«Помоги!» – крикнула Люба, и я опять упала на извивающуюся Кюннэй, которая теперь решила атаковать меня. «Смотри мне в глаза!» – приказывала она. Меня бросило в жар, слезы из глаз лились сплошным потоком. «Ты уже достала! Выходи из Кюннэйки! Я тебя не боюсь!» – звенел в ушах мой собственный крик. Собрав всю свою волю в кулак, я посмотрела ей прямо в глаза – и смотрела до тех пор, пока у меня не закружилась голова. Но взгляда я так и не отвела. Она рассмеялась и опять начала болтать всякое-разное.
Люба тем временем стала бормотать молитвы, в ответ раздались вопли, ругань, попытки стряхнуть нас и встать участились и усилились. Вспомнив, что в доме есть святая вода, окропили ею Кюннэй, и она чуть не раскидала нас в разные стороны. Потом опять потеряла сознание. Смотрим на часы, а уже шесть утра.
Потом этот кошмар стал повторяться каждую ночь: всякий раз после двенадцати в нее вселялись разные души: то мужчины, то старухи, то вообще не пойми кто, говорящий на не пойми каком языке. И каждую ночь мы боролись с ними до пяти-шести утра.
Или же явится кто-то незримый и начинает выкручивать лежащему ребенку руки. Бедная Кюннэй кричит: «Мне больно, мама!» – а потом теряет сознание от боли. И тогда в нее опять вселяются заблудшие души. Сейчас-то я понимаю: они «облюбовали» ее потому, что она была совсем маленькой, беззащитной.
Но с каждым разом сил у нее прибавлялось, и вскоре уже она играючи раскидывала нас в разные стороны. Видя такой оборот, мы стали звать на помощь ее друзей, и парни, спасибо им, не отказывали. В их присутствии – мужчины ведь, несмотря на юный возраст, – мы чувствовали себя защищенными.
Вскоре я почувствовала, что как-то освоилась в этой ситуации, начала понимать, что к чему, – а оказалось, это Кюннэй сделала меня своим помощником-кутуруксутом. Больше разные сущности в нее не вселялись.
Когда я приходила, она говорила: «Галя Малкович, ты опять со своими серыми друзьями». Позади меня она видела троих серых человек, тогда как у большинства людей бывает только один.
Выйдя замуж, я стала реже у них появляться. Если честно, то и страх никуда не ушел. Кюннэй, найдя себе кутуруксутов, начала лечить людей – и не только от болезней, но даже от пьянства. Мне рассказали, что обод для своего бубна она раздобыла рядом с дедушкиной деревней.
На четвертый год своего замужества, отчаявшись завести ребенка, я попросила ее помочь. Она назначила встречу в якутском балагане на улице Аржакова.
Там, войдя в транс, она в полной темноте била в свой бубен и вроде как танцевала. На меня сразу нахлынули воспоминания о тех кошмарных ночах, и от ужаса я едва не потеряла сознание. Она, взяв меня за руку, отвела к нарам под окном, уложила на них, и, стуча по бубну, издавала странные горловые звуки. Краем глаза я заметила, что вместо нее появился старик с белыми волосами, бормоча что-то, тряся ими над самым моим лицом. При каждом его приближении я думала – мне конец. Пугливая стала, а раньше ужастики смотрела только так. Сейчас – ни за что.
А Кюннэй, приблизившись ко мне в танце, шепнула мне на ухо по-якутски: «Открой рот». Я открыла, и она, всосав в себя что-то, выпустила плохо пахнущий воздух, а потом сказала: «Все будет хорошо».
Осенью 2015 года пришла черная весть – Кюннэй не стало. Я не поверила. Но надо было поддержать Любу. Туйаара тогда училась в спортивной школе в Москве.
Прихожу – дом полон людей. А на Любу страшно смотреть…
В день похорон случилось много необъяснимых мистических событий.
А на следующее утро я поняла, что беременна.
До сих пор не верю, что моей Кюннэйки нет на свете. Хочу думать, что она просто уехала в другое место. Уехала и живет себе там.
«Своими глазами увидела настоящую удаганку»
Э.
(имя автора не указывается по ее просьбе)
Кюннэй я знаю с детства. Когда я летом приезжала в город погостить к родственникам, они с мамой Любой и сестренкой Туйаарой приходили их проведать. Кюннэй по-якутски не говорила, сказала как-то, что лишь немножко понимает.
Помню такой случай: осенью 2014 года, когда они пришли к нам, мы пошли поиграть в гараж, прихватив с собой компьютер.
Сидели, болтали с Кюннэй на смеси двух языков, и вдруг она, накрыв мою руку своей, сказала на чистом якутском: «На твоей шее мертвец сидит». – «Да ладно тебе», – отмахнулась я. Мой брат выскочил из гаража, и мы остались вдвоем. Она продолжала: «Если я сейчас тебе не помогу, ты и до 21 года не доживешь». И тут входят моя мама, Люба, брат со своей матерью. Поняв, о чем идет речь, взяли меня за руки, успокоили: «Не бойся, Кюннэй тебе поможет».
И началось… Кюннэй сказала: «Закройте все зеркала». А мне: «Испугаешься – не вздумай убегать». И все это по-якутски, не своим голосом.
