— Кем бы я ни был, — Александро погрустнел, — хоть болваном, хоть наоборот, все равно люблю вас... Гляжу на вас, и сердце разрывается, так удручает, так ранит душу любой ваш неприглядный поступок, и все же люблю вас. Эх, знали бы вы, какое это чудесное, какое прекрасное чувство, если бы только знали... Некогда и я, подобно вам, любил лишь своих близких, но потом внезапно в душе моей распустился необычный цветок, появился росток любви, ну, догадались, росток чего?
— Мака!
— Нет, быстро увядает.
— Подснежника!
— Слишком хрупкий.
— Георгина!
— Не в меру пышный.
— Розы!!!
— Банально.
— Чего же тогда, чего?!
— И внезапно в душе моей распустился необычный цветок — цветок кактуса, в моей душе вырос кактус любви, колючий, с шипами, но как сладостен был каждый его укол! Вот и сейчас... гляжу на вас — и колет, колет...
— Брось, не обращай внимания!
— Как не обращать — колет ведь! Если бы знали, как я люблю вас, ка-ак — не представляете... — И внезапно преобразился. — Только не воображайте, что нравитесь мне! Ах нет, нет, отлично знаю, что вы собой представляете, и все же... Люди, взгляните-ка вон на них — они вместе пришли — Винсенте и Антонио. Что таить, раньше терпеть не могли друг друга. Винсенте не сомневался в своем превосходстве над Антонио, а Антонио не выносил Винсенте из-за его спеси... Но в жизни всякое случается, породнились и, сами видите, стали неразлучны, — растрогался Александро. — Мы очевидцы их дружбы — и пьянствуют вместе, и к скверным женщинам шляются вместе, а в карты теперь просто так режутся — на деньги не играют... И я спрашиваю вас: если б Винсенте не избрал постоянной спутницей жизни прекрасную Джулию, разве не были бы они с Антонио по сей день как злая кошка со злой собакой? Верно ведь, Винсенте?
— Врежу тебе по зубам...
— Успокойся, Винсенте, успокойся, знаешь же — чокнутый...
— Весьма кстати напомнил мне о зубах. Люди, не ешьте друг друга! Не кусайтесь, не грызитесь, будьте как голубок с голубкой... Не ссорьтесь, не надо! Некий мудрец сказал: когда двое ссорятся — виноваты оба. Это истина, дорогие, и вам следует уметь прощать иной раз. А вы сразу кулаки в ход, в драку лезете, разве это хорошо? Дайте слово, что отныне будете великодушно прощать друг друга. Обещаете мне, люди?
— Обещаем, обещаем, — зал надрывался со смеху.
— Ага-а, потешаетесь? — Александро задумчиво помолчал и вдруг указал на кого-то пальцем: — Вот ты, Микел, и ты ведь обещаешь?
— А как же! — оскалился верзила.
— Поклянись!
— Клянусь душой и телом!
— Верю тебе и потому выдам маленькую тайну. Ты, конечно, простишь виновного?
— Да, а как же! — оживился Микел и насторожился.
— Тогда подойди к Кумео и пожми ему руку.
— Зачем?
— Пожми, пожми.
Кумео посерел, со страхом уставился на верзилу, который, пожав ему руку, уселся на место.
— Ну, говори.
— Что ж, коль скоро ты проявил великодушие... — торжественно начал Александро. — Два дня назад, когда ты, пьяный, отсыпался на улице, красавчик Кумео снял с тебя золотую цепочку.
— Ну да! — Микел непонятно ухмыльнулся и метнул взгляд в Кумео. — А если поцелую, клятвы не нарушу?
— Наоборот, возвысишь себя, дорогой мой человек. Подойди поцелуй...
— Не надо, чего меня целовать! Не хочу! — запротестовал Кумео.
— Нет, облобызаю тебя, должен... Как по-вашему, — Микел обратился к публике, — заслужил он поцелуй?
— Заслужил! Заслужил! — заорали самые нетерпеливые.
— Нет, нет! — завопил Винсенте: Кумео приходился ему двоюродным братом.
— Нет, нет и нет! — поддержал его Антонио.
— Пусть целует! Пускай целует! — требовало большинство, а Микел нежно обхватил Кумео за голову, изумив всех, — неужто вправду поцелует? — и ударил его головой прямо в нос.
Кумео растянулся между рядами, Микел добавил еще два пинка и не пожалел бы третьего, но скорый на расправу Винсенте перемахнул через чьи-то головы-плечи и прыгнул на Микела. Оба повалились на Кумео, там в тесноте волю дать рукам не удалось, и Винсенте разодрал Микелу щеку.
— Клятва, Микел! Как же клятва! — негодовал Александро. — Где твое слово!
Джузеппе, который только этого и дожидался, налетел на дравшихся, схватил того, кто оказался поближе, и швырнул через четыре ряда. Винсенте угодил в какую-то женщину и повалил ее вместе со стулом. Ее возмущенный муж живо снял с себя ремень и огрел обидчика по лицу. Винсенте в ярости совсем другому дал ногой под зад, а следом за ним пнул человека и подоспевший ему на помощь верный Антонио.
Тут к Джузеппе пробился тщедушный парнишка и ловко, изящно двинул его в челюсть. Джузеппе рухнул. Это было равносильно чуду, но кому сейчас было до чуда — сумятицей умело воспользовался деверь Розалии: подкрался к степенному сеньору Джулио сзади и стукнул кулаком по голове...
Женщины визжали, вопили, наиболее разумные ринулись к выходу...
