Что за реакция? Неужели я не всю кровь убрал с лица? Хотя здесь темно, она бы все равно не увидела. Или это уже у меня паранойя.
— Скажите, что сейчас произошло в соседней палате? — поэт Бездомный, развалившись на поставленной, на сцене, койке с наигранной тревогой смотрел на полноватую женщину, изображающую медсестру психиатрической лечебницы.
— Ваш сосед умер.
— Я знал. Я знал, — закричал парень, вскакивая на ноги.
И всё же театр погибает. Актеры не в состоянии вжиться в свой образ, о чем тогда еще можно говорить. Зритель должен верить. Верить той жизни, что воспроизводится на сцене. Актеры должны донести до каждого эмоции и смысл. А до меня они донесли лишь скуку и тоску. Неужели в этом зале нашлись зрители, которым эта постановка пришлась по вкусу?
По сцене босиком шла Настя, мастер чуть левее от нее.
— Слушай беззвучие, — улыбнулась она напарнику, — И наслаждайся тем, что не дала тебе жизнь — тишиной.
Я опустил глаза, смотреть на это было ужасно неприятно. То ли я не ценитель такого искусства, то ли — это и, правда, бездарно.
— Ну что, как я сыграла? — в глазах Архаиной до сих пор светились искорки эйфории от пребывания на сцене.
Я сделал глоток чая, проигнорировав девушку. Люба бегло оглядела одну из комнат их квартиры и не найдя поддержки, улыбнулась сестре:
— Мне понравилось. Ты очень уверенно себя вела.
Я фыркнул, но сдержался. Люба прожгла меня злым взглядом, намекая на скорую кончину, если я опровергну ее слова.
— Тебе шел образ Маргариты, — через силу выдавил я из себя.
Настя улыбнулась и побежала на кухню за разрывающимся домашним телефоном.
— Ты всегда ей лжешь?
Люба невозмутимо отозвалась:
— Нет, но когда ей это во благо, то почему бы не потешить Настино самолюбие. Это была ее мечта. Пусть почувствует себя на вершине.
Я не нашел что ответить, да и не успел бы. В комнату забежала Архаина:
— Ник, Клин тебя обыскался, что у тебя с мобильником?
— Выключен, я как на спектакль заходил — вырубил его.
— Дуй к Пашке, там какое-то срочное дело, — протарахтела Настя.
— И что опять случилось? — с порога начал я.
— Заходи, — Клин отошел от двери, впуская меня в квартиру.
— Все хорошо?
Друг передернул плечами.
— Что-нибудь будешь?
— Нет. Рассказывай.
— Пойдем, — Паша медленными шаркающими шагами направился в сторону спальни.
— А словами не судьба объяснить?
Видимо этот день меня доконал. Злость выплескивалась наружу через слова и поступки. Как яд, у змеи.
— Сейчас увидишь, — пообещал каким-то бесцветным голосом он.
Смирившись с участью, зашел за другом в комнату и присел на диван.
— Вот, — мне на колени упала синяя папка.
Я в недоумении посмотрел на Клина, распахнув ее. Внутри толстой пачкой лежали рисунки. Какие красками, какие карандашом, некоторые ручкой.
— Что это такое?
— Я уже неделю не сплю по ночам. Стоит только закрыть глаза, как вижу всё это, а потом тянет рисовать. Ник это же не нормально. Это может быть дело рук того существа?
— Сомневаюсь, — я взял верхний лист бумаги в руки.
Высокие своды круглой пещеры, сталактиты и сталагмиты, вырост из земли в форме трона.
— Что это? — выдохнул я, хотя прекрасно узнал обстановку. — Где ты это видел?
— Говорю же во сне, — как барану повторил Клинчук.
— А почему ты решил, что это касается меня?
— Посмотри следующий, — кивнул головой Паша в сторону папки.
Я перевернул лист и с недоумением уставился на себя. Я стоял на коленях и что-то кричал, а обстановка всё та же. Пещера и пустой «трон».
— Я не хотел тебе говорить…
— П-почему? — я перебирал рисунки друга, — Почему я узнаю об этом сейчас.
— Это последний, — мне в руки уткнулся лист из тетради в линию. На нем был изображен мужской силуэт на фоне надгробной плиты.
— Я думаю, тебе грозит опасность…
— И кто-то через тебя пытается предупредить меня? — продолжил я фразу Клина.
Друг утвердительно кивнул:
— Я не хочу это рисовать. Ты же знаешь, я забросил кисти еще в юности.
И возвращаться к этому нет никакого желания. Ты сможешь это прекратить?
— Я не знаю, что прекращать. А даже если бы и знал, не смог помочь. Я думаю, что твои рисунки скоро уйдут на антресоль, хотя я советовал тебе бы, их сжечь. Да, точно. Сожги их сегодня и со спокойной душой ложись спать. Если кто-то хотел донести до меня угрозы, то я всё узнал.… И понял.
Поэтому — все будет хорошо.
От Клина я вышел подавленный. Если уже и потусторонние силы начинают разбрасываться угрозами, то дело дрянь. Только почему через Клина? Они ведь могли опять подослать одно из загранных существ и по-тихому кинуть мною в окно. Почему через рисунки?
