Как-то раз весной мы отправились погостить к родственнице, которая жила в частном доме. Встретил нас дразнящий запах свежеиспеченных оладий. А Кюннэй вдруг стала смотреть в сторону печки – духовки на ножках, да с такой жалостью, потом взяла три оладьи, положила на тарелку и поставила под духовку, а тете своей сказала: «Дух-хранитель вашего дома совсем оголодал, с такой тоской глядит из-под печки. Не забывай его кормить».
Она всегда говорила: «Про домашних духов-хранителей всегда надо помнить. Дом не должен долго пустовать – им от этого плохо. Если уезжаете надолго – оставляйте на столе конфеты, печенье. Все семейные праздники старайтесь отмечать дома». Однажды, когда мы отдыхали в деревне, мой отец покормил огонь хлебом с маслом, а Кюннэй ему сказала: «Дедушка, вон же сливки на столе! Он сливок хочет, а не масла. Сейчас намажу на хлеб, а ты дай ему снова». Дед даже растерялся немножко: «Да привык как-то маслом кормить, вот и не подумал». А огонь, угостившись сливками, и вправду разгорелся ярче и заплясал в печке веселее.
Кюннэй всегда предупреждала, чтобы не забывали кормить землю, воду, огонь, духов местности. «И благодарить не забывайте – всюду есть глаза и всюду уши», – говорила она. Отправляясь на очередной сеанс, попросила приготовить кумыс и мюсэ – бедренную кость с мясом в верхней части. Как раз был ысыах. Но по правде сказать, этих настоящих якутских яств она и не знала, а слово «мюсэ» вряд ли слышала хоть раз. В состоянии транса она все попробовала – мясо съела, а белопенный напиток лишь пригубила, недовольно сказав чужим голосом: «Это разве кумыс?» Иногда просила нарезать мерзлого мяса: «Вдруг моим “людям” захочется».
В остальном она была совершенно обычным ребенком – веселая, озорная. Мы с ней были как подружки. Неразлучные подружки… В день, когда ей исполнилось восемнадцать, она сказала: «Свой день рождения я хочу отметить с тобой – только ты и я». И добавила: «Мне очень тебя жалко». Я ей на это ответила: «Восемнадцатилетие будешь отмечать со мной, а другие дни рождения – с друзьями, без меня. Ты же вырастешь!» Откуда мне тогда было знать, что я в тот же год потеряю свою пташечку… А она будто чуяла это – всегда говорила: «Мне вечно будет восемнадцать!» Да, она знала, что уйдет рано, и не раз предупреждала об этом, несмотря на все мои мольбы и запреты. «Меня все равно заберут, я здесь ненадолго. Поэтому мне нужно помогать людям, как можно больше помогать», – слышала я от своего ребенка. «Когда я уйду, не плачь, а то придется мне лежать в луже из твоих слез. Я буду сверху присматривать за вами и оберегать.
Надгробие сделай из дерева, каменное давит, не надо. На прощании не включайте траурную музыку, пусть будут мои песни. Платье хочу, как у принцессы, – красивое, белое. Поминки проведете не дома, обязательно в ресторане, а ты проконтролируй, чтобы все мои друзья туда пришли, а то на молодых никто внимания не обращает, не приглашают, не зовут – забывают, как будто их и нет.
Если у тех, кто у меня лечился, возникнут какие-то неразрешимые проблемы, пусть придут на мою могилу, попросят помочь. Посмотрю, что можно будет сделать…»
Я постаралась все выполнить в точности так, как она хотела.
Свою сестру Туйаару она называла своим астральным близнецом, говорила, что сама привела ее в этот мир. Когда я носила ее, Кюннэй разговаривала с Тууйей. Положит пульт от телевизора мне на живот и говорит: «Если слышишь, дай знать». Тууйа тут же шевельнется, и пульт, конечно, падает на пол, а Кюннэй радуется: «Мама, видишь, она со мной играет!» Перед самым ее рождением она весьма толково рассудила: «Мы сами будем называть ее Тууйей, а для всех остальных она будет Туйаарой, а то Тууйа – слишком короткое имя».