Беспорядком воспользовались все, у кого имелся на кого-нибудь зуб, в кутерьме и давке каждый лупил своего недруга, и драка приняла всеобщий, массовый, грандиозный характер.
— Люди! — взывал со сцены Александро. — Неужели вас так накалила моя умиротворительная речь?!
Но в зале все смешалось, происходило невероятное, люди дружно бранили и колотили друг друга, и даже, представьте себе, Винсенте, весь в крови, остервенело, всласть топтал Антонио.
— Чего вы с ума посходили, люди?! — пытался образумить сограждан Александро. — Развлекаться пришли, в конце концов!
— Здесь, в вашем городе... — Доменико был смущен, — пожалуйста, не поймите меня как-нибудь не так... мне просто любопытно... есть ли воровство?
— Здесь, в нашем городе? Нет, что ты, — оскорбился Тулио. — Бывает, понятно, но редко, очень редко.
— А почему он сказал, что Кумео украл у Микела золотую цепочку?
— Тип вроде Кумео на что угодно способен, — возмущенно заметил Тулио. — Он исключение. В каждом городе найдется два-три негодяя. А что, у тебя деньги есть?
— Нет, совсем немного.
— Сколько все же?
— Шестьдесят драхм.
— Шестьдесят?! Где ты взял столько?!
— А это много?
— Ха! — махнул рукой Тулио. — Мало сказать — много... А сколько было всего?
— Всего... Всего... семьдесят.
— Спустил уже десять драхм? На что, Доменико?
— Два костюма купил.
— Это — драхма, а... а еще?
— Почему драхма, четыре драхмы.
— Кто содрал с тебя четыре? Артуро?
— Да.
— У-у, ворюга... А Тереза знает про твои деньги?..
— Нет, откуда ей знать?
— Честно?.. Не пойму, чем же ты ее пленил тогда!.. Вообще Тереза не падка на деньги, а все же... Не обижайся, но... С виду ты недурен, но все равно... с первого разу понравиться...
— Значит, нет воровства? — переспросил Доменико, пристально смотря на Тулио. — Нет, значит, да?
— Нет, конечно. Разве что облапошит кто, вроде Артуро, а из кармана не вытащат, не ограбят. Радуйся, что в Камору не попал, — там бы тебя давно прирезали.
— В Каморе? Что это за город?
— Ха, этого просто не объяснишь... Но горло тебе перерезали б, не сомневайся.
— Почему... Из-за чего... Я же никому ничего плохого не делал...
— Для каморца это ничего не значит.
— Поистине надо изгнать из города окаянного Александро. — Тетушка Ариадна бросала корм в аквариум. — Как он посмел оболгать господина Джулио, приписать ему такого рода связь с Розалией, я доподлинно знаю: нет у Джулио подобных отношений с Розалией — это первое; к тому же они соседи, а разве Джулио способен коварно вступать в непристойную связь с соседкой! Во-вторых, мне часто доводится видеть их в обществе, и я ничего такого за ними не замечала, хотя непременно заметила бы, потому что при подобной связи, при подобных отношениях между мужчиной и женщиной всегда что-то где-то видно... Не надоела вам со своими разговорами?
— Нет, нет, что вы, я сам люблю говорить, — сказал Дуилио. — Золото добывают из глубин земли, а знания — из разговоров.
— Прекрасно сказано! — Тетушка Ариадна стряхнула с ладони корм, отходя от аквариума. — Права я, защищая интересы Джулио?
— Еще бы, разумеется, — одобрил ее Дуилио, такой, каким был. — При необходимости Джулио отличается многими положительными качествами, достоинствами.
— Поистине достойный человек, редчайший.
— Да, да. — Дуилио был задет, но виду не подал. — Положительный человек... Однако, если угодно знать мое мнение, на свете редко попадается человек без изъяна. Крайне редко.
— Да, конечно, что и говорить, — поспешила согласиться тетушка Ариадна. — У сеньора Джулио, надо признать, взгляд несколько мутный. Иной раз меня, пожилую женщину, так оглянет, представляете!..
— Нет, нет, не говорите о себе так, вы рождены под знаком вечной юности, не говорите о себе так, не желаю слышать!
— Хорошо, хорошо, — расцвела тетушка Ариадна, и протянула руку для поцелуя. — Кончетина, принеси нам ароматной воды... — И снова к Дуилио: — А каким представляется вам истинно хороший человек, умоляю, скажите мне...
— Прямо сейчас?
— Да, да, прошу вас.
— Это весьма трудно. — Дуилио поднялся, прошелся. — Однако попытаюсь... Спасибо, Кончетина, замечательный напиток... Итак, истинно хороший человек... Я знал одного истинно хорошего человека. Отношения у нас были добронравные и добросердечные — с точки зрения человечности, разумеется, — и мы своей человечностью сумели устранить всех главных соперников, что вызвало в свете массу разговоров. Мы всегда соблюдали великолепные традиции предков, а также много внимания уделяли многим положительным свойствам человека, что стало предпосылкой наших беспримерных, безусловных успехов. В ту пору я, — Дуилио возвел очки к потолку, — я был жизнерадостным, жизнелюбивым юношей со своими душевными муками, а помимо того, простите за выражение, мы оба обладали благородной натурой, а помимо того, мы умели с присущим нам мастерством вылепить и выразить свою мысль, а это хорошо. А если мы обнаруживали в человеке несомненно хорошие, полезные качества, пылко приветствовали это обстоятельство...