Скромного стряпчего, сделавшего головокружительную карьеру после крайне удачной женитьбы на дочке крупного промышленника, выбрали в жертвы неслучайно: и капитал, и отраслевая направленность фабрик с заводами, перешедших стряпчему, идеально подходили для старта космической исследовательской программы. Оставалось всего ничего – без лишнего шума обратить его в живое топливо, посадить работать на благо капитана, а по достижении целей – отправить в реактор свежеотстроенного корабля. Дабы отвести подозрения, Иван Карлович жаждал создать видимость добровольного сближения, но с чего бы счастливому семьянину и предпринимателю искать знакомств с неизвестными свету джентльменами? На помощь вновь пришел верный Марат, и старая добрая чахотка унесла сперва тестя Густава, потом – недоношенного ребенка, а после взялась и за горячо любимую жену. Зонненштраль взвыл, а когда доктора развели руками, принялся искать спасения в том числе и за пределами научной медицины. Тут-то Иван Карлович и не преминул попасться ему на глаза. Миф о вампирах, давно еще зародившийся среди людей, сыграл пришельцам на руку: при знакомстве набожный немец переживал только за их с женой вечные души и не подозревал об истинной природе уготовленных им изменений. Далее планировалось обращение Густава, убийство супруги – и дело в шляпе. Марат с Иваном Карловичем, абсолютно уверенные в успехе предприятия, потеряли бдительность, а Зонненштраль, к их вящему удивлению, напротив, бдительность обрел, умудрившись раскрыть план и подорвать большую часть заготовленного препарата, применив для этого копеечный набор ручных зеркал. Последнее для Марата было обиднее всего.
Нет, небольшая партия модернизированного живого топлива таки уцелела, но каждая инъекция стала теперь на вес золота. Одной выстрелили в Густава, пытавшегося сбежать с умирающей женой. Попали. Через какое-то время его даже поймали – одного, без супруги, труп которой много после нашли ниже по течению местной реки. Забывший свою личность и одичалый, Зонненштраль послушно подписал все документы, благо нечистого на руку юриста долго искать не пришлось. А после – прилежно учился и прилежно же работал, приумножая для своих мучителей капиталы погибшей жены.
Правда, Иван Карлович не ведал о небольшой оказии, случившейся с Маратом в день обращения Густава: помощник патриарха застал жену бывшего стряпчего заходящей в воду с горящими глазами. Поначалу счел, будто та пошла топиться, – и не сказать что ошибся, но… Вела она себя не как самоубийца, напротив – стребовала с мучителя клятву заботиться о муже и пообещала вернуться. Поверил ли он? Ни на йоту. Однако…
Очень долго, буквально тысячи лет они с капитаном упорно игнорировали магию, которой дышала планета, но в тот момент, когда задохлик-интеллигентишка разнес к чертям его лабораторию, в секретаре шевельнулась… Нет, надеждой это было рано называть. Робкая мысль, будто новый мир и его обитатели не так просты, как кажутся. Марат привык считать магию особой вариативностью местных физических законов, и точка – ведь иначе пришлось бы пересматривать слишком многое, начиная с абсолютно ненужных смертей товарищей по экипажу. Мертвая женщина точно и стопроцентно не могла вернуться с того света через полтора столетия. Не могла, но поступила именно так.
А он не должен был, но сдержал данное ей обещание, заодно сохранив в архивах прайда обручальное кольцо Густава, ее дамский альбом и их семейный потрет.
Слушая секретаря и отмечая новые подробности их общей истории, Богдан Иванович задумчиво крутил в руках опустевшую кружку и примерял полученные знания на старый образ жизни. Конечно, события в пересказе Марата и вправду открывали глаза на многое, однако один, самый главный, вопрос патриарха не только не прояснился, но и, будем честны, напротив, встал во весь рост, заслонив собой прочие.
Почему жена была одна, а абсолютно одинаковых русалок в итоге – две?
Глава 14. Жили они долго и уж как получалось
– Но у них нет причин лгать!
– Нет, пацан. Важнее, что у них нет причин говорить правду.
Пансионат «Солнышко», служивший последним пристанищем для пожилых и не иначе как по недосмотру начальства сумевших дотянуть до пенсии богатырей, располагался не просто у черта на куличках, а в настолько мало подходящей для посещений дыре, что в представлении Дмитрия директриса АСИМ должна была давным-давно обзавидоваться. Большая часть пути пролегала по пробкам и на удивление бестолковым дорогам – без малейшего съезда в сторону цивилизации: если уж вознамерился добраться, изволь три часа пилить по прямой среди хвойных лесов, с постоянно отказывающими связью и навигатором, а если передумал – все равно пили столько же до разворота, а потом еще и обратно. Никаких намеков на фонари, заправки и прочие блага цивилизации, вместо указателя – только разбитая проселочная дорога с деревянным шлагбаумом класса «Вас здесь не ждали» и остановкой в виде бетонной коробки. Само заведение с одним-единственным КПП, обнесенное советским «вафельным» заборчиком с колючей проволокой по верху, походило на часть скорее тюремной, чем социальной инфраструктуры. ДТП, помнится, как-то в детстве спросил у приемного отца, мол, а зачем такая защита старикам? Бляблин отшутился: навоевались, а потому не хотят, чтобы их беспокоили по пустякам. Став старше, Тишин осознал истинную причину.
