Джейнин была одета в почти прозрачную ночную рубашку и свободный пеньюар с закатанными рукавами, и с плотно стянутым голубой лентой воротником. Внезапно Джейнин в смущении прижала руки к груди, как будто сзади кто-то невидимый хотел развязать ленту.
Потом опять послышался шепот, и, как бы отвечая сама себе, Джейнин отрицательно покачала головой.
Лоуренс понял, что Джейнин сейчас встанет и уйдет, и он, крадучись, осторожно поднялся наверх и улегся в постель. Сердце стучало, как паровой молот, голова раскалывалась от тупой, невыносимой боли.
Через минуту вернулась Джейнин. Все ее оживление исчезло, в глазах снова застыли апатия и тоска.
Что это было, Лоуренс не знал. Но он прекрасно понимал, что медлить больше нельзя. Эти сеансы перестали быть просто забавой, они слишком серьезно и сильно влияли на психику Джейнин.
На следующее утро Лоуренс написал доктору обстоятельное письмо, в котором изложил всю историю и, не доверяя Тризе, сам запечатал и отправил конверт.
Вскоре пришел ответ. Доктор настаивал на немедленном возвращении и возобновлении лечения. Он написал Лоуренсу, что с самого начала был против смены обстановки и уверил, что именно это привело к обострению болезни. Отчаянные просьбы Лоуренса дать совет, как держать себя в данной ситуации, остались неуслышанными. В конце письма доктор подчеркнул, что не дает советов в письменной форме: необходимо вернуться в Вашингтон и провести полный курс лечения.
Около часа Лоуренс тупо глядел в чековую книжку, хотя смотреть там было не на что.
Он выглянул в окно. Перед домом радовала глаз ухоженная и аккуратно подстриженная лужайка. Но Джейнин предпочитала прогуливаться по опушке рощи среди густой травы с другой стороны ручья, иногда на несколько часов исчезая в роще. Что она там делала? Не поджидал ли ее в роще Родерик Джаместон?
Лоуренс сжал кулаки. Неужели и он поверил в этот бред? Но, с другой стороны, Джейнин вела себя так, как если бы у нее появился любовник.
Никогда еще Джейнин не выглядела так привлекательно. Казалось, она одержала над собой победу. Ее не мучили более бесконечные вопросы, не терзали внутренние противоречия и склонность к самоанализу. Тщетные амбиции рассеялись и уступили место спокойствию и умиротворенности.
Изменилась даже походка. Она стала горделивой, почти высокомерной, исчезли излишняя нервозность и свойственная ей прежде некоторая нескоординированность движений.
Лоуренс отложил письмо доктора, решив ответить позднее, и с безнадежным отчаянием принялся за работу, пытаясь отрешиться от убийственно жаркого лета, раскаленного голубого неба, навязчивого запаха жимолости, причуд Джейнин.
Он работал до вечера и прервался только на ужин, откинувшись без сил на спинку стула. Джейнин накрыла на стол и зажгла свечи в хрупких фарфоровых подсвечниках, придав ужину какую-то интимно-сказочную атмосферу.
Лоуренс сразу же обратил внимание, что жена пьет только из хрустального бокала, который она использовала в своих сеансах с шахматной доской. Крепко сжав пальцами основание бокала, Джейнин, казалось, боялась с ним расстаться даже на секунду, она почти не притронулась к еде, зато то и дело подносила бокал к губам, отпивая вино маленькими глоточками. Казалось, Джейнин ведет с бокалом неторопливый разговор: ее губы слегка шевелились.
Вино и напряженная работа дали о себе знать, и Лоуренса потянуло ко сну.
Сквозь полузакрытые веки Лоуренс видел, как жена ставит на стол хрустальную вазу в форме розового бутона с персиками. Ее движения были утонченными, безмятежными и изящными, как будто перед ней сидел не муж, а любовник, и Лоуренс прекрасно понимал, что Джейнин сейчас думает не о нем.
Когда они поднялись в спальню, пошел дождь. По водосточному желобу забарабанили капли, струйки воды зашелестели по оконному стеклу. Загрохотал гром, в небе засверкали молнии, все ближе и ближе подбираясь к дому.
Джейнин заснула быстро, дыша спокойно и ровно, но Лоуренсу, несмотря на крайнюю усталость, не спалось. Он ворочался с боку на бок, закуривал и тут же гасил сигареты. Сон не приходил. Лоуренс лежал с открытыми глазами, уставившись в темноту, где то и дело вспыхивали молнии, и вслушивался в приближающуюся грозу.
Поднялся ветер, захлопали ставни. С раздражением он поднялся, чтобы закрыть их на защелку. Лоуренс возился с ними довольно долго, а когда обернулся, то увидел, что Джейнин встала и смотрит на него.
Лоуренс застыл ни жив, ни мертв, поразившись ужасному выражению лица Джейнин. Ему показалось, что она смотрит прямо на него, во взгляде читалась неприкрытая злоба и ненависть. Напряжение этого момента, граничащего с безумием, казалось, длилось целую вечность. Потом Джейнин резко повернулась и, не зажигая света, в кромешной темноте, вышла из комнаты. Без промедления Лоуренс бросился вслед за женой.
Она не обернулась даже тогда, когда он неосторожно наступил на рассохшуюся ступеньку. Половица предательски громко скрипнула, раз, другой. Лоуренс понял, что Джейнин идет в сомнамбулическом сне.
