Я выглянула на улицу, но кроме двух упавших поленьев, дюн, травы и клочьев тумана ничего не увидела.
— Мистер Ольсен! — позвала я.
Мне ответили лишь волны океана, разбивающиеся о прибрежный песок. Может, это было какое-нибудь животное, собака, например, охотившаяся за кроликами возле нашей поленницы?
Туман и изоляция сделали свое дело. Мне постоянно приходилось бороться с искушением остановиться и прислушаться. Когда я открыла холодильник, у меня возникло неприятное ощущение, что через закрытые жалюзями окна за мной кто-то наблюдает. Я мгновенно повернулась — за окном никого не было. Не знаю, что меня больше раздражало: страх или сознание того, что мои нервы окончательно расшатались. Я с ужасом поняла, что ночь будет невыносимой.
Трудно описать облегчение, которое я почувствовала, когда услышала шум приближающегося автомобиля. Это приехал мистер Ольсен, чтобы включить нам воду и помочь снять жалюзи с окон.
Он вышел, держа в руках чемоданчик с инструментами, высокий и худощавый, и меня вновь поразило сходство с безбородым Авраамом Линкольном. У него было такое же некрасивое лицо и по обезьяньи грустный взгляд.
— Рановато вы в этом году, — поприветствовал он меня. — Если бы вы позвонили, я бы приготовил все заранее.
— Мы решили приехать лишь вчера вечером.
— Так неожиданно? Хотя, наверное, так и следует делать дела. Посветите-ка мне сюда.
Он открыл свой чемодан, достал молоток и гвоздодер и начал снимать с окон жалюзи. Пока он работал, я заметила, что ему гораздо труднее нагибаться, чем в прошлом году.
— Как ваш артрит? — спросила я.
Он повернулся, и ему пришлось повернуться всем телом.
— Зимы плохо на меня влияют, это уж точно. Думаю, что следующей зимой поеду во Флориду.
Конечно, ни он, ни я не верили в это. У миссис Ольсен была необузданная страсть к накопительству. Она работала медсестрой в одной из больниц на берегу и требовала, чтобы он тоже работал. Зимой он красил коттеджи, укреплял жалюзи на окнах, менял в домах двери и красил лодки. Их дети уже выросли, но она все продолжала скупать дома, сдавать их и планировала расширять этот бизнес и дальше. Это была какая-то слепая, неосознанная мания, как коллекционирование спичечных коробков. Смерть, по-видимому, застанет ее заказывающей мебель по каталогу «Серс Ронбак», а мистер Ольсен так никогда и не увидит ферму по разведению аллигаторов и деревья, на которых растут настоящие апельсины.
Он догадывался об этом, но продолжал мечтать.
Страхи мои отступили и я вновь взялась за сэндвичи.
Он снял жалюзи с окон кухни и перешел в другую комнату. Сначала я слышала, как он работает в гостиной, потом наверху. Когда я ставила на плиту суп из консервов, он пришел и заявил, что сложил жалюзи на чердаке.
— Сейчас я открою вам воду. У вас есть кальцинированная сода? Мне надо промыть трубы.
Соды не оказалось, нашлась лишь грязная, пустая банка из-под нее, втиснутая между труб под раковиной. Он сказал, что поищет в машине, и я пошла с ним на улицу.
— Что-то не вижу, — сказал он, покопавшись в багажнике. — Пожалуй, заеду в поселок. Воду нельзя включать, не промыв трубы от керосина.
Когда он сел в машину и захлопнул дверь, я вспомнила про телефон.
— Если вы едете в Оушен Бич, не могли бы вы заглянуть в телефонную компанию? — попросила я. — Они до сих пор не включили телефон, а мне срочно надо позвонить. К тому же отель закрыт и поблизости никого нет, — мне немного жутковато.
Он добродушно поглядел на меня из машины.
— Не беспокойтесь, на острове нет грабителей. Здесь гораздо безопаснее, чем в Нью-Йорке, из которого вы приехали. Это только там разгуливают всякие воры, грабители и прочие ребята, которые отрезают людям головы.
Я была шокирована тем, что он выделил последнее обстоятельство. «Интересно, — подумала я, — видел ли он наше имя в газетах, когда погибла Шерри?» Но причина оказалась иной.
— Он убил еще одну вчера ночью, — рассказал он, — какую-то женщину-врача. Могу поспорить, что ничего подобного не случалось на Файр Айленде.
Когда он включил мотор, я все еще смотрела на него. Когда я закричала, он был уже далеко.
Я была отрезана от всех средств коммуникации. Батарейки в приемнике за зиму сели. Телефон не работал. Я отчаянно пожалела, что не попросила Ольсена привести батарейки. Затем я подумала, что хоть дорога в поселок и занимает несколько минут, ничто не заставляет его спешить. Он, например, может заехать домой и позавтракать, а мне не терпелось узнать, имел ли он в виду Эрику.
Мне надо было съездить в Оушен Бич и позвонить в ее офис, но сначала необходимо было предупредить детей. Эта мысль вызвала новое беспокойство. Дети слишком долго не возвращались. Я побежала по песчаной тропинке на поиски.
Самая большая угроза для Файр Айленда — морской прибой и штормы. Защитой от этой стихии для дачного поселка служили высокие песчаные дюны, окружавшие его полукольцом со стороны океана. Чтобы пройти к пляжу, необходимо было воспользоваться деревянной лестницей, ведущей через песчаные холмы. Обычно с вершины дюн были видны многие мили широкого пляжа, волны прибоя и, насколько хватало глаз, голубые воды океана. Сегодня было иначе. Сквозь туман были видны лишь несколько деревянных ступенек, пучок травы, растущей между досками, и морская раковина, по-видимому, оставленная здесь чайкой.
