Я молча пила кофе до тех пор, пока бой стенных часов не подсказал мне, что вскоре появятся Питер и Кэрри. Они учились в частной школе в районе Восточных Восьмидесятых улиц, которую выбрал для них Тэд. Они могли появиться в любую минуту. Вновь взглянув на Джоэла, я подумала, что его молчание вызвано финансовыми проблемами: редактируя буклеты, много не заработаешь.
— Не беспокойся о деньгах для Эрики, — сказала я. — Я позабочусь об этом, а потом, как-нибудь мы с тобой рассчитаемся.
При этих словах он поднялся с кресла.
— Ты поместишь меня в своем кабинете?
Прошло несколько мгновений, пока я поняла его. Он приложил ладонь ко лбу, лицо его выглядело серым и усталым.
— С тобой все в порядке? — спросила я.
Я почувствовала, что в нем что-то изменилось, но никак не могла понять, что именно.
Даже не повернувшись в мою сторону, он направился к лестнице.
— Я устал, — сказал он. — Пойду немного полежу.
В его словах не было ничего необычного, но меня охватило странное беспокойство. Я не могла пойти за ним: он не хотел этого. Именно в этот момент я поняла, что, вытащив его из Бельвью, я могла столкнуться с последствиями, контролировать которые буду не в состоянии.
Вскоре после этого пришли дети. Когда они узнали, что Джоэл останется с нами, то это их крайне заинтересовало. Причем оживились они не из-за семейных чувств, а благодаря тому факту, что Джоэл побывал в Бельвью. Их лишь немного огорчило то, что с ним нельзя увидеться сразу.
— Могу поспорить, что там ужасно, — сказала Кэрри. — На него кидались сумасшедшие. — И она попыталась показать, каким в ее воображении предстает опасный сумасшедший. Питер, обычно несколько более дипломатичный, был так захвачен ее представлением, что не замедлил показать свою версию. Мне пришлось вмешаться и прекратить спектакль.
— Он сейчас отдыхает, — сказала я, — поэтому постарайтесь не шуметь.
Это резко омрачило их настроение. Питер надулся и пошел делать уроки, а Кэрри медленно, на цыпочках пошла в свою комнату, где завела длинный телефонный разговор со своей ближайшей подругой Каролиной о сложностях семейной жизни. Последнее время они только и делали, что болтали по телефону. Отец Каролины был скульптором, а сама она была худощавой, очень неспокойной девочкой, беспрестанно укладывающей свои локоны за уши.
День прошел так себе. Я работала над своей книгой. Вероника, почистив на ужин овощи, собрала вещи и отправилась по морозу в свой Испанский Гарлем. В этот вечер она должна была подрабатывать, печатая на машинке.
Так как мои дети были фанатами «Рейнджеров», и сегодня была среда, мне необходимо было приготовить обед пораньше. Хоккей начинался в семь тридцать, а они собирались в Медисон-Сквер-Гарден к семи.
В шесть тридцать я пошла будить Джоэла. Я уже хотела было постучать в дверь, когда услышала, что он разговаривает вслух. Я так и застыла на месте с поднятой рукой.
Самым удивительным было то, что он говорил по-испански. Тембр его голоса тоже был совершенно другим. Это был даже не тот низкий голос, которым он говорил, когда я нашла его на полу в его квартире. Это был совершенно другой, более грубый, настойчивый, даже хамский голос, если это слово вообще применимо к Джоэлу.
Я растерялась. Мне пришло в голову, что Вероника еще не ушла и пригласила в дом кого-то из своих приятелей. Но ведь я сама видела, как она выходила за дверь, и ее приятель едва ли пошел в мой кабинет. Пока я лихорадочно размышляла, разговор прекратился. Все это произошло так быстро, что вполне могло оказаться просто галлюцинацией. Я постучалась. Когда Джоэл откликнулся, я вошла и обнаружила его лежащим на кушетке.
— Привет, — сказала я, включая свет. — Я не знала, что ты говоришь по-испански.
Загородив глаза рукой, он сонно посмотрел на меня.
— Разве ты не говорил сейчас по телефону? — спросила я.
Он посмотрел на меня так, как-будто я потеряла рассудок.
— Уходи, — сказал он затем и отвернулся к стенке.
— Но сейчас ужин. Я уже накрываю на стол.
— Я не голоден. Поужинаю попозже…
— Джоэл! — воскликнула я.
У меня возникло подозрение, что он звонил продавцу ЛСД. Но даже это не решало загадки. Если он выучил испанский, то это произошло совсем недавно, видимо, какой-то ускоренный курс. Странно было, что он не рассказал об этом. Может у него были свои причины?
Я решила отложить разговор на то время, пока дома были дети, и дождаться, когда они уйдут на хоккей. Приняв решение, я вышла из комнаты.
Как только дети ушли, я открыла шпроты и сделала сэндвичи. Затем, поставив на поднос стакан молока, направилась в сторону кабинета, чтобы удостовериться, что в доме не происходит ничего необычного. Я постучалась, но на стук никто не ответил. Тогда я вошла в комнату и включила свет.
Покрывало на кушетке было помято, но белье нетронуто и лежало стопкой на стуле — так, как оставила его Вероника. Джоэла в кабинете не было. Я поставила поднос с молоком и сэндвичами на стол и направилась вниз, думая, что он пошел в ванную. Но там тоже никого не оказалось. Он просто не мог выйти из дома — я все это время сидела внизу, и на своем пути к двери он должен был пройти мимо меня.