Свою младшую сестру Кюннэй очень любила, болела за нее, переживала – особенно когда Тууйа уезжала на соревнования. Перед самым своим уходом она вдруг спросила: «Мама, представь, что у нас с Тууйей жизнь одного человека, поделенная на двоих. И надо выбрать, кому подарить жизнь – Тууйе или мне? Кого бы ты выбрала и кому подарила жизнь?» Меньше всего ожидавшая подобного вопроса, я не нашлась с ответом, да и не смогла бы я выбрать одну из двух. Но дочь, как выяснилось, и не ждала его от меня, сказав, прежде чем я успела хотя бы открыть рот: «Я свою жизнь отдала бы Туйаарке, она маленькая и жизни не повидала». Я ей начала тогда объяснять, что такие вопросы задавать нельзя, неправильно это. Да и «люди» ее, выходя, интересовались на чистейшем якутском: «Как там Туйаара, деточка наша? Когда приедет?» На словах «деточка Туйаара» у них даже голоса смягчались. Но в самом начале они набрасывались на нее, как разъяренный бык на красную тряпку. Поэтому бедная Тууйа, замечая у Кюннэй признаки надвигающегося транса, спешила забиться в укромное место, пусть даже и в туалет. В день похорон Туйаара, крепко прижавшись ко мне, вытащила свой телефон: «Кюннэй живая, смотри – она меня в директе лайкнула!» И правда, Тууйе от сестры пришел лайк, на который она ответила ответным лайком, и там стоял значок «просмотрено». Туйаара, словно боясь, что я не поверю, сказала: «Я ей еще отправлю!» – и опять появилось «просмотрено», и снова пришел лайк. «Видишь, видишь? Она есть, она живая!» На могилу сестры Туйаара согласилась поехать лишь на третий год, до этого – ни в какую, но я и не настаивала. Она отказывалась принять то, что Кюннэй нет. Кюннэй для нее была жива. «Мне кажется, что она просто уехала куда-то – учиться или жить», – говорит Тууйа.
А она будто чуяла это – всегда говорила: «Мне вечно будет восемнадцать!» Да, она знала, что уйдет рано, и не раз предупреждала об этом, несмотря на все мои мольбы и запреты. «Меня все равно заберут, я здесь ненадолго».
Но когда мы вместе приехали на ее могилу, из глаз Джёсёгея побежали слезы – чистые, как родниковая вода. Это Кюннэй дала понять, что рада видеть сестру.
Многое мы повидали на этой земле. Многое нам показала моя девочка, о многом поведала.
Когда ее не стало, произошел удивительный случай. На следующий день после похорон, перед обедом, я увидела на балконе птичку. Вышла – все закрыто, нигде ни щелочки. А птичка в открытую мной дверь устремилась прямехонько в комнату Кюннэй и уселась там на шкаф, как будто так и надо. Я тут же вспомнила один наш разговор. «Когда я без сознания, я выхожу из своего тела, сажусь на этот шкаф и смотрю на вас. Ты, мама, такая смешная, когда волнуешься. А у меня, оказывается, двойной подбородок – ужасно! Хотелось бы лежать красавицей, но нет», – смеялась она. Значит, это не птица была, а душа моей девочки. Материнское сердце не обманешь… Сидя с Туйааркой напротив крылатой гостьи, мы говорили ей, как любим Кюннэй, как скучаем по ней. Она сидела и внимательно слушала, а когда наши слова иссякли, покинув комнату, упорхнула через кухню, где было открыто окно. Так моя девочка навестила нас крохотной пташкой.
Солнышко мое, доченька… Слышу тебя, когда с неба льется вечная песнь, в шепотах и шорохах матери-природы… слышу тебя всегда.
