Открылась дверь, звякнул колокольчик, и вампира припечатали дежурным «добро пожаловать» и знакомым тяжелым взглядом. О стройных коленях и нежных дамских ручках напоминала только корзинка незабудок, стоявшая неподалеку от кофемашин. А ведь Татьяна согласилась повторить. Желание спасти русалку от смерти любой ценой резко возрастало.
Богдан Иванович традиционно заказал американо. Татьяна, как обычно ничего не ответив, начала готовить, но вдруг спросила, не поворачивая головы:
– И чего это было?
– Простите?
– Утром.
Патриарх мысленно промотал события последнего дня и попытался угадать тему разговора:
– Вы о коленях? Согласен, крайне бестактно с моей стороны. Решился последовать вашему совету и сделать то, что хотелось. Сожалею, если тем самым доставил неудобства. Больше такого…
– Не, норм.
– Простите?
Она все-таки повернула голову. Взгляд был тяжелее, чем обычно, но то ли ему показалось, то ли кончики ушей русалки отдавали несравненно алым?
– Стало понятнее, говорю. Вообще, если чего-то хочешь – не проблема, главное – скажи об этом. Глядишь, сделаем из тебя человека.
Довольно многообещающее заявление для вампира. А ушки и вправду раскраснелись. Интересно, это что-то новенькое или раньше он просто не замечал? Русалка поймала его взгляд, бухнула на стойку чашку кофе и бескомпромиссно приказала:
– Пей!
Богдан Иванович кивнул, но вдруг осторожно взял ее за запястье и заглянул в глаза:
– Простите, но прямо сейчас я бы очень хотел поцеловать вашу руку. Можно?
Татьяна в шоке уставилась на него, но, прежде чем она осознала происходящее, с губ успело слететь предательское: «Делай что хочешь». Преданно глядя в глаза, он слегка коснулся ее пальцев губами. Определенно, ушки русалки покраснели еще больше.
– Благодарю. Разрешите ненадолго побыть с цветами наедине?
Бариста ошарашенно кивнула, не глядя выхватила из-за спины корзинку и чуть ли не отпихнула ею от себя патриарха. Богдан Иванович забрал незабудки, чуть поклонился и, прихватив кофе, отправился за свой столик, попутно пытаясь понять две вещи. Во-первых, почему Татьяна так разнервничалась. Во-вторых, что он вообще творит?
Сев, отпил. На секунду мелькнула мысль: а вдруг через кофе природа пытается сбалансировать Татьянино совершенство, чтобы дама не была вопиюще идеальна? Чуть ухмыльнулся, поскольку следующая же пришедшая в голову мысль оказалась предсказуема: русалка даже в своей неидеальности давно уже стала идеальной. Но этого легко лишиться. Татьяну надо спасать.
Поднеся незабудки к лицу, патриарх тихо прошептал:
– Нужно поговорить с вами без свидетелей. Речь пойдет о жизни дамы. И, возможно, моей.
Дав подопечной вволю нагладить его животик, енот дождался, пока та уснет, и аккуратно выполз из объятий. Не то чтобы ему очень хотелось ее покидать. Смущала даже не столько перспектива нагоняя за попытки спать в постели будущей княгини – в конце концов, настаивая именно на этом облике денщика, Александр Витольдович прямо говорил, мол, главная цель – быть неким «мимими» и понравиться девочке-подростку. Его беспокоила одна мысль, и, старательно дотерпев до ночи, больше ждать верный слуга не мог. Поправил одеяло – почему ж она все время норовит его сбросить, глупенькая? – и шмыгнул в дверь. Аккуратно прикрыл ее за собой и поспешил в мастерскую.
Как и ожидалось, княжич корпел над осовремениванием нарядов Пандоры, при этом чаще оставляя, а порой и пришивая покрепче большую часть рюшей. Денис его понимал: не дай бог девочка, как это свойственно подросткам, внезапно вымахает. Ежели в маму, так там уж хоть на стенку лезь, с такой-то статью. Одна надежда – прикрыть изгибы с глаз долой, да поплотнее.
Козырнув, енот понял, что не продумал, как начать разговор.
– Атаманыч… Я тут…
– Да, Денис? – не отрываясь от швейной машинки, отреагировал Пень.
– Ты ж помнишь слова ее батьки? Мол, где вайфай, там и ребенок? Бабочка ж в школу утечет, только ее и видели.
– Я весь день об этом думаю. Однако, даже заинтересуй ее садоводство, скорее всего, сударыня скоропостижно убьется об первую же попавшуюся фею.
Чертополох задумчиво почесал пузо. В чем-то хозяин был прав.
– Оно, конечно, да, травматизм у нас впечатляющий поселился… А самим ту штуку смастерить нельзя? Ну, вайфай?
Молодой старьевщик крайне печально вздохнул:
– К сожалению, провести интернет вдали от людских поселений стоит очень дорого. А, как вы знаете, деньги – единственное, чего моя семья не может себе позволить.
– М-да-а-а… И шо делать?
– Не давить, быть рядом, не менять намерений и всегда думать о ней?
Енот заволновался:
– Так ежели летом ее почитай дома не будет, зимой…
– Зима придет в любом случае, – оборвал его Александр, властно сверкнув глазами. – А нашей барышне и шестнадцати нет.
