Причем довольно жестокая, если я принимала образ, который требовал изменения массы тела, в меньшей или большей степени отличавшийся от Пантеры, потому что вес должен был уходить или приходить откуда-то извне. При магических превращениях скинуокера закон сохранения массы вещества выполнялся, поэтому всегда присутствовал страх потерять всю или часть себя или часть Пантеры, если я обращалась в меньшее существо с меньшим мозгом, расставаясь на это время с большей частью себя. Она ненавидела это и всегда находила способ наказать меня.
Солнце пронзало небо золотыми копьями, я сидела на самом высоком камне. Он был теплым и теперь приятно согревал мои голые ягодицы, успокаивал. Я открыла сумку со звериными талисманами, вынула из нее ожерелье из перьев и когтей, повесила его на шею, а двойную цепь с золотым самородком положила на камень. Он был слишком велик для выбранной мной формы.
Дотронулась до когтя. Закрыла глаза. Расслабилась. Чувствовала ветер и притяжение повисшей на горизонте луны — она уже не была похожа на серп и уверенно набирала полную силу. Прислушивалась к биению собственного сердца.
Я замедлила работу организма, заставила сердце снизить ритм, давление упало, мышцы расслабились, — состояние, напоминавшее отход ко сну. Согнув ноги в коленях, вытянув руки вдоль тела, я сидела на валуне, окутанная влажным воздухом. У органической материи массу не отнимешь — даже у дерева своя РНК. А вот камень подходит в самый раз — он чист. У него легко забрать массу.
Ход мыслей замедлился. Я погрузилась в перья, когти и клюв, нанизанные на нитку вокруг моей шеи. Глубоко внутрь. Я не думала ни о чем, кроме места будущей охоты. Эта мысль засела у меня под кожей, в дальних закоулках сознания, чтобы не потеряться после превращения и изменения. Упала еще ниже. Глубже. В бездонный серый мир внутри. И начала повторять про себя: «Масса к массе, камень к камню… масса к массе, камень к камню…»
Барабаны памяти медленно отбивали ритм. В воздухе появился ароматный дым костра с травами. Ночной ветер с земли моего народа ласково овеял тело. Я искала двойную спираль ДНК, внутреннюю змею в когтях и перьях на ожерелье. Как обычно, она нашлась, спрятанная и клетках, в остатках мягкой ткани. Я проскользнула в нее, в змею, живущую внутри каждого зверя, в змею-ДНК. Проникла словно бегущая ручьем вода. Как снег, нисходящий с горных склонов. Темный мир поглотил меня.
Дыхание сменило ритм, биение сердце участилось. Последняя мысль — о существе, которым я должна была стать. Евразийский филин. Бубо-бубо. Кости плавно поползли, кожа покрылась рябью. Масса двинулась вниз, к камню. К валуну подо мной. С громким, трескающим эхом. Черные частицы силы кружились вокруг меня, обжигая и покалывая, как острые стрелы. Масса к массе, камень к камню.
Боль, словно нож, врезалась между мышцами и костями вдоль позвоночника. Руки незаметно превратились в крылья. Обросли золотыми, темно-желтыми, коричневыми перьями. Ноздри сузились, сжались вровень с маленькими легкими. Сердце стучало как сумасшедшее, здоровое сердце дает силы для полета. Когти царапнули камень.
Ночь ожила — новые, яркие ощущения. Слух атакован звуками со всех сторон. По земле бежит мышь. Не подозревает об опасности. Шорох листьев на дереве — в километре отсюда. Птенцы пищат. Гнездо птицы. Еда. Вьет гнездо.
Глаза, способные видеть в темноте, не упускали ни мельчайшей детали. Болели от интенсивных и резких переходов света и теней. Неприятный человеческий свет. Я собралась, расправила крылья и, соскочив с камня, полетела над садом. Рассекала воздух крыльями размахом в полтора метра — существо, никогда не обитавшее на этом континенте. Последний раз я летала очень давно, но память об этом сохранилась в змее птицы. Меня покачивало из стороны в сторону, тело было напряжено. Поймала поднимающийся теплый поток и дала ему увлечь себя — так легче, все время самой работать крыльями крайне утомительно.
Посмотрела вниз, в глубину ночи, увидела золотое ожерелье на валуне, занимающем свое место в окружающем пространстве. Моя совиная память установила его нахождение в сетке улиц. Человеческое сознание слилось с совиным, растворилось в клетках бубо-бубо.
От голода острая боль пронзала желудок. Внизу что-то шевелилось, беззвучно топало четырьмя лапами, серое с белыми полосами. Крепко прижав крылья к туловищу, нырнула в ночь. Выпростав когти, врезалась в жертву. Сжала ее загибающимися вперед когтями. Впилась клювом в затылок, пробив позвоночник. Бездомная кошка. Сидя в тени, я ела, разрывая кровавую плоть когтями и клювом, пока в желудке не появилось приятное чувство насыщения. После превращения всегда так. Голод. От кошки мало что осталось. Лапы, кости, череп.
Этот поздний ужин всколыхнул похороненную под кожей память о самой себе. Я люблю кошек… Моя человеческая сущность оплакивала ее гибель. Затем переключилась на другую мысль. Карта. Да-а-а. Охота. На одного из них. Я втянула в себя запах ночи, шум криков и стрельбы вдалеке: отвратительные человеческие запахи и звуки, мерзость их мира. Моторы и двигатели. Кошачья кровь. Взлетела вверх. Потоки воздуха в городе сбивали с толку, поднимались и опускались над зданиями, потревоженные неожиданным дуновением ветра с реки. Река.