Спрошу о тебе у белого солнца,
Спрошу о тебе у полной луны,
Спрошу о тебе у звездного неба,
На свежем снегу высматривая твой след…
Часть 2Свидетели удивительного дара Кюннэй
«Ниспосланная нам Природой»
Афанасий Федоров,
алгысчыт[9]
Народ саха – люди с солнечными поводьями за спиной – и в XXI веке бережно сохраняет традиции предков. У нас всегда в особом почете были люди, обладающие особым даром: мастер-уус, шаман, удаганка, сказитель-олонхосут, певец-тойуксут, целитель. Всеми этими талантами наделял обитающий на пятом ярусе небес Улуу Суорун. С незапамятных времен, когда якуты, почитая природу, жили охотой и рыбалкой, шаманы и удаганки, обладая особым, тайным даром, исцеляли их недуги, останавливали мор и пожары, в засуху вызывали дожди. Дар этот передавался по наследству, от предков к потомкам, но если род хирел, его могли передать другому человеку (об этом поведал старец Никон в 1986 году).
Избранные должны пройти серьезные испытания. В возрасте 7–9 лет или 18–30 они сходят с ума, беснуются, кликушествуют, впадают в беспамятство, кого-то может парализовать. Так их готовят к выполнению миссии. Человек пребывает в таком состоянии 3 года либо 7–9 лет, а после этого начинается трехдневная болезнь под названием «эттэтии», что можно перевести как «рассечение, кромсание тела», после чего личность полностью изменяется – как физически, так и психически.
Когда неимоверные муки остаются позади, он проходит обучение у опытного шамана, который передает ему необходимые знания: как держать бубен, как в него бить, в какой стороне с какими духами общаться, как путешествовать по Верхнему, Среднему и Нижнему мирам. Три дня обучает дома и 27 – под открытым небом, показывая целебные травы, проведение различных обрядов и так далее.
В завершение он указывает ученику, где произрастает дерево, из которого надлежит сделать обод его шаманского бубна. В некоторых случаях прошедший обучение сам видит это во сне. Также ему подсказывают, кто должен заняться изготовлением одеяния и подвесок для него.
Эти сведения я привожу по рассказам старца Никона, Матрены Петровны Кульбертиновой из Иенгры и книге Г. В. Ксенофонтова «Шаманизм».
В бурные 1990-е годы появился большой интерес к таинственным явлениям, нетрадиционным методам лечения, экстрасенсам. Люди подтверждали, что получили от такого лечения реальную пользу. Я сам лечился у старца Никона, М. П. Кульбертиновой, шамана Седуета (Федота), Н. Н. Яковлева. Это были реально сильные целители. После 2015 года снова появилось много ясновидящих, знахарей, костоправов. Когда в природе происходят какие-то серьезные сдвиги, перемены, тогда, я считаю, и проявляются подобные способности. Из нынешних людей, обладающих таким даром, назову нескольких – Сиэллээх Сэгэйэ, шаман Толя, Ыспартаах, Дарамай, Суойа и другие. А сейчас хочу вспомнить свою первую встречу с Кюннэй. Однажды ко мне пришли Любовь Кардашевская с дочерью Кюннэй. Мать попросила провести над девочкой обряд очищения. Но когда я приступил, пучок конских волос в моей руке воспламенился. Никогда такого не было. Затем я взял щепку дерева, в которое ударила молния, зажег и три раза обвел вокруг нее, но огонь затрещал с такой силой, что я призадумался – что за необычное дитя? Женщина рассказала мне, как мучается ее ребенок, то и дело теряя сознание, как во время приступов несколько человек с трудом удерживают ее на месте. Она просила помощи, совета, а я, не будучи ни врачом, ни шаманом, оказался в затруднении. Совет все же дал: «Твоя дочь становится удаганкой. Надо потерпеть. Постарайтесь обойтись без уколов и прочих процедур – такими методами это не лечится. Пусть попробует потихоньку лечить людей – этим она сбросит энергию, как бы пар выпустит, может, получит от этого облегчение. Но сильным людям – целителям и прочим – ее не показывай, они силы из нее тянуть начнут, от этого еще хуже станет». Так началось наше знакомство.