– Чай за три-то месяца на поцелуйчик можно было бы и сторговаться…
Пень отложил платье и скептически посмотрел на своего денщика:
– Давайте-ка еще раз, дабы я уложил в голове. Вы предлагаете за лето влюбить в себя несовершеннолетнего ребенка настолько, что девица, не снисходящая даже до мыслей о романтике, сама возжелает поцелуев?
– Ну да…
– Чудесно. С превеликой радостью. А как?
Денис задумался. Потом задумался крепче. Потом развел лапами:
– Не давить, быть рядом, не менять намерений и всегда думать о ней?
– Спасибо, ценнейшая рекомендация. И что бы я без вас делал?..
Глава 14. Тру-бро ор нот тру-бро: зат ис зе квешчен
– Деда, а ты можешь головой стену пробить?
– Нет.
– А папа может?
– Нет.
– А ниндзя может?
– Понятия не имею, но одна девчонка из местных – вполне. Познакомлю, если хочешь. Только поменьше вопросов, побольше шоколада – она в случае чего может пробить стену и твоей головой тоже.
Если бы в детстве у ДТП спросили, нравятся ли ему уроки литературы, он бы честно ответил: «Ниндзям это не интересно». Ну правда, зачем будущему богатырю, защитнику Родины, знать, какого цвета были обои у старухи-процентщицы или фрак Чичикова? И только повзрослев, Дима осознал весь безмерный кладезь пользы, что давала ему русская классика. Достоевский, Толстой, Чехов, Гоголь и Пушкин отныне вызывали у богатыря не зевки, а безграничное уважение и страстную тягу к чтению и перечитыванию. Сами посудите: кто, как не они, родимые, поможет в войне с бюрократией?
Дмитрий очень не любил, когда в его дела лезли, а уж если это делали топорно и грубо, срывая расследования, – и подавно, поэтому в первый же год работы он отгородился от коллег крайне скудными устными докладами и будто вышедшими из-под пера безумного графомана подробнейшими отчетами. Растопырив над клавиатурой руки в позе секретарши с сохнущим лаком – а как еще набирать, с его-то когтями? – вновь и вновь мысленно обращался он к классикам и, с плотоядной улыбкой вспоминая особенно яркие пассажи, начинал строчить. Словно тренер покемонов в жаркой битве, использовал он попеременно приемы то одного, то другого писателя, создавая чудовищных по своему слогу кадавров. Вместе с Толстым лил тонны воды и до последнего тянул с точками, набивая предложения словами под завязку, да так, что понять, кто на ком стоял, не представлялось возможным. Подобно Чехову, не рассказывал, а показывал, перечисляя факты и не давая им оценок, периодически зависая на мелких подробностях вроде марки не оказавшихся в ларьке сигарет или номера не пропустившей его на зебре машины. Словно Достоевский, погружался он в темные мирки человеческих и не очень душ, вставляя философские размышления на пять страниц посреди рапорта о задержании пьяного оборотня. К Гоголю богатырь прибегал не часто, но крайне эффективно: если несколько раз при начальстве показательно изорвать половину отчета, заявив, что написано из рук вон плохо, а Дима может и должен сделать лучше, в итоге этот отчет и вовсе ждать перестанут. С Пушкиным, к сожалению, их роднило только одно: после прочтения опусов молодого богатыря Сергей Полканович смотрел еще грустнее и неизменно приговаривал: «Ну и Димка, ну и сукин сын…»
Вот и сегодня, старательно мучая доклад о неудачном преследовании считавшегося без вести пропавшим Кирилла Радамантовича Бляблина, младший алешкович вошел во вкус и растянул первое предложение аж на страницу. Особую гордость у Дмитрия вызывало его умение избегать лжи при изложении фактов. Как еще назвать Лолу, кроме «неизвестной силы предположительно потустороннего и крайне скверного характера»? А поездка с Дорой разве не «вынужденная курьерская подработка под прикрытием, в конце концов приведшая в забытый богом подмосковный лес, где и были отняты сигареты»? Периодически подглядывавшая через плечо напарница только головой качала, пока дело не дошло до описания внезапно настигшей их на чердаке Розы. На пассаже «стан ее был тонок, движения – грациозны, грудь – подобна спелым дыням, а бедра круты, как у Венеры» ДТП пару раз получил довольно ощутимые подзатыльники и несколько обещающих ну очень много боли взглядов, в результате чего нетленку пришлось усушить до «появилась ничего так девушка в розовой косухе».
Но большую часть времени, покуда Дмитрий корпел над обещанным начальству отчетом, Лола со скепсисом осматривала помещение. Теоретически его нужно было делить с еще тремя богатырями – столов стояло четыре, – но на практике, кроме самого Д-Т-Пять, никто здесь подолгу не задерживался: кабинет 101а вызывал стойкое неприятие у любого мало-мальски жаждущего карьерного роста человека. Здание, в котором разместился штаб, было еще дореволюционным, многие коммуникации проводились уже постфактум, оно неоднократно перестраивалось и меньше всего было рассчитано на комфортную офисную работу. Конкретно эта комната располагалась в самом конце длинного коридора и, как и прочие, все так же неминуемо выходила зарешеченными окнами на кирпичную стену, правда, с б