— Это Гайама, Пуэрто-Рико, поселок ведьм, — сказал доктор Рейхман. — Огненный шар это «бруха» — ведьма. Она вылетает по ночам в поисках своей очередной жертвы.
— В этой картине есть что-то пугающее, — заметила я.
Он с видом победителя взглянул на Эрику.
— Это не Вуду, дорогая моя. Это пуэрториканская мифология, и ты можешь встретиться с ней в Эль-Баррио, в Испанском Гарлеме. Она была занесена в Нью-Йорк эмигрантами тридцатых годов.
Я вспомнила колокольчики на дверях и магическую воду в доме, где жил Джоэл.
— Я слышала о эспиритизме, — сказала я.
— Да, сеансы вызова мертвых, «брухерия» или колдовство, заклинания против этого… Как много магазинов «Ботаника» вы видели в городе? — спросил он.
Я конечно встречала их в Ист-Вилладж, но считала, что это обычные цветочные магазины.
— Они продают порошки для вызова духов, для защиты от «черного глаза», сушеные лепестки мимозы от «заклинания смертью», — рассказывал доктор Рейхман.
Я вспомнила Веронику, такую серьезную и современную, обучающуюся печатать на пишущей машинке. Несмотря на все это, она жила в Эль-Баррио. У меня возникло неприятное чувство, как будто она прячет от меня какую-то свою неведомую тайную жизнь.
— Вокруг вас город суеверий, — сказал доктор Рейхман. — И этим суевериям подвержены тысячи умов.
— Ты точно разрушишь свою профессиональную репутацию, — заметила Эрика.
Этот разговор вспомнился мне через неделю, когда Вероника и я помогали Джоэлу перевезти вещи с его старой квартиры. Совершенно неожиданно он нашел себе новую квартиру в Вест-Вилладже. Меня это несколько обеспокоило. Его несколько дней пребывания у меня уже растянулись на весь февраль, и я считала, что он так и останется у меня. Но период болезни прошел, и я не могла удерживать его.
В это утро Вероника и я вызвались помочь Джоэлу в переезде, и он, просмотрев «Вилладж Войс, нанял большой цыганский фургон.
Меня это удивило даже больше, чем его неожиданный переезд. У него было не очень много вещей. Хватило бы небольшого грузовика. Пока бородатые цыгане вместе с Джоэлом перетаскивали вещи, я поднялась, чтобы помочь Веронике с уборкой.
Разговор с доктором Рейхманом вспомнился мне, когда я чистила раковину. Думаю, причиной тому послужило название порошка для чистки — «Магический порошок». Взглянув на Веронику, которая ожесточенно скребла сковородку, мне захотелось спросить у нее, что она знает о вызове мертвых. Но она выглядела такой радостной и современной, прямо как симпатичные девушки, идущие каждое утро на работу в страховые компании, что я не решилась затрагивать эту тему.
И все же я знала, что под блеском современного Нью-Йорка скрываются первобытные суеверия. Вероника родилась на островах, и, даже, как она рассказывала, провела свое детство в трущобах под названием Ла-Эсмиральда. Чистя раковину, я вспоминала лачуги из листов ржавого железа и рубероида, тянущиеся от стен Сан-Хуана до голубых волн Атлантического океана.
Однажды, когда я еще училась в колледже, на каникулах, во время путешествия по Карибским островам, закат застал меня во время осмотра одного из старых кладбищ. Окруженная бледно-белыми мраморными стенами, я наблюдала как чернеет океан, как небо становится более низким, а приютившиеся у подножия утеса хижины, покрытые рубероидом, неожиданно становятся страшными и угрожающими. Эти перемены произошли так быстро, что я испугалась и, путаясь в высокой траве и спотыкаясь о могильные плиты, бросилась назад в город. Я не останавливалась, пока не добежала до старого католического собора на Калле Сан-Себастьян. Затем, чтобы успокоиться, я спустилась в кабачок «Сэмс Плейс» и заказала рома с кока-колой. Когда мое сердце перестало бешено колотиться, я купила гамбургер. Вкус был приятный, знакомый и успокаивающий.
На следующее утро, в своей чистой свежей постели в гостинице, я убеждала себя, что просто на меня подействовало сочетание темноты и кладбища. Может быть. Но в памяти остался первобытный ужас от встречи с чем-то абсолютно чужим.
Так вот, Вероника ходила по этим узким кривым улочкам, усыпанным банками из-под пива и разбитыми бутылками, среди бесчисленных кур, кудахтающих под ногами. Она просыпалась под шум семейных ссор. Именно зная о ее детстве, я побоялась спросить ее о «брухерии». У нее совсем не осталось испанского акцента, и на вид она ничем не отличалась от молодежи, штурмующей подземку в часы пик.
Наконец, так и не спросив ее, я вымыла раковину, и мы вышли из квартиры Джоэла. Закрыв на ключ дверь, с ведрами, тряпками и щетками, мы спустились вниз по потрескавшейся, обшарпанной лестнице, чтобы занести ключ в квартиру управляющего.
Но на мой звонок никто не ответил. Мы с беспокойством ждали в темном коридоре, делая вид, что не замечаем надписей на грязных синих стенах. Я заметила, что почтовые ящики были все еще не отремонтированы. В коридоре стоял неприятный запах вина и мочи.
