Подруга сказала, что так я восполняю собственное детство. Факт, хотя в детстве моем недостатка в книгах не было, и все три части о мушкетерах в пяти книгах вовремя легли мне под елку, и «Таинственный остров» был забыт в Морозовский больнице, где мне в третьем классе делали операцию, и от букинистов в «Олимпийском» были привезены первые, разрозненные, в мягкой обложке издания «Хроник Нарнии», и разрисован был «Золотой ключик» в иллюстрациях Владимирского на каждой странице. Почти такой я наконец отхватила недавно за скромную цену у бородатого букиниста из подвала низинного жилого дома, к которому мы скатились по двум пандусам под снеговалами, и бородач удивился: «Что, вот этот ваш уже читает?» – «Нет, но выучил по песенке из фильма имя Ду-ти», и я скорее бросилась добывать ему про деревянного Дути книгу в иллюстрациях из моего детства. А тот мой был разрисован жестоко, да, так что потом я сама себя, маленькую, укорила, и потрепан был любимый «Винни-Пух», и пуган был любитель фантастики муж мексиканской сказкой с мистикой, роботами и электричеством «Опаловая шкатулка», а чилийскую писательницу в шотландском замке я пыталась сразить аргентинской повестью «Последние олени Анд», из которых до сих пор сцены оленьей любви помню лучше сцен поединков.
В детстве было, да, так что же восполнять? На ярмарках я спокойно проходила мимо того, о чем пользователи «Лабиринта» в один голос пишут «шикарная» и «волшебная» книга, напоминая себе, что пока нет ребенка, которым было бы оправдано подобное расточительство. И все же однажды я слишком долго раздумывала над полной энциклопедией быта гномов за семьсот пятьдесят рублей, а раскладушку про маму и сына медведей «Потому что я тебя очень люблю» и рельефную искалочку «Где дракон?» взяла да купила сама себе. Более того, первую свою карту Visa я завела наконец, чтобы оплатить на «Амазоне» две книги на сербском языке, увиденные в макете на нашей сентябрьской ярмарке: «Драганче лепотанче и сэдам татака» про дракончика и его семь тетушек и «Снежну кральнцу» невозможной яркоты. С тех пор ту кральнцу выпустил на русском «Лабиринт», драконов я нашла всех, согласно подсказке на первой странице, и умолк мамин телефон, куда я ставила обложку «Я тебя очень люблю» как свое фото контакта, а Самс, чей жизненный опыт пока не научил его трепетать над картинками с обнимашками мамы и сына медведей, выдернул, оторвав, высовывающегося из-за сугроба медвежонка.
Я запрещаю себе подсчитывать, сколько спустила на основоположение домашней библиотеки Самсона, и думаю, как же так сорвалась? Первые ему книги я купила в первые его месяцы, как сейчас понимаю, почти вслепую: тогда мне казалось, что достаточно покидать в корзину яркенького типа «лучшее для малышей» и с пометами «иллюстрации моего детства!» в комментах, да и авторов я набрала суповой набор, решив, что этим мой малыш наестся на год. Но это на год хватило моего душевного покоя, потому что Самс тогда почти не проявлял предпочтений в книгах, хотел только скакать по мне, чуть я устроюсь ему почитать, да еще мог вытерпеть с ладушками книгу-игру «Там и тут» Анастасии Орловой и виммельбух «Летняя книга», который стал первым звоночком разверзающейся драмы. Потому что это была первая модная, современная новинка, положенная в корзину по рекомендациям критиков и продвинутых мам. И первая книга, о которой мы наотрез поспорили с мужем. Когда я с гордостью смелого зверолова вывалила ему корзину модного и современного, набранного по рекомендациям продвинутых, он попросту сказал, что даже не будет смотреть. Что это неинтересно, ненужно, и вообще – «твои хотелки».
Тут он был прав, потому что я не помню, когда мне последний раз так хотелось чего-то себе, как теперь хочется для ребенка. Это надо бы закавычить – «для ребенка», потому что как можно с такой остротой хотеть другому? Ясно, что я хочу себе – и не собственно даже книгу, а, скорее, то чувство предвкушения попадания, которое попадания, кстати, вовсе не гарантирует, так что иногда я раскрываю вожделенный том и любуюсь, например, геометрическим хоррором художника Лебедева к «Мороженому» Маршака, пока Самс несколько раз подряд нетерпеливо закрывает мне страницу, требуя, как ворон Алана По: «Тра! Тра!» – то есть давай уже ближе к тракторам, чего время терять над книгой без машин.
Тракторы – его вторая любовь после экскаваторов, и «тра» – слово второе по краеугольности после, соответственно, «ко», как «папа» после «мама», и конечно, чуть заслышав этот знакомый посвист, мама бежит к папе с вопросом, не прикупить ли теперь книг и про тракторы. И конечно, папа говорит, что у него достаточно, сначала эти прочитайте, и вообще, не стоит потакать его склонностям, которые меняются. И конечно, мама соглашается с папой, а потом пару первых вечеров прячет новые виммельбухи про сельское хозяйство за никому не нужными, кроме нее, и потому все еще новыми на вид, хотя давно захламившими диван книжечками стихов.
Иначе говоря, мама переходит на нелегальное положение.
И тут в истории моего падения появляется новый, подледный смысл. За радостью я бегу, не сдержав себя, в приложение онлайн-магазина? Нет, кажется, за сладкой, липкой, несмываемой удачей алкаша, игрока, маньяка, который живет, как нормальный, спокойный и вялый человек, пока не требует священной жертвы его невнятное божество, ликом черная воронка, духом кровососущая мошка. Помню, как мама смеялась над игроком Достоевским, который просил жену прислать денег и молил только не называть его сволочью, а в следующем письме велел хоть сволочью называть, только б выслала, потому что прежнее спустил.