Я позвала детей, но ответа не было. Я была слишком далеко от пляжа. Схватившись за перила, я стала вглядываться в туман. Сколько я не напрягалась, кроме нескольких ступенек лестницы впереди, я ничего не увидела. Ступеньки были мокрые и скользкие.
Наконец я спустилась на мокрый песок пляжа. У моих ног лежали «лунные камни»: мы называли их так за то, что они были гладкими и полупрозрачными, правда они теряли свою прозрачность, когда высыхали. Мои ноги лизнула океанская волна. У кромки воды я отпрыгнула назад: туман там был крепкий, как дым. Я отчетливо слышала прибой, но не видела его.
Решив, что иду не в том направлении, я повернула назад и пошла в другую сторону, время от времени выкрикивая имена детей. По крайней мере, меня может услышать Барон, думала я. Многие годы он испытывал мое терпение лаем, а тогда, когда мне необходимо было услышать его, он молчал.
От попыток различить что-либо в тумане у меня заболели глаза. Я побежала и бежала до тех пор, пока не ударилась о принесенное прибоем бревно. Боль успокоила панику. Подняв мокрое от слез и тумана лицо, я выкрикнула имена детей.
Внезапно на меня обрушилось что-то черное и мягкое. Барон лаял, прыгал вокруг меня, убегал и возвращался опять.
Кэрри и Питер уже собрали свои спиннинги и поднимались по пляжу с пойманной ими маленькой рыбкой.
— Что ты здесь делаешь? — удивился Питер.
— Вы не слышали, как я кричала? — взяла инициативу я.
— Мы ничего не поймали здесь, поэтому решили пойти поближе к Поинт. Ты совсем промокла… Что с твоей ногой?
На том месте, которым я ударилась о бревно, был кровоподтек.
— Все будет в порядке. Мне надо съездить в Оушен Бич, — сказала я.
— Разве ты не можешь позвонить туда?
— Телефон еще не подключили. Мне надо позвонить в город, — сказала я.
Их это вовсе не удивило.
— Суп из консервов на плите, — сказала я.
— Давай положим туда эту рыбу, предложила Кэрри, — у нас тогда получится почти настоящая уха.
— Не знаю, — сказала я. — Давайте пойдем к дому, а не то сорвем голос от крика.
Мы поднялись к дюнам и нашли лестницу.
— А у тебя здорово кровь течет, — заметила Кэрри, которая вместе с Бароном шла в арьергарде нашей процессии. — Она даже капает на песок.
Я поискала в карманах брюк платок. А дети стали рыться в карманах своих плащей. Вскоре была найдена какая-то скомканная тряпочка и, ухватившись рукой за перила, я стала обрабатывать свою рану. Теперь, когда я обнаружила детей, мое беспокойство вернулось к Эрике. Я думала об охране в больнице, когда вспомнила, что мистер Ольсен сказал, что это случилось вчера ночью.
Поднявшись по лестнице к дому, я сказала детям, что скоро вернусь.
— Ты не можешь идти в таком виде, — сказала Кэрри, — одень хотя бы пальто.
Я заметила, что вся дрожу.
— И тебе надо перевязать рану, — заявил Питер. — К тому же телефон могли уже подключить.
Я снова вытерла кровь с ноги, и они повели меня к дому.
Когда мы подходили к дому, я поняла, что не могу оставить их одних, пока не узнаю, что происходит в городе.
— Давайте выбросим наш суп из консервов и поедем в Оушен Бич вместе, — предложила я, когда Питер открывал дверь. — У нас будет прекрасный завтрак: устрицы, омар…
На входе в кухню Питер остановился так неожиданно, что мы буквально столкнулись с ним. Кэрри попыталась толкнуть его вперед, но он стоял без движения. Я подошла поближе, чтобы увидеть, что остановило его.
Это был Джоэл. Или Джоэл — Тоньо. Он стоял возле кухонной плиты и смотрел на нас.
— Входите, — сказал он.
Мы медленно вошли.
В его руке был открытый нож с выкидным лезвием.
Часть 3
Лезвие поблескивало в свете лампы, и та небрежность, с которой он держал этот нож, многократно увеличивала ужас. В нем сквозила игривость мальчишки, разоряющего птичье гнездо, радость открытия, постепенно переходящее в магию убийства без злобы, без умысла и без жалости.
Он улыбнулся и кивком предложил нам сесть. Я посмотрела на Кэрри и Питера, боясь, что они могут не воспринять его серьезно. Но они сели возле кухонного стола, полностью отдавая себе отчет в опасности. Мне пришло в голову, что мы можем попытаться убежать. В суматохе кто-нибудь несомненно уцелеет. Но это были лишь умозаключения. В этом случае кто-нибудь несомненно будет пойман и попадет под нож. Он, казалось, прочел мои мысли и покачал головой.
— Не надо, Нор, усмехнулся он, — не глупи.
Он имитировал фразу, которую я сотни раз выговаривала при нем детям. Когда-то раньше я уже видела его таким, это самолюбование… Тут я вспомнила день его рождения. Когда он провел всех к машине и сделал вид, что нашел там серьгу на сиденье, я думала, что он перебрал шампанского. Помню, как он расстроился, когда его фокус раскусили, помню как расстроилась Шерри. Утром ее нашли с отрубленной головой. От этой мысли холодок пробежал у меня по спине.