Внезапно Кюннэй произнесла чужим голосом: «Я иду на бой. Никому в эту комнату не входить. Какой бы шум и крик ни поднялся – не входить! Войдете – я проиграю», – и заперлась в зале.
Не знаю, сколько времени я тут промаялся, но думаю, что долго. Хватит. К матери хочу уйти. Кюннэй мне поможет, я знаю. Не могу больше тут неприкаянным скитаться, хочу к матери…» Мне стало страшно, но я все же спросила, откуда он узнал о моей дочери. «Мы все о ней знаем, слышим», – был ответ.
Кюннэй подошла к дивану, я с него встала, а она, уложив парня на спину, принялась что-то бормотать, надавив на живот, на грудь, пока изо рта у него не показался голубой дымок – показался и тут же улетел.
Сразу после этого парень очнулся, а что с ним произошло – не помнил.
Мы успокоились было, но вдруг в нем опять произошла перемена: перед нами опять был совершенно другой человек – злой, даже лютый, мы сразу это ощутили. Пришлось крепко-накрепко связать парня. Злыдень изъявил желание стать 13-м «человеком» Кюннэй. Она в ответ на это рассмеялась: «Почему я должна тебя брать?» Тот сначала упрашивал, настаивал, а потом впал в ярость, и Кюннэй сделала так, чтобы его не стало. А с парнем тем все в порядке, воспоминания его вы найдете в этой книге.
Летом того же года к Кюннэй пришла за помощью русская женщина, которую насторожило резкое, ничем не объяснимое ухудшение здоровья. Врачи не смогли установить диагноз, а она с каждым днем слабела, хирела…
Кюннэй, войдя в транс, показала в лицах разговор двух женщин: одна занималась колдовством, другая обратилась к ней, чтобы навести порчу. Пациентка Кюннэй по описанию узнала обеих. То, что я услышала потом, не укладывалось у меня в голове: эту женщину угостили вином, подмешав в него мертвую воду. Тогда я впервые узнала, что это такое: вода, которой обмывали покойника. На что только не пойдет человек, чтобы причинить вред ближнему своему…
Кюннэй тогда сказала мне, что такое даром не проходит – творящего зло непременно настигнет расплата.
Не лелейте мыслей о мести,
Не взращивайте зла в своих душах,
Не то лишите себя будущего,
Своей рукой взведете на потомков лук-самострел.
За все придется держать ответ,
За все заплатить придется.
Как-то раз, придя домой, Кюннэй со смехом рассказала: «Еду в автобусе, и вдруг поняла, что “раскрылась” – слышу мысли всех, кто сидит в салоне. Чувствую – сейчас захохочу. Еле до остановки дотерпела, и хотя это не моя остановка была, пришлось выскочить, а то бы точно не удержалась».
И на одном из концертов такое случилось. «Как бы я хотела хотя бы чужих мыслей не слышать», – вырвалось у нее однажды.
В конце августа 2014 года я пошла в «Синема-центр» с обеими своими дочерьми. Кино закончилось в одиннадцатом часу вечера, и, понятно, было уже темно. И тут спина Кюннэй начала потрескивать – один из признаков вхождения в транс. Мы перепугались – вдруг кто увидит. Туйаара побежала ловить такси, и, на наше счастье, одна машина сразу остановилась. Едем, а спина Кюннэй трещит все громче, и вдруг, вперив взгляд в водителя, она произнесла чужим голосом: «Пьянствовать несколько дней, сидя за рулем, – может, хватит уже? Не остановишься – пеняй на себя. Найдут тебя мертвым в этой машине». Таксист, изумленно уставившись на меня, спросил с опаской: «А откуда она узнала, что я который день пью?» Я, удивленная не меньше него, сочла нужным ответить так: «Вы все-таки поразмыслите над тем, что она сказала. А про нас забудьте. И адрес наш тоже. И лучше бы вам никому не рассказывать о том, что сейчас увидели и услышали».
До Сайсар он нас домчал мгновенно. Кюннэй из транса так и не вышла, и я попросила таксиста помочь мне довести ее до квартиры, а Тууйе наказала идти вперед и открыть нам дверь. Дойдя до третьего этажа, Кюннэй вырвалась и, махом взбежав на пятый, где мы живем, заскочила в дом и закрылась изнутри. Я беспомощно дергала дверную ручку, когда изнутри донесся дикий крик Тууйи. Не помня себя, я так стиснула железную ручку, что она переломилась пополам в моей ладони. Таксист стоял рядом, и на нем лица не было.
Но тут распахнулась дверь, и насмерть перепуганная Тууйа, пулей вылетев оттуда, ринулась вниз по лестнице. «Держи ее!» – крикнула я таксисту, вбегая в квартиру, где Кюннэй все еще пребывала в состоянии транса.
Вскоре вернулась Тууйа в сопровождении таксиста, и, горячо поблагодарив его, я попросила: «Постарайся забыть, что здесь было».
Тууйа, успокоившись, рассказала, что у них тут случилось. Оказалось, что Кюннэй, на краткий миг придя в себя, сказала ей: «Беги отсюда, быстро!» Но тут же обличье ее изменилось, и Тууйе лишь чудом удалось вырваться.
Прошло довольно много времени, прежде чем Кюннэй очнулась. Когда все угомонились, я, выглянув в окно, увидела, что таксист наш никуда не уехал – машина так и стояла у подъезда. Да и то – чего было ждать от человека, наверняка не попадавшего раньше в такие переделки? Конечно, он перепугался.