Сделав вираж, я обнаружила ее, сияющую и пестрящую белыми барашками волн, гонимых усиливающимся бризом. Скоро будет дождь. Умение предсказывать погоду — врожденная способность, в генах любого хищника. Нагретый за день воздух помог мне подняться, теперь я парила высоко в небе. Внизу появилось шоссе — лента, усеянная движущимися огоньками, пересекала реку. Я полетела вдоль нее, удаляясь от города, следуя карте, хранящейся под кожей, в человеческой части меня. К месту, где вампиры хоронят своих мертвецов и исцеляют раненых.
ГЛАВА 18Не теряем надежды на отпущение грехов
Высоко-высоко над землей луна посеребрила ночь, звезды сверкали миллионами огней, меня переполняла радость полета. Сердце отбивало бодрый, уверенный ритм. Широко расправив крылья, я парила в небе. Потоки воздуха ерошили перья, в желудке приятной тяжестью осела добыча, удовольствие будоражило кровь.
Мое внимание привлекла большая крыса, появившаяся из болотистой земли далеко внизу. Неплохой ужин, если ты голоден, — сгодится для кормления птенцов. Вблизи болота я заметила маленькое, покрытое побелкой здание в конце улицы, засыпанной дроблеными раковинами. Ведомая любопытством, я сложила крылья и ринулась вниз. Расправила их снова и сделала круг.
Открывшийся вид всколыхнул давние воспоминания. Я искала это место. На здании не был установлен крест, но стены поднимались высоко, крыша сводчатая, а увенчивающий ее острый шпиль пронзал небо. Кейти. Вампиры. Вспомнив, я спустилась ниже.
Узкие арочные окна сужались кверху — церковные окна из витражного стекла. Только без света. Темные. Вампирически темные. Белое здание построено давно из цемента, перемешанного с ракушками. Оно светилось, отражая лунный свет, несмотря на то что свет ни внутри, ни снаружи не горел.
Земля вокруг бывшей часовни усеяна белыми мраморными склепами, семейными мавзолеями, мерцающими в темноте. Они гнездились повсюду, небольшие домики для отошедших в мир иной или живых мертвецов. Кружась, спустилась пониже и заметила свет фар стекавшихся отовсюду машин. В старинном строении было по-прежнему темно.
Способность видеть в темноте и острый слух помогли мне досконально обследовать здание. Снизившись и поймав бриз, я парила над часовней: внутри горели свечи, освещая внутреннее пространство, дрожащими всполохами прорываясь сквозь арочные окна и отбрасывая приглушенные цвета на дорожку из белых раковин. Витражи всех оттенков крови: рубиновый, темно-красный, цвета бургундского вина, розовый — разведенной водой крови. Кровавый свет разливался по земле.
Вампирша отошла от входа, приглаживая платье. Старая. Кожа белая, как полная луна, лицо прорезано морщинами. Вся в белом: носы туфель, длинное платье, монашеский плат на голове скрывает волосы, руки спрятаны под передником, как у матери настоятельницы. Вдали загудела машина. Она остановилась: неподвижность камня, статуи на могильном постаменте. Ее вид вернул меня в сознание.
Она выпрямила плечи, подняла подбородок, как будто собиралась ринуться в бой. Я заметила ее черные брови и клювовидный нос. Родом из Средиземноморья, скорее всего из Греции. Некрасивая, но величественная и невозмутимая, словно нашла гармонию с собой и с окружающим миром.
Засыпанная ракушечным гравием дорожка захрустела под колесами машины. В воздух поднялся запах вурдалаков. Я наклонила маховые перья и спокойно слетела ниже вместе с дуновением ветра, беззвучно, не хлопая крыльями, приземлилась на дерево. Высокое. Мертвое. Ветки белые, с облезлой корой. Близко к земле, где вампиров предавали земле. Достаточно близко, чтобы мои совиные уши могли услышать, о чем они говорят. Широко развела крылья, расправила маховые перья и выпятила вперед грудь. Вытянула ноги, выпустила когти. Придаточное крыло развернуто — прерывает движение вперед. Схватила голую ветку. Села. Хищно повела плечами и взмахнула крыльями, чтобы обрести равновесие и центр тяжести. Окончательно устроившись на мертвом дереве, крепко прижала крылья к туловищу.
Во время моего приземления женщина-вампир повернулась и увидела меня на дереве. Изданный мной одинокий крик потревожил тишину ночи. Филины в этих местах не живут, но она вряд ли обратит на это внимание. Через мгновение она повернулась в сторону первого лимузина, наблюдая, как он неспешно подъехал и затих.
Из длинной машины выскользнуло семеро вампиров. Они двигаются быстро, на полной вампирской скорости, хорошо недавно заправились, испускают запах свежей крови. Все в черном, темные костюмы и строгие платья из легкой шерсти или шелка, мерцающего в ночи. Одеты как на похороны или вечеринку.
Лимузин сделал круг и уехал, свет удаляющихся фар напоминал летящих птиц. Птичий танец. Вслед за лимузином на дорожке появились и другие машины. Подъезжали десятки автомобилей, из некоторых выгружался один пассажир, из других — целые группы, до тех пор пока под молодой луной не собралась почти сотня вампиров. Последним появился белый катафалк, сияющий в ночи перламутром. Он проложил себе дорогу в середине толпы и остановился.