Шибко понятнее не стало, и в разговор вмешалась уже Дора:
– При чем тут луна?
– Помнится, сударыня на днях назвала меня Карлом и пояснила, что это мем – устойчивая фраза. Подобная же фраза пошла в народ с легкой подачи японского писателя Нацумэ Сосэки, который еще и преподавал английский язык. В частности, он настаивал, что «I love you» нельзя грубо и прямо перевести на японский как «Я люблю тебя», уместнее говорить иносказательно, созвучно. Вместо «ски» – люблю, «цуки» – луна, а обстановка и контекст подскажут собеседнику остальное.
– Ни фига не подскажут, – тут же встрял Ганбата, – я вообще ни в зуб ногой, о чем речь шла.
– Соответственно, – продолжал опекун, – поскольку фраза пошла в народ, появились и разные способы ответа – не менее иносказательные. Первые два обозначали отказ: «Да, красивая» – вы делаете вид, будто не поняли, о чем собеседник; «Как называется то созвездие?» – поняли, но переводите тему, уходите от ответа. И только «Она была прекрасна все это время» несет посыл «Я тоже давно испытываю к тебе чувства».
– Вот же ни хрена себе, – присвистнул наследник патриарха. – Ты нам, считай, не с японского, а с русского на русский перевел!
– Как вы вообще про такое узнали? – недоуменно переспросила Пандора.
– Здесь тоже все банально: боялся пропустить благоприятный намек с вашей стороны и потому старался изучить как можно больше справочной литературы. Сомневаюсь, что язык цветов или взмахи вееров нынче в ходу, как и тайные знаки перчатками, а посему сосредоточился на изустных и письменных рекомендациях современников.
– Вы сами сказали, он жил в девятнадцатом веке, – со скепсисом напомнила девочка.
– Немного двадцатого тоже захватил, – уточнил леший. – Считайте, почти ровесник.
– Честно? Я подобный диалог в реальности вообще не могу представить.
– А вот я могу! – радостно отозвалась из своего угла Ирина и получила в ответ гневный взгляд Доры.
После перерыва на обед игра продолжилась, и Александр Витольдович все чаще и чаще включался в обсуждение, то цитируя японских поэтов, то помогая с выбором цвета платья. Сайонджи оказался тем еще крепким орешком, помешанным на традиционной культуре, и Пандора подозревала, что без подсказок опекуна они с Ганбатой надолго бы с ним застряли, – количество заметок в телефоне вампиреныша росло в геометрической прогрессии. Постепенно обстановка в гостиной менялась: Ганбата пододвинул кресло ближе к дивану, дабы и подруга, и леший лучше видели происходящее, сама девочка практически не отлипала от экрана, а Александр Витольдович, сев насколько возможно близко к ней, явно пребывал в шоке от собственной наглости. Дору, впрочем, ничего не смущало, и порой, когда обсуждение скатывалось в череду взаимных подколок, она в приступе показной обиды даже аккуратно пихала опекуна в бок локтем. И никто из увлеченных «Сладкими небесами» лиц не заметил, с каким неподдельным интересом Искра поглядывает в сторону дивана, сколь редко листает принесенные с собой книги и как аккуратно, почти незаметно, черкает в тетрадке то одно, то другое. Застряв на пазле с отсылками к карточной игре «Ханафуда», они не обратили внимания и на приятный теплый ветерок, который мог бы их предупредить. А буквально через минуту из избушки лешего прямо в небеса взвилась огненная буря.
– Дора! Она снова горит! – поспешил предупредить подругу Ганбата.
– Знаю. Более того, сейчас даже я это вижу! – заорала ему в ответ девочка и, пытаясь перекричать поднявшийся рокот, обратилась к Искре: – Ира, стоп! Хватит!
Александр Витольдович каким-то чудом, несмотря на сильнейший ветер, преодолел разделявшее их расстояние и принялся тормошить библиотекаря за плечо, но та словно не слышала, строчила и строчила, слово за словом, шепча что-то под нос.
– Руку вправо, тетрадь влево! – скомандовала Пандора опекуну, и тот немедленно исполнил приказ. На секунду пламя словно застыло, а потом и вовсе исчезло без следа, и в эпицентре остались только Ирина, державший ее тетрадь леший, ничуть не обгоревшая конторка и очень-очень удивленный Репа. В гостиной повисло выразительное молчание.
– Если не секрет, – начала Дора, очень внимательно глядя на Иру, – это сейчас снова Мелькор с Манвэ были?
– Не совсем, – ответила та, поспешно выхватив у Пня тетрадь. – Так, небольшой пустячок. Оридж.
– То есть история, от и до придуманная и написанная тобой, включая персонажей? – гробовым голосом переспросила девочка.
– Нет, – сразу замотала головой библиотекарь, но внезапно задумалась: – Или да?
– Покажи, – кратко подытожила Пандора.
Тетрадь тут же оказалась под стопкой книг, а сверху Ирина ее еще и придавила рукой.
– Знаешь, пожалуй, не сегодня. Я пока все, наработалась, хочется голову проветрить. Готова даже почитать что-нибудь японское, если есть, раз уж обстановка располагает. Расширять горизонты полезно и все такое.
Добротворская смотрела с крайним скепсисом, но спорить не стала и повернулась к опекуну:
– Поможете такое найти? Ирине точно лучше отвлечься.