Я и Страж.… Неужели. … Неужели эти рисунки… Дух уже понес своё наказание перед Создателями. Пришел мой черед? И самое обидное, что я ничего не могу сейчас предпринять. Если только, Коля не ошибся. Мы встретимся с ним намного быстрее. Сегодня.
Редкие прохожие не обращали особого внимания на бегущего молодого парня. Да и людей на улице все меньше и меньше. Они все уходят с улиц ночью. Странные. Во тьме город преобразовывается. Становится настоящим.
Я люблю пустые дороги и парки. Люди все портят. Они только на это и запрограммированы. Уничтожать и рушить. А так же получать от всего перечисленного удовольствие.
Я притормозил у дороги, за которой уже начинались деревья, перерастающие в лес. У меня не было с собой фонарика. Возвращаться? Или пойти на свой риск в темные катакомбы без единого источника света?
Мобильник включить не получилось, похоже, все же села батарея. И что теперь? Коля был прав? Это «не судьба»?
Пнув камешек, лежавший у моих ног, побрел в сторону дома. А может и хорошо, что так сложились обстоятельства? Ведь я собирался отправиться прямиком в лапы Создателей. Если конечно они в катакомбах. Дух не сказал мне о них ничего конкретного. Лишь только то, что они всесильны, но ведь так не бывает. У каждого есть своя слабая точка, своя ахиллесова пята. Еще он заикнулся о том… о том, что меня бояться. Или он имел в виду совсем другое? Страж сказал, что меня боится не только мелочевка, могло ли это подтверждать мои мысли?
Нет не так, он сказал, что-то кто хочет меня устранить — меня боится.
Соответственно, если угрозы-рисунки исходят от создателей, то они меня бояться? Ну, это уже бред сумасшедшего.
Если эти существа Духа с такой легкостью уничтожили, то, что говорить обо мне. А ведь дух был не простым приведением. Сила, которую он источал своей аурой, что самое интересное живой аурой, могла переплюнуть любого. А «тело», оно было лишь наполовину материей призрака. Возможно, что это было влияние ауры, но ничего сказать точно не могу.
Если сравнить бывшего и нынешнего стража Лабиринта, то Коля существенно проигрывает. Не уверен я, что он сможет защитить ту силу, которую хранит место. Он не настолько силен и опытен. Хотя, что тут можно говорить, он просто мальчик. А Дух, был создателем Лабиринта и охранял его при жизни. Точно так же как и после смерти.
В таком случае, будет ли Коля знать хоть часть из того, что мог мне поведать предыдущий страж? И если нет, то я опять в тупике.
Это очень сложно, играть по правилам, которых не знаешь. Боясь, оступится и провалится в бездну. И ты даже не знаешь, насколько она глубока и что ждет тебя внизу. Многие так и живут. Но я не хочу. Я хочу полностью контролировать свою жизнь и свою судьбу. Отдавать отчет за свои действия и нести наказания за промахи и ошибки. На мой взгляд, это лучше, чем мыкаться по углам, слепым кротом. Не знать кто ты в этом мире. Быть чужим. Чужим для себя.
Но, увы, это не возможно.
— Близится возмездие, любимый, — Лера сидела на сырой земле, подтянув к подбородку колени, и немигающим взглядом уставившись на цветную фотографию Прохорова.
Ветер встрепал перья черному ворону, и он, каркнув, слетел с верхней ветви, возвышающейся над кладбищем, ивы и приземлился на надгробие Сергея.
— Приве-е-ет, — протянула Валерия, переведя взор на птицу.
Ворон оценил взглядом девушку и, взмахнув крыльями, взлетел в небо.
— И он улетел. И ты улетишь, — пообещала непонятно кому она.
Из сторожки опять показался мужчина.
— Ну, ты на. С утра пораньше, — и набрав в легкие воздух, крикнул, — Ты тут что ночевала, красавица?
Лера даже не вздрогнула.
— Эй, я к тебе обращаюсь, — вновь повысил голос мужик.
Девушка медленно повернула голову, и сторож узнал ее. Та чокнутая, что появлялась на кладбище каждую ночь. Та, которая разговаривала с покойником. Может, не стоило трогать психов?
— Ладно, ладно, ничего. Не простудитесь! — открестился сторож и поспешил к себе.
Мертвых он не боялся. Живые пугают намного больше. Кто знает, что взбредет им в голову. Какой адекватный человек будет постоянно говорить с могилой? Она явно двинутая. А от психов надо держатся на расстоянии.
Мужик перекрестился, и запер за собой дверь в сторожку. Пусть хоть до вечера там сидит. Ему все равно. Могилу не разрывает, значит, его совесть может оставаться чистой.
И всё же живые пугали его намного больше. Мужчина знал, что ни одно зомби не сможет так навредить ему, как человек. Может именно из-за своей социофобии он и пошел работать на кладбище. Ведь все твои подопечные просто лежат в деревянных коробках под трехметровым слоем земли и точно никуда не денутся. Да и претензий к его работе у них никаких быть не может. О чем волноваться то? Главное сильно не напиваться на ночном дежурстве, а то мало ли что привидится. Вот тогда не только мертвяков шугаться начнешь.
Рассуждая подобным образом, Саныч откупорил бутылку водки и для успокоения души, сердца и совести — бахнул пятьдесят капель, не закусывая.
Ну вот, теперь точно волноваться не стоит. Алкоголь сделает свое дело — отгонит все беды и несчастия от мужичка.