Точное слово «стыд» открыла мне психолог в весеннюю нашу сессию. Обычно пишут «вина», и легко найти статьи о хроническом чувстве вины, которое и я диагностировала у себя, пока психолог не назвала настоящее имя моей страсти. О которой мама, когда я к исходу нашего общения доставала ее жалким блеянием о вине, говорила еще точнее психолога: тебе лишь бы комплекс свой почесать. Сейчас я вспоминаю это ее выражение, чуть меня захватит и потащит негативом сожалений, зависти, ревности, обиды, и сразу ясно вижу крючок, и, если нацелюсь, легко сбрасываю, как щеколду, и выпускаю себя на волю.
Книги скупать, которые муж навек не одобрил, а ребенок пока не прочтет, – значит почесать свое чувство стыда. Есть разница: вина гнетет – стыд жжет, вина – о том, что сделано непоправимое, стыд – о том, что ты сам такой, что не поправишь, от вины кусок в горло не лезет, а стыд не позволяет взять себе куска. Пещерные чувства, регулирующие социальную справедливость. Виноватого не кормят, пока не восполнит ущерб. Стыдомого обносят куском, потому что на него не делят – не считают своим.
Стыд – точное чувство лишнего человека, неосновательное существование, бесправная претензия быть.
Муж-япономан читает «Сёгуна» Клавелла и, когда потяну клещами, рассказывает подробности. В том числе тот факт, что в средневековой Японии наложница самурая по совместительству работала ключницей: распоряжалась добычей воина, так что он мог освободить себе руки и дух от забот о хлебе и прибыли. Муж рассказывает мне, а я понимаю, что была бы никудышной наложницей самураю, потому что спустила бы военные трофеи на виммельбухи и панорамки, сказки и стихи.
Я так и признаюсь подруге: «Проворовалась» – и к финишу этого забега выкраиваю крохи на необходимое, чтобы не видно было прорех желаемого. В который раз я убедилась, что для Бога нет мелочей и что жизнь устраивается Провидением под образ и подобие будущего, поэтому в настоящем у нас не то чтобы нет выбора. Есть, но один: прожить свою жизнь или не прожить, слившись, уклонившись, спрятавшись от себя самого. Накануне новогодних праздников кто-то знал то, чего я не только не ведала – не подумала бы, спокойно и вяло перебирая в уме туманные мечты, пока руки мои в один клик переводили только что поступивший гонорар за подработку с карты на счет. Всего один клик – и ловушка захлопнулась: я перепутала названия вкладов, и толстую мою мышь угнали туда, откуда не возвращают до истечения срока договора, и я, против вялых своих мечтаний, оказалась без свободных средств, хотя уже собрала две приятно тяжелых корзинки книг и игрушек на выкуп.
Кто-то знал, да, меня лучше, чем я себя, потому что когда я незамедлительно нашла выход и попросила у мужа взаймы до истечения срока заключения моей мыши, Провидение щелкнуло другой мышеловкой, и по дороге за хавчиком к новогоднему столу – рынок, автобусы, темень, ребенок вопит, и пухлая визитница с педантично уложенными одна к другой картами и карточками не лезет в плоскую сумку через плечо – я теряю все: «Тройку» с баллами, карты со скидками и возможность сделать покупку или перевод онлайн незаметно, интимно, тихо.
Конец тайноядению. Ведь, не найдя сокровищ на острове, я решила нырнуть в залив и обшарить таинственные фрегаты прошлого на сайте букинистов. Муж до сих пор припоминает мне, как я в один день отправила его за мешком свежеизданных томиков Астрид Линдгрен в «Озон», который подставил не хуже Провидения, по недоразумению укатив мой заказ в далекий центральный офис, и за советским изданием ее «Эмиля», которого я, получилось – и муж отследил, – купила дважды, соблазнившись на советские двухромные иллюстрации за сто пятьдесят рублей. А ведь со дна моря были подняты грузы и поценнее. Из Сибири мне прислали «Синюю птицу» в иллюстрациях Дехтерева, чьего выпущенного «Детской литературой» Перро я нашла зато за умеренную плату на «Лабиринте», а уж с его ученицей Архиповой мне повезло совсем сказочно – на сайте Meshok я добыла ее куртуазных, будто склоненных в старинном танце братьев Гримм за совсем для них смешную цену. Зато сполна заплатила за другую, пиратскую удачу – вызволить из уральского заточения камешек в хвосте давно пролетевшей кометы – тиража «Хоббита» в переводе Королева и иллюстрациях Гордеева, которые, как я с удивлением узнала от подруги из АСТ, контрафактны: не допущены наследниками Толкина к публикации.
Под горячую руку, ведомую кружащейся головой, попались и комменты двух подруг, чьи сыновья четырех-пяти лет уже слушают и Линдгрен, и Янссон. Я погружаюсь в расследование битвы переводов Брауде, Лунгиной, Смирнова и Токмаковой и выхожу из драки с помятым чувством филологической компетентности и двумя вариантами переводов «Муми-троллей» и «Мио». В голове стучит фраза дочки одной покупательницы, адресованная теперь и моему колоссальному муми-тому от «Азбуки-классики»: «Мама, эту книгу что, читают всю жизнь?» – «Она и не знает, насколько права», – смеясь, комментирует покупательница.