– И чтобы про любовь! – тут же добавила Искра.
Александр Витольдович расплылся в уже знакомой хитроватой улыбке, поспешно ретировался, но скоро возвратился с огромной стопкой прошитых тетрадок, которые и выдал библиотекарю. Та воззрилась на него с непониманием.
– «Повесть о Гэндзи», пятьдесят четыре главы – все исключительно про любовь аристократов в эпоху Хэйан. В переводе моего авторства.
– А вам, похоже, порой реально нечем заняться, – оценила масштаб трагедии Пандора.
– Зато благодаря этому мы вполне неплохо продвинулись в вашем развлечении, – парировал леший, но спохватился: – И часто ваша подруга выдает подобное?
– С каждым разом все реже и реже, – немедленно вставила Ирина и добавила: – И вообще, это не настоящий огонь. Так, его образ.
– Предположим, – задумался было Пень, но Дора не без помощи Ганбаты поспешила вернуть того обратно на диван к игре, надеясь остановить дискуссию. И у нее получилось: поскольку теперь они сели так, что неумышленно соприкасались коленями, в голове опекуна очень быстро не осталось ни единой мысли о недавнем происшествии – только о том, как бы не слишком краснеть в процессе.
Ночью, когда Ирина уехала в свой коттедж (прихватив, правда, «Повесть о Гэндзи»), Ганбату удалось-таки выставить прочь под жаркие заверения «прискакать обратно с утра пораньше», а сударыня наконец улеглась, Александру Витольдовичу выпал шанс заняться своими делами. Недолго думая, он проследовал в кабинет и, выдвинув один из многочисленных ящиков огромного деревянного стола с резьбой, достал очередной том своего дневника. В числе минусов бессонницы, как ни странно, значилось и восприятие времени – без дополнительных плясок с бубном со стороны наследника Зеленого Князя дни сливались в один бесконечный, и уследить за этим оказывалось решительно невозможно. Спасал дневник: наступление новых суток молодой княжич безукоснительно встречал заполнением оного. Раскрыв страницу, помедлил немного, окунул перо в чернильницу и вывел заглавие: «Итоги первой седмицы». Задумался.
Врать самому себе казалось глупым и нелепым, но и личной оценке происходящего Пень не доверял. Сердце болит как по часам – если, конечно, суженая рядом. Сегодня, к примеру, они вроде даже вполне поддерживали светскую беседу продолжительное время, несомненный плюс. Ага, а вчера ночью ее чуть не утопили на глазах родного отца – несомненный минус. Вроде бы девица идет на контакт – в те минуты, когда не задирает нос и не дает стрекача. Осуждает его дизайн одежды, но не настаивает на других нарядах. То троллит, то заботится.
Вздохнув, продолжил красивым ровным почерком: «Вообще ничего не понимаю».
Размышления, как водится, прервал осторожный стук в дверь – Репе не свойственный. Неужто сударыня? Однако на пороге оказалась, конечно, дама, но совсем уж неожиданная: круглолицая старушка в серой длиннющей оренбургской шали качественной вязки. Межевица.
– Госпожа Безвариантов? Готовы обсудить возникшее между нами недопонимание?
– К чертям лешачьим все недопонимания, – выпалила та с порога и перекрестилась. – Ой, прости, сам ж лешак… Я любя. Думала, раз мы у черта, прости опять, на куличках, чё ж будется-то, поиграться ж можно? Вот и доигралась. Беда, милок. Беда по внученькину душу идет.
– Конкретней, – сухо остановил поток словоизлияний Александр Витольдович. Судя по выражению лица, межевица была не на шутку встревожена – но кто мог напугать камень?
– Жар-Птица к нам путь ищет, – выпалила бабуля Беза. – Я ее вожу-плутаю, но тяжело мне, скажем прямо, больно сильна. И мысли еще эти…
– Какие? Вы же только касаемое Пандоры улавливать должны.
– Вот о ней и мыслит, мразюка! Да такое, хоть святых выноси. Хочет услышать крики да звук лопающейся в огне кожи. И это еще то, что вслух сказать хотя бы язык поворачивается.
Пень обомлел.
– Феникс-то почему на нее взъелась?
– А я знаю? – вопросом на вопрос ответила межевица. – Но пускать такое к себе точно нельзя, однако ж и я не удержу. Давай думать, чего делать. Батьку твоего звать?
Леший молчал. К ним не так давно наведывался Крионикс – может, из-за этого? Но тогда бы и мыслила Феникс о нем, а не о Пандоре: даже у древних персонификаций стихий должны иметься веские причины для желания убить. Что-то не сходилось. Александр Витольдович кивнул, приняв решение.
– Подведите ее к опушке, с которой дом и калитка просматриваются. Я попробую узнать, в чем дело.
– Рискуешь, милок… – покачала головой межевица.
– Ввязывать Витольда Родовича не разобравшись опасно: клялся и под опеку девочку брал я, а не он, и неизвестно, чего решит, когда возникнет угроза такого уровня. Если дела будут плохи – сможете отбросить ее подальше?
Старушка призадумалась.
– В целом смогу, милок, но это нас не сильно спасет: она ж, засранка, и издалека пожар наслать сумеет. Огонь бежит быстро, не укроемся.
– Буду иметь в виду, спасибо. Но начнем все-таки с переговоров: может, тихо-мирно разойдемся.