Усадив меня в кресло, она встала передо мной. Глаза ее стали черными-пречерными, как ночное небо. Испугавшись, я попросила выключить свет, но и в темноте за спиной Кюннэй виднелась какая-то белая тень. А она заговорила на каком-то непонятном языке. Принялась сжимать мне руки, при этом у нее было что-то вроде судорог. Я, опять же с перепугу, попросила включить свет и сто раз об этом пожалела. Происходящее напоминало фильм ужасов: сидя ко мне спиной, она развернула ко мне голову – только голову – и, проревев мужским голосом мое имя, возопила: «Ты где?!» Не помня себя, я кинулась к брату и спряталась за него, обхватив его обеими руками и умоляя не отпускать меня.
Кюннэй, отойдя в глубь гаража, опрокинулась на мостик и, вращая головой по всем направлениям, продолжала выкрикивать мое имя. Мы с братом сидели, вцепившись друг в друга. Вдруг она оказалась прямо передо мной, шепнув на ухо «привет». Я, догадавшись, что надо молчать, не проронила ни звука. Потом она снова закричала мужским голосом, гулко отозвавшимся в помещении…
И вдруг она, накрыв мою руку своей, сказала на чистом якутском: «На твоей шее мертвец сидит». – «Да ладно тебе», – отмахнулась я. Мой брат выскочил из гаража, и мы остались вдвоем. Она продолжала: «Если я сейчас тебе не помогу, ты и до 21 года не доживешь».
Вот так я своими глазами увидела настоящую удаганку, которая избавила меня от угрожавшей мне темной силы. За это я ей безмерно благодарна, но шаманов и удаганок с тех пор очень сильно боюсь.
А однажды она сказала мне: «Ты могла бы стать целительницей, причем сильной. Ты ничем не отличаешься от меня. И я знаю – ты понимала, о чем я говорила, когда лечила тебя». – «Мне это не надо», – ответила я.
Горько, что столь одаренная от природы девушка так рано ушла от нас. Мои искренние соболезнования родным…
«Страха своего не показывай»
Майя Васильева,
родственница Кюннэй
Я прихожусь родней Кюннэй по маме. Моя бабушка по отцу и бабушка Любы по матери были родными сестрами. Внешне они были так похожи, что, когда моя бабушка умерла, я, увидев Любину бабушку, воскликнула: «Эбээ, так ты жива!»
Мы с Любой дружили с детства, помню, как с нетерпением ждала от нее писем из Хоро.
Замуж я вышла в 1995 году, Люба – в 1996-м. На их свадьбу я поехать не смогла – была на сносях, и она сама приехала ко мне поделиться своей двойной радостью – тем, что выходит замуж, и тем, что ждет ребенка. Она прямо лучилась счастьем.
Позже из Якутска пришла весть, что 13 мая 1997 года у Любы родилась дочь, и мы все были очень за нее рады.
У меня тоже родилась девочка, и они, конечно, общались.
Маленькая Кюннэй – беленькая, с длинными волосами, нарядная, как куколка, – вызывала всеобщее восхищение.
Моя дочка до сих пор вспоминает, как мы все вместе съездили в Соттинцы полюбоваться на ледяные скульптуры, а потом отмечали день рождения Кюннэй в кафе «Гулливер».
Жизнь у нашей маленькой родственницы была очень насыщенной: то они участвуют в очередном конкурсе, то уезжают куда-то, то откуда-то приезжают.
Но когда она подросла, стали приходить тревожные вести: девочка болеет непонятно чем, врачи разводят руками, а потом нас оглушила весть, что она впала в кому в московской клинике.
С Любой мы всегда созванивались, и то, что она рассказывала, не укладывалось в голове.
Однажды она попросила меня приехать помочь и предупредила: «Ничему не удивляйся, страха своего не показывай, просто помоги мне удерживать ее на месте».
Я, постаравшись морально ко всему подготовиться, приехала.
Вхожу в дом – Люба одна. На вопрос, где Кюннэй, показала в сторону ванной. Я заглянула – она стоит там. Но что за звуки исходили из ее нутра! Какое-то совершенно нечеловеческое урчание, от которого у меня похолодела спина. Люба уговорами еле заставила дочь выйти оттуда, а в зале девочка тут же соскользнула на пол. «Давай!» – донесся до меня голос Любы. Мы вдвоем изо всех сил пытались прижать ее к полу, но она без малейших усилий отшвырнула нас. «Страха своего не показывай, просто помоги мне», – вспомнила я, и мы снова навалились на нее. Боролись довольно долго. Вдруг к девочке снова вернулся дар речи, взгляд стал человеческим и осмысленным, и она сказала: «Все, все, отпустите, это я, Кюннэй, пришла». Со вздохом облегчения мы отпустили ее.
Я была так напугана, что больше Люба меня на помощь не звала. Потом как-то раз предложила приехать полечиться, но я и от этого отказалась.
Весной того же года Кюннэй устроила празднование дня рождения своей мамы – наготовила угощения, была в приподнятом настроении. Мы очень хорошо провели время, и наша девочка обрадовала нас, сказав: «Ни у кого из вас позади нет черной тени, никакого зла на вас не вижу». И только сестре одной из своих бабок, Рае, сообщила: «Ты наполовину на том свете». У бедняжки отказывали почки, она жила на гемодиализе, но Кюннэй-то этого не знала.
На вопрос, где Кюннэй, показала в сторону ванной. Я заглянула – она стоит там. Но что за звуки исходили из ее нутра! Какое-то совершенно нечеловеческое урчание, от которого у меня похолодела спина.