Взять, к примеру, его родной подъезд. На первом – поехавшая бабка, на каждом собрании жильцов орущая то «Должников вешать надо!», то «Берии на вас нет!». На втором – улыбчивый дедок-паровоз, курящий круглые сутки и выпивающий, кажется, по схожему расписанию. Остальные не лучше, и видел да слышал Дима за последние годы море всего: и метание из окон костылей в неугодных, и попытки спустить с лестницы охамевшую (не поздоровались!) молодежь, и засады на доставщиков пиццы, которых сердобольные пожилые граждане и гражданки сочли новомодными закладчиками (в нашем доме люди сами готовят, белоручек нет!). И одно дело, когда подобное творят чуть-чуть потерявшие связь с реальностью, но все-таки обычные люди. Да, детям, а то и внукам придется извиняться, возмещать урон и подумывать о мерах безопасности, но не более. И совсем другое – будь эти милые деды да бабулечки обучены убивать, обладай они превосходящей человеческую силой и храни в памяти ужасы тайной работы во благо страны. Да, таких, как настанет час, лучше держать подальше от общества – и желательно за крепкой стеной с подведенным электричеством.
Само здание пансионата при этом смотрелось более чем культурно: свежеперекрашенная старая усадьба с обширным парком для прогулок, озерцом и крайне грибными лесами. Насколько Димка помнил детство, не проходило ни дня без потуг местных или особо наглых городских убедить сотрудника КПП конкретно сегодня пустить их отдохнуть, а то и заселиться: «Ну чего вам стоит?» Разворачивали всех. Наглецы – это ж насколько грибы с рыбалкой любить надо? – пробовали и через забор перелезть, и подкопы рыть, но их всегда выслеживали, отлавливали и, сделав внушение, отпускали домой – до завтра. Отдых на природе россияне любили.
Нравился он и дедкам с парой бабулек, и о попытках выбраться ДТП не слышал. «С другой стороны, – думал он, разглядывая стены КПП, пока местный охранник проверял документы, – вряд ли кто-то решил бы мне про это доложить». Сложновато убедить людей хорошо работать ради светлого будущего, параллельно показывая, мол, если доживете – обеспечим неприглядную безумную старость на лоне природы. Судить он мог, конечно, только по себе да паре знакомых, но насколько знал, о пенсии никто из богатырей старался особо не думать.
Насмотревшись на паспорт, охранник потянулся было внести данные в журнал учета посетителей и очень быстро об этом пожалел. Тишин прекрасно умел соблюдать субординацию, но категорически не терпел любые попытки покуситься на собственную приватность и честно откармливал паранойю законодательными актами и судебными примерами. Со стекленеющими глазами выслушав от молодого богатыря выжимки из закона о персональных данных и требование немедленно предоставить для ознакомления расписанные внутриобъектные правила обработки, фиксации и использования личной информации, охранник протянул паспорт обратно и очень потерянным голосом поинтересовался:
– Ты, случаем, не к Всеславовичу?
– Ага, дед мой.
– Да, как-то так я сразу и подумал…
Под восторженные аплодисменты Лолы внук примелькавшегося пенсионера прошел через КПП и заозирался: погода стояла хорошая, до двух, то есть до обеда, еще пара часов, и, если за прошедшие годы расписание по какой-то причине не сменили кардинально, скорее всего, местные обитатели разошлись на прогулку, что несколько затрудняло поиски. В памяти робко шевельнулось полузабытое, и, к вящему удивлению Спящей Красавицы, богатырь развернулся на девяносто градусов и бодро зашагал во внутренний двор к побитой временем и засиженной голубями статуе девушки с веслом. Огляделся и не менее бодро направился в тень ближайшего дерева, под которым, неприметный и скрытый от глаз окружающих ветвями и кустами, в кресле-качалке расположился блаженный с виду старичок.
– Батыр Эштэрекович, вы деда не видели?
Улыбчивое морщинистое лицо вмиг оживилось:
– Димка, ты, что ли? Ничего себе как вымахал!
«Часто слышу в последнее время, – отметил про себя богатырь, – даже почти привык».
– Вашими молитвами, Батыр Эштэрекович! Давненько не навещал, вот, каяться приехал.
– Это ты правильно, – закивал тот. – Сам знаешь, Радик у нас молодой, горячий, сперва говорит, потом думает. Бляблинская порода, ни дать ни взять. Батька его, помнится…
Да, некоторые минусы в плане Тишина присутствовали, и, выслушав и без того застрявшую в памяти историю про прадеда и дэпээсника, пытавшегося стребовать взятку за неполную комплектацию аптечки ввиду отсутствия презерватива, Дима повторил вопрос: