Избранные должны пройти серьезные испытания. В возрасте 7–9 лет или 18–30 они сходят с ума, беснуются, кликушествуют, впадают в беспамятство, кого-то может парализовать.
При последующих встречах она рассказывала, как дочь лечит людей, страдающих различными болезнями, алкоголизмом, а однажды сказала: «Она попросила сделать ей бубен. Взглянешь на него?» Он вызывал изумление: больше метра в высоту, полметра в ширину, с двенадцатью бугорками. Когда я ударил в него, он глухо загудел, но почти сразу мать остановила меня, сказав, что «людям» ее дочери это пришлось не по нраву. Спина девочки уже начинала потрескивать, но как только я вернул ей бубен, она сразу успокоилась.
После этого мы сели и поговорили. Девочка рассказала, что у нее 12 помощников, живших в стародавние времена. По ее словам, сила их настолько велика, что она вынуждена делать все, что они пожелают. Упомянула и о том, как ей из-за русского воспитания мешает незнание якутского языка. Мать пояснила, что во время сеансов в нее входит какой-то «человек», и она начинает говорить по-якутски.
Отметив про себя ее одаренность, я сказал, что дитя нужно оберегать, иначе ее могут погубить из духа соперничества или лишат силы.
Потом я попросил Кюннэй полечить мой желудок, чтобы заодно посмотреть, как она камлает. Она сразу согласилась. Лечила она меня ночью в балагане Старого города. Войдя туда, положила свое одеяние и бубен на нары-орон слева от двери, меня уложила на орон напротив входа, головой на южную сторону. Со своими спутниками она говорила по-русски, но внезапно заурчала, потом перешла на якутский, сказав голосом другого человека: «Пощупай, хочу понять, где у него болит». Девочка сделала, как ей было велено, после чего указала на мой желудок: «Здесь». Потом направилась к своему бубну. Мне очень хотелось посмотреть, что будет дальше, и я повернул голову в ее сторону. Взяв свой бубен, она начала вытягиваться, и через какое-то время ее макушка коснулась потолка. Чудесное дитя, дар природы! Душа моя преисполнилась радостью.
Под звуки бубна я задремал, пробудившись лишь от слов Кюннэй: «Ну все, Афанасий Семенович». Когда мать поинтересовалась моим состоянием, я ответил, что все хорошо, все было по-настоящему. …Эта девочка была ниспослана нам Природой, чтобы оберегать и защищать свой народ, а мы не смогли ни сберечь ее, ни защитить. Она должна была свершить много великих и славных дел, но покинула нас во цвете лет. Однако душа ее жива. Пребывая сейчас рядом с высшими силами, она простирает над нами свою защиту, согревает своим чистым дыханием, и есть у меня искра надежды, что когда-нибудь появится у нас столь же одаренный человек, который станет своему народу могучей поддержкой и опорой. Для этого нам нужно объединить свои усилия по укреплению нашей веры, сохранению обычаев наших предков, жить в гармонии с природой и в ладу друг с другом, почитать духов и божеств Айыы. Это придаст нам сил, очистит воздух, которым мы дышим, воду, что мы пьем, и окружающую нас природу.
А обладающие, подобно Кюннэй, великим даром – защитите свою священную землю, свой народ, направьте свои силы на их процветание. Да будет так! Тускуо! Тускуо! Тускуо!
Реальность тонкого мира
Августина Филиппова,
художник-модельер
(записала Светлана Аммосова)
С удивительно приятной молодой парой я познакомилась, когда они пришли ко мне заказать несколько платьев для своей дочери Кюннэй, которая готовилась принять участие в конкурсе «Мини-мисс мира». С тех пор мы с Любовью Львовной и начали созваниваться, общаться.
Девочка подросла, стала певицей. Но однажды потеряла сознание прямо во время концерта. Узнав об этом, я очень сильно расстроилась.
А потом встретила на входе в магазин Любовь Львовну, которая тоже выглядела очень расстроенной.
Присев на скамейку, мы разговорились. «Что-то с дочкой происходит. После того обморока на концерте она сильно изменилась. Говорят, это у нее болезнь шаманов начинается. Вроде после этого удаганкой должна стать», – рассказала она мне.
Я верю в тонкое измерение. И не просто верю, а ощущаю. Но, выслушав ее, усомнилась в том, что с ребенком, получившим русское воспитание, говорящим исключительно по-русски, может произойти такое. Первое, что пришло мне на ум, – девочку сглазили. Мать было очень жалко, она даже с лица спала: «Никому об этом не могу рассказывать. А тебе вот рассказала».
А в один из дней, когда я собиралась домой в Бердигестях, раздался телефонный звонок. Был уже вечер, что-то около пяти часов. Звонила Любовь Львовна: «Августина Николаевна, у меня к тебе просьба». Я думала – наряд хотят заказать. Оказалось, нет. «Кюннэй попросила обратиться к тебе. Говорит, что чехол для ее бубна под силу сделать только тебе». Честно признаюсь – я испугалась. Сказала, что как раз собираюсь уезжать. Но Любовь Львовна проявила настойчивость: «Пожалуйста, удели нам один день». Не люблю заставлять себя упрашивать, поэтому дала согласие.
Сразу перешли к делу: нужен подходящий материал. За мной приехали на машине, и мы отправились по магазинам. «Давайте сначала в „Сахабулт“, – сказала я. В голову пришла мысль, что лучше всего подойдет оленья шкура, но продавец сказал, что этих шкур у них сейчас нет. Краем глаза замечаю спальный мешок. Оказалось, что сшит он как раз из нужного нам материала. Заодно купили коровью шкуру – понадобится, чтобы прикрывать бубен. Еще нужны были девять звонких колокольчиков, и продавец нашел их. «А есть что-нибудь похожее на конские поводья?» – спросила я. Нашлось и такое, по виду напоминающее пояс из конского волоса. На все про все у нас ушло от силы полчаса. По дороге домой сообразила, что нужны еще будут марганцовка, кисточки и дырокол. Купила и их.
Приезжаем к ним – Кюннэй дома, сидит за столом. Увидев меня, обняла. «Августина Николаевна, мне дали такую миссию, от которой нельзя отказаться», – сказала она и расплакалась. Наплакавшись, принесла бубен. Материала на чехол хватило тютелька в тютельку. Кюннэй, забрав бубен, вышла из комнаты, и началась моя работа. Взяв острый нож, принялась скоблить шкуру, но когда я начала готовить отверстия для сшивания, кто-то начал колотить по батарее, совершенно сбив мне настрой. «Что у вас за соседи? Я не могу тут работать», – сказала я. Любовь Львовна ответила, что у девочки есть офис, и мы поехали туда.
Офисом оказался балаган в здании спортзала перед педучилищем. Как только открыли дверь, в глаза мне бросился старинный якутский трехногий стол, на котором я и разложила свою шкуру – места было как раз. Работалось там так, что до девяти вечера чехол был готов. Вернувшись к ним домой, вложили бубен в чехол, и он «сел» в него, как влитой. До сих пор понять не могу, как мне это удалось…
В ту ночь я осталась у них, а когда настраивала себя на то, чтобы проснуться в шесть утра и заняться рисованием, заглянула Любовь Львовна и предупредила: «Кюннэй вошла в транс. Зайдет сюда – ничему не удивляйся».
Сидя в зале на диване, я сказала девочке: «Не вздумай надо мной позабавиться, если что – ноги моей в этом доме больше не будет». Кюннэй зашла, взяла меня за руку, а что было дальше – не помню. На следующее утро я проснулась чуть раньше шести и начала рисовать, как и планировала. Причем рисовала вроде как обеими руками. Получились два стерха – один молодой, другой старый. Любовь Львовна, увидев их, обрадовалась: «Такое показать нигде не стыдно» (они как раз собирались в Израиль).
И тут взгляд мой упал на сервант, где стояла фотография женщины в якутской одежде. У меня мурашки по спине побежали. «Прародительница наша», – пояснила хозяйка. Рядом стояло множество сувениров, каких-то явно значимых вещиц, благодарственных писем. Оказалось, Кюннэй с детства занимается целительством.
Потом Любовь Львовна позвала меня завтракать. Там к нам присоединился один парень. Сказал, что давно дружит с Кюннэй. Спросила его: «А ты ее не боишься?» – «Чего бояться, у меня самого в роду такие люди есть», – ответил он и сказал, что видел в том балагане, где я работала вчера, абаасы[10]. Затем мне рассказали, как проходило лечение алкоголика. Тогда я и поверила.
«Августина Николаевна, мне дали такую миссию, от которой нельзя отказаться», – сказала она и расплакалась. Наплакавшись, принесла бубен.
На кухню как ни в чем не бывало заглянула Кюннэй, обняла меня, поцеловала, поблагодарила и пошла провожать, когда я уезжала в Бердигестях. Это была последняя наша встреча. Я должна была сшить для нее одеяние удаганки. Это было бы во второй раз – ранее я шила Зое Дурановой, так что страха у меня не было. Но судьба распорядилась иначе. Когда я рассказывала людям о Кюннэй, ее удивительном даре, многие этого не понимали, не воспринимали. И лишь сейчас поверили.
А для меня тонкий мир всегда был реальностью, только воспринять его может не всякий.
«Я все видела»
Татьяна Гаврильева,
подруга матери Кюннэй
В феврале 1995 года в Якутске начал свою работу филиал Московского юридического института. Мы поселились в его общежитии, оказавшись соседями Кардашевских.
Наша старшая, Иванна, родилась в один год с Кюннэйкой, они росли и играли вместе. А я подружилась с Любой. …Осенью 2014 года вечером около восьми часов она позвонила мне: «Таня, привет. Я в Москве с Туйаарой, устраиваю ее в спортивную школу. А у Кюннэй опять приступ. С ней сейчас моя подруга, она врач, и одна из Кюннэйкиных подружек. Прошу тебя, съезди, побудь там с ними».
До этого я слышала разговоры, что у девочки шаманская болезнь, но прямо о ней не говорили, только намеками, однако я в жизни ничего такого не видела, поэтому ехать одной мне было боязно, и я взяла с собой гостившую у меня родственницу и подругу-медсестру. Когда мы приехали домой к Любе, Кюннэй лежала в своей комнате на диване, закатив глаза так, что были видны только белки. Ее всю корежило, а девушка с женщиной (та самая подруга-врач, Анна Николаевна Санникова) удерживали ее, чтобы она не упала на пол.