Мне пришло в голову, что переезд Джоэла был одним из благоприятных последствий сеансов лечения у Эрики. Меня даже перестали беспокоить хлопоты, возникающие в связи с этим. Но все это не решало проблемы ключей. Вспоминая свой последний визит, я проверила дверь в подвал, но она оказалась закрытой и света за ней видно не было.
— Я полагаю, что ключ можно послать по почте, — сказала я Веронике. Пока я говорила, в подъезд вошла маленькая темноволосая женщина с хозяйственной сумкой, видимо, возвращалась из магазина.
Я видела ее лишь однажды и мельком, среди искусственных цветов, статуэток и прочих атрибутов эспиритизма, но тотчас узнала ее. Именно эту женщину мистер Перес прятал от меня. Я хотела было поздороваться с ней и протянула ей ключ от квартиры Джоэла. Но она не обратила на меня никакого внимания. Прижав к стене хозяйственную сумку, она занялась поиском ключа от своей квартиры. Я решила попытаться снова:
— Вот ключ от квартиры мистера Делани. Он уезжает.
С испугом взглянув на меня, она бешено закопошилась в сумке в поисках ключа. Я решила, что она не говорит по-английски, но со мной была Вероника.
— Не можешь ли ты спросить, где ее муж? Он управляющий этого дома… — попросила я и запнулась. Соплеменница оказала на Веронику чрезвычайно странное влияние. Яркая и симпатичная девушка исчезла. Казалось, что она погружена в себя, лицо ее помрачнело и напряглось. К своему удивлению я заметила, что Вероника не желает разговаривать с этой женщиной.
Вряд ли это было из-за престижа. Такое разграничение между собой и испано-говорящей женщиной, шло в разрез со всеми моими представлениями о Веронике. Она всегда имела близкие отношения со своей семьей, она мне часто рассказывала сплетни о своем двоюродном брате, оставшемся в Пуэрто-Рико. Если бы она хотела скрыть свое прошлое, то не рассказывала бы мне о Ла-Эсмиральда.
С ключом нужно было что-то делать. Я хотела избавиться от него прежде, чем эта женщина захлопнет за собой дверь.
— Вероника, — повторила я строго, — спроси ее.
С видимой неохотой, сквозь зубы Вероника спросила:
— Dónde está su esposo?[1]
Услышав эти слова я вспомнила, что когда-то учила испанский и вполне могла спросить это сама.
— Muerte.[2] — Ответила она через плечо, выудив наконец свой ключ из сумки.
Хотя я и узнала слово, но подумала, что ошибаюсь.
— Что она сказала? — спросила я Веронику.
— Она говорит, что он мертв, — сказала Вероника и схватила меня за рукав, как бы пытаясь оттащить подальше от этого места.
— Но этого не может быть, — возразила я, вспомнив винный перегар мистера Переса, когда он поднимался из подвала. — Я говорила с ним не так давно. Он был абсолютно здоров. Может ты не поняла ее?
Я почувствовала на себе взгляд маленькой женщины и повернулась. Наши взгляды встретились. На мгновение все границы между нами стерлись, и наши совершенно разные миры с удивлением изучали друг друга. Она была очень худа, на губах ее толстым слоем лежала кроваво-красная помада, она носила бездарно остриженные короткие волосы и мочки ее ушей имели широкие отверстия для серег.
— Он упал с крыши. Пять недель назад, — сказала она на английском. У нее был страшный акцент.
— Упал? — растерявшись, глупо переспросила я.
— С крыши, — сказала она, и жестами показала как толкают человека.
С тревогой и в смущении я спросила:
— Как это произошло?
Но контакт был уже нарушен. Она опять превратилась в маленькую испуганную женщину, и, открыв дверь, зашла в квартиру и заперлась. Я успела лишь заметить руку Христа, запах благовоний и мелодичный звон колокольчиков.
Ощущение таинственности плюс какое-то необычное гадливое чувство окрашивали мои воспоминания о встрече в подъезде Джоэла. Поэтому я старалась не думать об этом. Потом это отношение Вероники к бедной испанской женщине… Она не извинилась и ничего не объяснила.
Когда наступил день рождения Джоэла, я вновь была благодарна Господу, что имею такую драгоценность, как Вероника. Все утро она убиралась в доме, а днем готовила пирог. Когда Джоэл вернулся со своего полуденного хождения по издательствам, дети уже ждали его. Когда он вошел в гостиную, Питер выключил свет и они с криком бросились к нему. Были готовы поздравления, подарки, праздничный стол и торт. Затем приехала Шерри. В ведерке со льдом она привезла шампанское, после чего начались веселые поиски бокалов, которые затем нашлись в картонной коробке, в шкафу.
Затем церемония продолжалась в полном соответствии с семейными традициями. Джоэла посадили на импровизированный трон — в одно из кресел, надели на него корону из бумаги и желтой фольги и попросили развернуть подарки: золотую зажигалку с инициалами — от Шерри, теплый свитер — от меня, и пару обшитых мехом тапочек, которые дети присмотрели в марокканском магазине. Сначала эти тапочки меня немного беспокоили. Мне казалось, что они напомнят ему о полете в Танжер. Но если это и произошло, то он не показал вида, а вместо этого отдал шутливый приказ открыть шам