хонный стол перед ноутбуком, приложила к вискам кончики пальцев.
…Так что же случилось с его внучкой?
Первым делом она просмотрела новости. Сообщений о том, что стало с внучкой народного художника, в ленте не было.
Еще не прознали, думала Ирина, закусив губу. Если и случилось что с девчонкой — не прознали, не вывесили на всеобщее обозрение — смотрите, мол, у заслуженного человека горе, давайте сочувствовать или злорадствовать, пусть мелькают картинки, пусть прыгают заголовки. Мы хотим знать, когда им хорошо, но особенно — когда им плохо, это развлекает нас и лишний раз доказывает, что они ничем не лучше. Известные тоже плачут; люди с обложки бьются в истерике, ньюсмейкеры болеют и умирают, и мы хотим знать, мы хотим видеть перекошенные горем лица…
Что это со мной, подумала она устало. Откуда этот панический поток сознания? Катю я спасла, Митю спасла, Антона-сопляка спасла тоже. Я супергерой, даритель жизни, я и здесь справлюсь, не бойся, народный художник. Хотя гибель любимой внучки — это, знаете, серьезный повод сойти с ума…
Она специально не смотрела на демона Олега. То и дело вспоминалось лицо его вдовы. Женщина ведь поняла, шкурой почувствовала, что ведьма что-то знает, и знание это — не сахар…
Все мужики сволочи; Ирина сокрушенно покачала головой.
Галерея Раевского, выставка Раевского, продажа картин без посредников… Картины ничего себе, красивые. И мужик видный, хотя и старый; на всех презентациях на видном месте — портрет этой девочки, внучки. Вот судьба, ну судьба, не позавидуешь…
Ирина посмотрела на часы — половина второго. Где он сейчас?
На сайте народного художника в разделе «Контакты» предлагалось заполнить стандартное поле для электронного сообщения; Ирина почесала затылок. Попробовала поискать имя в новостях; одно за другим посыпались сообщения о юбилее. «Не только специалистами, но и…», «…и широкая мировая известность», «…Принял нашу съемочную группу в своем загородном доме, где в последнее время живет безвыездно…»
Ирина в ускоренном темпе проглядела видеосюжет. Вместе с художником показали и дом — двухэтажный особняк с белыми колоннами на веранде. Вокруг сосенки.
Ирина набрала в строке поисковика: «адрес художника Раевского». Получила в ответ: «В адрес художника Раевского неоднократно высказывались упреки…»
— Блин.
«Где живет Эдуард Раевский».
Бинго! Первой же ссылкой вылетело интервью, где, среди вопросов о собаках и японской кухне проскочило откровение: «Я купил дом на Киевском шоссе… тридцать пятый километр… Нет, я не хотел возиться с проектами, заниматься строительством — купил обыкновенный просторный дом, сам оформил, достроил мастерскую…»
— Киевское шоссе, — демон нервно потер ладони. — Поехали.
Ирина медлила.
— Поехали, — повторил демон. — Что мне тебя, пинками гнать?
Я принимаю решение, а не ты, подумала Ирина и крепче сжала зубы.
— Эй! Ведьма!
Семь, восемь, девять, десять, одиннадцать…
Досчитав до двадцати пяти, она поднялась — подчеркнуто неторопливо.
— Без четверти два, — прорычал демон. — Он покончит с собой самое раннее в четыре, самое позднее…
— Заткнись.
— Что?!
— Закрой рот.
Она прошла к выходу, в душе трепеща и боясь моментальной расплаты. Но наказания не последовало.
На шоссе она приметила фургончик с логотипом крупного телеканала — и села на хвост. Машина с телевизионщиками могла ехать за город по сотне других дел, но интуиция ведьмы твердила, что они едут к Раевскому, и ведьме повезло.
Фургончик знал, как проехать. Во всяком случае, Ирина на это надеялась; с трассы они свернули направо, развернулись, проехали по улице блестящих магазинов, удивительных в такой глуши, и миновали один за другим две пары железных ворот. Оба раза Ирина отдавала должное изобретательности демона: это Олег потребовал, чтобы Ирина обязательно купила по дороге цветы. Букет в хрустящей бумажке и магическое «К Эдуарду Васильевичу!» служили ей пропуском.
Демон первым узнал дом с колоннами. Фургончик еще стоял на распутье, выбирая дорогу, подобно витязю, а демон за спиной у Ирины уже выставил длинную руку с указующим перстом:
— Вот он! Смотри, где машины!
Ошибиться было трудно. Едва фургон одной компании откатил от дома, как подъехала другая съемочная группа; Ирина поискала глазами, где припарковать скутер. Нашла.
Повесила поверх куртки фотоаппарат на сером шнурке.
— Спрячь, — посоветовал демон. — Засмеют.
— Помолчи.
Цветы теперь выпадали из образа; хорошенько подумав, она оставила их в багажнике. Прошла мимо парней, разгружавших аппаратуру, к охраннику у входа на территорию:
— Фотокорреспондент газеты «Вести», — похлопала по «мыльнице» на груди. — Срочно в номер.
— Ваша фамилия? — охранник завис над бумажной простыней длинного-предлинного списка.
Ирина вдруг схватилась за карман, вытащила телефон, имитируя срочный звонок:
— Да, Олег, я на месте!