Тогда я припомнила, что в кабинете было подозрительно холодно. Вернувшись, я увидела, что длинные шторы на окне кабинета качаются от сквозняка. Окно было широко открыто, а за окном стояла одна из самых морозных ночей февраля.
Сокрушаясь по поводу истраченного на нагрев февральского воздуха топлива, я пошла закрывать окно. Борясь со шторами, я думала, как Джоэл вылез через окно. Мысль о том, что взрослый человек мог вылезти из окна, а затем спуститься по стене, вместо того чтобы просто выйти через дверь, показалась мне настолько странной, что я довольно долго выглядывала из окна, не обращая внимания на ледяной воздух. Едва ли это возможно, думала я. Кабинет находился на втором этаже, и вниз можно было спуститься лишь по голым ветвям дикого винограда, которые цеплялись за стену рядом с окном. Но Джоэл не был атлетом, он никогда не ездил на велосипеде, не играл в баскетбол… Он лишь немного умел плавать, но лазить по ветвям винограда — это была не в его стиле.
Несмотря ни на что, Джоэла в доме не было. На мгновенье мне показалось, что я заметила его возле фонарного столба на углу улицы. Человек почти бежал. Но, хорошо зная походку своего брата, я решила, что это не он. Несмотря на сочувствие к Джоэлу, я заперла окно. Теперь, если он решит вернуться незаметно, то потерпит неудачу.
Я снова разожгла в гостиной камин, нашла карты, и дрожащими замерзшими пальцами стала раскладывать пасьянс. Вскоре я обнаружила, что кладу на красных королей красных дам, а на «пики» — «крести». Я прошлась по комнатам и еще раз выглянула на улицу. Потом попробовала отрепетировать диалог с Джоэлом, после того как он вернется. Затем вновь села раскладывать пасьянс.
Дети вернулись со своего хоккея около десяти и сразу пошли спать. Они были вежливы и покладисты — как чужие. Лишь один Барон почувствовал, что что-то не в порядке. Обычно он шел спать вместе с Питером и Кэрри, но сегодня устроился возле меня.
Часы на стене пробили два, когда он поднял голову и зарычал. Обычно он лает, разглядывает летающих перед его мордой невидимых мух, иногда даже поднимается на задние лапы и танцует, но никогда не рычит. От его рычания мне стало жутко. Поборов страх, я приказала ему успокоиться, но он поднялся на ноги и залаял на зашторенное окно. Тогда я подумала, что Джоэл не заметит, что окно кабинета закрыто, полезет туда и, пытаясь открыть его, упадет. Я побежала к лестнице, чтобы успеть открыть окно в кабинете, и встретила спускающегося заспанного Питера.
— Что происходит? — спросил он. В это же мгновение в дверь позвонили.
Я попыталась ему как-то объяснить все это, но в голову ничего кроме: «Иди в свою комнату» не приходило. Похоже, Джоэл заметил, что окно закрыто, и изменил свои планы.
— Барон брешет на весь дом, — продолжал Питер, — кто-то звонит в дверь…
— Будь добр, иди в постель.
Он мученически посмотрел на меня, но, будучи Питером, подчинился приказу. Мне повезло, что не проснулась Кэрри.
Трясясь от страха и гнева, я успокоила Барона и стала открывать замок. Открыв дверь, я увидела Джоэла, стоящего в позе полной безнадежности, а руки его были погружены в карманы пальто.
— Салют, Нор, — сказал он. — Забыл попросить у тебя ключ.
— Джоэл! — сказала я в бешенстве и замолчала. При свете лампы, горящей в прихожей, он выглядел ужасно. Его лицо было необычайно бледным, а губы дрожали так, как-будто он еле сдерживал слезы.
— Где ты был? — как можно спокойнее спросила я.
Он пожал плечами — видимо, не доверял своему голосу.
— Ты мог упасть, вылезая из окна, — заметила я.
Он напрягся и слушал меня, не шелохнувшись.
— Куда ты так торопился, что не мог выйти через дверь, как все нормальные люди?
Молчание. Своим привычным жестом он провел ладонью по лбу и быстро сунул руку обратно в карман. Но я успела заметить три свежих царапины на ее тыльной стороне.
— Кто тебя оцарапал, Джоэл? — спросила я.
После этого вопроса он сдался. Покачав головой, он сказал:
— Я не знаю, не могу вспомнить.
Я нахмурилась, думая, что это была новая ложь, но, глядя как устало и беззащитно он качает головой, засомневалась.
— Я был здесь, и это было днем. Теперь я снова здесь, а теперь уже ночь.
Я смотрела на него, и во мне зрело убеждение, что он говорит правду.
— И ты не помнишь, как спускался по стволу винограда? — спросила я.
Он с горечью посмотрел на меня:
— Бог с тобой, Нор! Я до смерти боюсь высоты.
Тут я вспомнила, что как-то в отпуске в Калифорнии я помогала ему спуститься с обрыва на пляже. Он был буквально парализован страхом. Обрыв этот гораздо ниже, чем окно кабинета.
— Джоэл, что же ты принял? ЛСД? Или этот свой кайф, из Марокко?
Он покачал головой, и я поверила ему.
— Ничего, — сказал он. — И в тот вечер — тоже ничего. Я пробовал пару раз, но не в тот день.