А как мы сами выдерживали такую жизнь? Особенно Тууйа, которой с малых лет пришлось пройти через такие испытания, какие и взрослому не под силу. Существовать в постоянном страхе, не спать по ночам, выслушивать в школе замечания и угрозы оставить на второй год… Порой было боязно открывать ее дневник с оценками. При этом мне-то еще нужно было работать.
А сколько мучений выпало на долю Кюннэй – об этом даже думать больно…
В 2015 году мы поехали отдыхать в Крым. У Тууйи были сборы в Алуште, а Кюннэй должна была поработать со сборной юниоров республики.
Там у нее лечилась семилетняя девочка, занимавшаяся у того же тренера, что и Тууйа, но, обнаружив у ребенка проблемы с сердцем, врачи наложили запрет на занятия спортом. Девчушка день-деньской бегала возле Кюннэй, и симпатия у них была взаимная, так что когда отец привел ее к ней лечиться, она даже была рада.
Но когда выключили свет, малышка перепугалась и готова была расплакаться, еле смогли ее успокоить. А после первого сеанса она взбунтовалась. «Это же Кюннэй, не бойся», – уговаривали мы. «Это не она! Я ее знаю, это не она!» – чуть не плакала девочка. В итоге весь сеанс она провела на коленях у отца, уткнувшись лицом в его грудь, – иначе не соглашалась. Так и вижу Кюннэй, произносящую на чистом якутском: «Ариша, повернись ко мне, покажи свое личико». А голос не ее – старика. Однажды вечером решили прогуляться по Центральной набережной, где было множество всяких аттракционов, в их числе – террариум «Змеиная ферма». Я с детства боюсь всяких насекомых и пресмыкающихся, но скрепя сердце согласилась зайти. Входим – о ужас, змеи лежат грудами друг на друге. А у Кюннэй спина затрещала, и все эти гады ползучие тут же встали рядами, будто торчащие из пола гвозди. Еще и звуки какие-то издают – в едином ритме. У меня сердце от ужаса сжалось, и схватив дочь за руку, я потащила ее к двери под немигающими взглядами змей. Работники террариума стояли с отвисшими челюстями.
До сих пор как вспомню, так передергивает.
Как только мы вернулись из Крыма, позвонил напуганный отец: «Мать совсем плоха! Сознание теряет! Фельдшер пришел, да что он сделает… Скажи Кюннэй, только она и может спасти!» Это было около одиннадцати утра. «Бабушка твоя умирает», – сказала я дочке и услышала: «Я сейчас закроюсь в своей комнате, и что бы ты ни услышала – не открывай дверь. Ни в коем случае не открывай! Иди на кухню и начинай печь оладьи». Стоя у плиты, я прислушивалась к доносившимся из дочкиной комнаты звукам: раздается то треск ее спины, то речь на непонятном языке, то становится тихо-тихо…
В итоге весь сеанс она провела на коленях у отца, уткнувшись лицом в его грудь, – иначе не соглашалась. Так и вижу Кюннэй, произносящую на чистом якутском: «Ариша, повернись ко мне, покажи свое личико». А голос не ее – старика.
Лишь после пяти вечера Кюннэй обессиленно позвала: «Мама». Вбежав, я увидела, как моя девочка с белым как мел лицом лежит на кровати, не в силах встать. «Я бабушку с того света вернула, – проговорила она. – Еле-еле вырвала и назад привела». Тут же раздался телефонный звонок: отец сказал, что мать пришла в себя, и мы с Кюннэй, крепко обнявшись, заплакали. Бабушка ненадолго пережила свою внучку. О том, какой срок ей отмерен, мне через своего помощника-кутуруксута сообщила Кюннэй: «Мама, бабушка скоро придет ко мне. День и час ухода изменить нельзя, с этим ничего не поделаешь. Меньше полугода осталось. Каждый день созванивайся с ней, а когда настанет час, запиши мой билайновский номер и положи ей в карман». Так и случилось – матери не стало 11 мая. Два дня она не дожила до дня рождения своих внучек.
Мы с Туйаарой, выехав накануне, успели застать ее в живых – приехали в полдень, и, едва увидев меня, она прошептала: «Детка моя уже здесь. Кюннэй здесь. Стоит в изголовье. Я к ней пойду, к пташечке моей». Той же ночью она умерла у меня на руках. Так в один год я лишилась самых своих дорогих, родных и любимых людей.
В августе 2015 года мы с Кюннэй поехали к моим родственникам в село Хоро. Самая старшая, она была у моих родителей первой и любимой внучкой. Все их разговоры были только о ней. И вот однажды днем я услышала, как она чужим голосом говорит по-якутски: «Что-то мне утятины захотелось».
А мой отец – удачливый охотник, и даже имя у него говорящее – Лев, царь зверей. К каждому нашему приезду он загодя запасал добытых уток – ощипывал, опаливал, и, услышав эту просьбу, сварил сразу двух и подал на стол.
На самом деле Кюннэй, городской ребенок, утиное мясо не жаловала, но тут, благодарно улыбнувшись, унесла угощение в свою комнату и закрыла дверь. Вскоре оттуда понеслись громкие звуки – она с большим аппетитом принялась есть. А когда она вышла, на тарелке лежали только косточки. Протягивая ее деду, она сказала по-якутски мужским голосом: «Как давно я уток не ел – соскучился!» Отец лишь улыбнулся: «Чисто же они едят». Входя в транс, она и мне говорила: «Свари побольше мяса и оставь на столе». Наготовив с вечера, утром я находила старательно обглоданные кости. Время от времени Кюннэй наказывала мне напечь оладий, и в обязательном порядке – если предстояло разобраться с каким-нибудь серьезным случаем. Не зря у наших предков появился этот обычай, переживший века…