Входная дверь оказалась распахнутой настежь. Он выбежал вслед за женой, содрогаясь под холодным ливнем. Но Джейнин, как будто, ничего не ощущала. Ее волосы и прозрачная ночная рубашка парусом раздувались от бешеных порывов ветра. Над головой полыхали молнии.
Лоуренс с ужасом вспомнил о ямах и камнях, оставшихся от фундамента развалившейся конюшни и хозяйственных пристроек. Он понимал, что хотя это будет настоящим шоком, но ему необходимо разбудить Джейнин.
— Джейнин! — закричал он, с трудом перекрывая ветер. — Джейнин!
Она услышала его зов и остановилась на полпути. Лоуренсу показалось, что Джейнин обернулась, хотя в темноте он видел только расплывчатые контуры ее фигуры.
— Подожди! — закричал он. — Стой.
— Ты слишком медлителен, Родерик! — отозвалась она. Потом захохотала и с вызовом добавила. — Ну-ка, поймай меня!
Джейнин пустилась бежать.
— Догоняй, догоняй! — подзадоривала Джейнин.
Лоуренс припомнил, что именно эти слова она бормотала во сне.
Он побежал. Джейнин, казалось, летела над землей, каким-то чудом огибая ямы, ни разу не споткнувшись. Она пересекла поле, а Лоуренс так и не смог догнать ее. Он уже не сомневался в конечной цели этого безумного бега. Джейнин пронеслась по мостику. Возможно, она смутно помнила, что по некоторым преданиям духи не могут пересечь ручей.
На другой стороне ручья она почувствовала себя в безопасности и победно рассмеялась. Теперь Джейнин оказалась рядом с рощей, Лоуренс отдавал себе отчет в том, что если она побежит в лес, то найти ее будет очень трудно. Возможно, на это понадобится целая ночь. Он вымок до нитки, да и Джейнин тоже. Она вполне могла подхватить воспаление легких.
— Джейнин! — в отчаянии закричал Лоуренс. — Подожди меня!
— Не догонишь! Не догонишь! — начала она, но вдруг запнулась. Молния прорезала небо, и при свете ослепительно белой вспышки Лоуренс увидел могильную плиту:
«Джаме…»
Голова Лоуренса со всего размаху ударилась о край мраморного надгробия.
Триза, служанка, придя утром в дом, обнаружила Джейнин в гостиной. Хозяйка сидела на полу в мокрой ночной рубашке, склонившись над телом Лоуренса. Каким-то чудом она умудрилась втащить его в дом. Окровавленная голова Лоуренса покоилась у нее на коленях. В остывшем камине валялась полуобгоревшая шахматная доска, а по полу были разбросаны осколки хрусталя.
Медленно подняв голову, Джейнин посмотрела на Тризу.
— Он не любил меня, — прошептала она таким хриплым голосом, что Триза едва поняла ее. — Я была ему безразлична. Его вообще не интересовали женщины. Он хотел только одного: убивать. Убивать!
Это были последние связные слова, сорвавшиеся с губ несчастной женщины.
Уильям Ф. НоланЗвонок с того света
Когда зазвонил телефон, со дня смерти Лена прошел уже месяц. Полночь. В доме жуткая холодина, а мне, чтобы ответить на звонок, приходится вылезать из-под одеяла. Элен уехала на уикэнд. Я в доме совсем один, а телефон все звонит…
— Алло?
— Алло, Фрэнк.
— Кто это?
— Ну, меня-то ты знаешь. Это Лен говорит… Старина Лен.
Холод. Пронзительный, пробирающий до костей. В моей руке смертельно холодная пластмасса трубки.
— Леонард Стайлз умер четыре недели назад.
— Четыре недели, три дня, два часа и двадцать семь минут, если уж быть точным.
Негромкий смех. Такой же негромкий, суховатый смех который мне так часто доводилось слышать и раньше.
— Ну хватит, старина. И это после двадцати-то лет. Черт побери, ты ведь помнишь меня.
— Я считаю это дурацким розыгрышем!
— Никто и не думает тебя разыгрывать, Фрэнк. Ты там, живой, а я здесь — мертвый. А знаешь, старина, я действительно рад, что сделал это.
— Что… сделал?
— Ну, покончил с собой. Потому что… Смерть — я как раз надеялся, что она такой и будет: красивой и еще очень спокойной. Никаких стрессов.
— Лен Стайлз скончался в результате несчастного случая… Бетонное ограждение… Его машина…
— Я сам направил машину на это заграждение. Педаль в пол, ну и так далее. Стрелка спидометра, помню, застыла тогда на ста пятидесяти, когда я вмазался. Так что никакого несчастного случая, Фрэнк.
Холодный голос. Холодный…
— Я хотел умереть… И ни о чем не сожалею.
Я попытался рассмеяться и представить все это как шутку, даже смех попытался его скопировать. Мертвецы не звонят по телефону, — уверенно проговорил я.
— А я и не звоню — точнее, не в прямом физическом смысле. Просто решил воспользоваться этим средством, чтобы связаться с тобой. Ты можешь назвать это своеобразным «психическим электричеством». Будучи неким обособленным духом, я способен настроиться на твои космические волны и попасть в резонанс с этой силовой установкой. Все очень просто.
— Ну да, конечно. Раз плюнуть. И говорить не о чем.
— Я понимаю, ты, конечно, иронизируешь. Иного я и не ожидал. Но послушай… послушай внимательно, Фрэнк.