Она отошла на несколько шагов, повернулась спиной к охраннику, во все стороны излучая деловитость опытной медийной акулы.
— Четыре пятнадцать, — напомнил демон.
— Я и так тороплюсь! — закричала в трубку Ирина. — Но не стану халтурить из-за спешки! Хочу полноценную сессию, а тут толпа! Ты договаривался насчет эксклюзивного времени, и где оно?!
На ведьму покосился проходивший мимо чужой оператор.
— Сбавь тон, — посоветовал демон.
— Доверяй профессионалу! — рявкнула Ирина. — Или делай сам!
В ста шагах, на углу, остановился микроавтобус. Ирина насторожилась; большая делегация с букетами, с огромными коробками, с уродливой статуей, спеленатой целлофаном, высыпала на обочину и заозиралась.
— Так, сюда, — Ирина двинулась к ним, приглашающее помахивая фотоаппаратом. — Развернитесь, пожалуйста, групповой снимок… Чтобы все букеты были видны, пожалуйста. Это для архива, Эдуард Васильевич очень просил… Внимание в кадре!
Люди послушно выстроились огромной скобкой, заключившей в себе фотографа. Ирина включила камеру и обнаружила, что аккумулятор на исходе.
Ну и ладно.
— Готово! Теперь за мной, пожалуйста, давайте я помогу нести…
Она подхватила с другой стороны статую, которую тащил в одиночку уже немолодой одышливый человек — судя по лицу и одежде, чиновник средней руки.
— Вы откуда? — негромко, но очень деловито спросила его Ирина.
— Академия…
— Отлично. Так, господа телевизионщики, здесь у нас академия… Проходите, проходите!
Пока охранник высматривал в огромном листе приглашенных чужие фамилии, которые ему выкрикивали в оба уха, Ирина протиснулась за калитку, волоча подарочную статую — и заодно мужчину в костюме. Демон прошел молча, сунув руки в карманы, его никто ни о чем не спросил.
— Туда, — Ирина неопределенно махнула рукой, передавая статую дарителю. И тут же переметнулась к незнакомым телевизионщикам, монтирующим аппаратуру.
— Простите, где здесь можно подключиться? — вежливо обратился к ней оператор.
Ирина огляделась. Девушка в белой блузке, с большим бэджиком «Оля» на груди, спускалась по широкой лестнице огромного дома.
— Оленька! Покажите, пожалуйста, гостям, где лучше подключиться!
Фраза была взвешена, как на аптекарских весах. И оператор, и, с некоторой натяжкой, Оленька сочли интонацию вполне уместной; Ирина почувствовала себя серфингистом на краешке волны — очень важно поймать движуху, иначе свалишься.
Перемещаясь от группы к группе, улыбаясь, кивая, она потихоньку продвигалась вверх по парадной лестнице. Походило на маленькую модель карьеры; повезло, что здесь сегодня так много людей. Вдвойне повезло, что они друг друга почти не знают. Обслуга думает, что я с делегацией, делегация — что я с телевиденья, телевидение — что я из обслуги…
Остановившись на верхних ступеньках, она могла видеть и двор целиком, и большую часть холла сквозь стеклянные двери. В холле уже стояли столы с закусками и вином. Букеты в лентах и кружевах переполняли огромные вазы, пахло чесноком и розами. Суетились девушки с бэджиками. С каждой минутой подъезжали новые гости. Ирина представила на минуту, что весь этот праздник, как кремовый торт, сгорит и погаснет за секунду — когда придет то самое известие.
А цветы не увянут. Они будут стоять, помня о празднике, и завтра, и послезавтра, и в день похорон. И срежутся новые — для венков. И та же толпа, но только подавленная и черная, явится принести соболезнования…
Она затрясла головой, вытряхивая вдруг подкатившую депрессию. Я здесь, чтобы спасти жизнь, строго напомнила себе. Жизнь вот этому юбиляру, которого все так любят… или делают вид.
Хозяин дома, народный художник Раевский, спускался по внутренней лестнице — без пиджака, в светлой рубахе свободного покроя. Он был сухощав, подтянут, совершенно сед. Глаза глядели приветливо и мягко, но тонкие губы с приподнятыми уголками изобличали волевую, властную, до дикого упрямства, до истерики своевольную натуру. Такие не то что к ведьмам не ходят — такие даже совета ни у кого не спрашивают, такие заканчивают считаться с чужим мнением, как только им исполняется три года…
Он еще ничего не знает, подумала Ирина.
А может, еще ничего не случилось. А случится через минуту. Или сейчас, вот в этот самый момент, случается…
Ей было холодно, хотя день выдался почти летний. Прочие гости украдкой расстегивали пиджаки, распускали узлы галстуков; делегация загадочной «академии», потрясая цветами и коробками, ринулась навстречу художнику. Ирина подобралась поближе; выслушав поздравления, хозяин пригласил всех закусывать и обернулся к высокому мужчине в костюме с бабочкой:
— Алиса-свиненок не звонила? Уже почти четыре, а обещала быть к двум!
В половине пятого толпа гостей, прибывающих и убывающих, была допущена в выставочный зал. В центре напротив входа помещался знакомый Ирине портрет — девочка лет четырнадцати, с каштановой челкой и розовыми щеками, с букетом сирени в руках. Портрет так и назывался: «Алиса с сиренью».