ми же, как они, стремящимися докопаться до сути! А сейчас знание теории исчисляется немыслимым количеством находок и анализов. Но шахматисты не желают заново проникать в глубины и попросту заучивают уже полученные результаты: дебютные варианты, партии мастеров, типовые окончания и так далее. И здесь компьютер — самый короткий путь. Вы что, думаете достаточно пустым зазубриванием шаблонов свести величайшие шедевры к алгебраическим и геометрическим вычислениям, заключенным в 64 клетки шахматной доски?!
— Но ведь в последние годы шахматы получили мощный толчок для дальнейшей эволюции благодаря развитию Интернета, то есть и компьютеров…
— Благодаря популярности нашей игры в Индии и Китае — вот благодаря чему!
— Поговорим о предстоящих соревнованиях в Германии, в Дортмунде, и матче в Майнце. Каковы ваши планы?
— Надеюсь сыграть этим летом как можно лучше!
— Чувствуете ли вы себя после победы на супертурнире в Вейк-ан-Зее почти как чемпион мира?
— Нет, хотя я и встречался с многими чемпионами лично и не только за доской. Я действительно хочу выиграть мировое первенство. Когда я выиграю настоящее первенство мира, я скажу, что я победил того или другого игрока. Но если это не официальное состязание, тогда не о чем говорить, и даже такая мысль не приходила мне в голову.
— Хорошо. По крайней мере, вы не утверждаете, что вы — чемпион мира. Вы — один из самых немногих.
— Не волнуйтесь. Я буду утверждать это позже, когда я почувствую, что имею право так говорить.
15.01.2004.
Роман Исаев специально для журнала «Белый слон»
Окна, из которых Болотников и Мельник отправились в свой последний путь, располагались почти напротив друг друга. Как и две кучки замерзших гвоздик, только одна (для Болотникова) лежала на выступе фундамента, а другая (для Мельника) — прямо на асфальте. Кроме цветов, о случившемся ничего не напоминало, свежевыпавший снег, уже утрамбованный колесами подъезжавших к служебному входу автомобилей, прикрыл контуры тел на асфальте, навес, порванный Болотниковым, заменили на новый, люди не задумываясь ступали там, где несколько дней назад кто-то умер.
— Пойдемте отсюда, — сказала Брусникина.
— Да-да, иду. — Гордеев не двинулся с места. Она дала ему с полминуты, он смотрел на гвоздики и окна, она — в небо, покрытое плотными высокими облаками, под ними бежали мелкие облачка — разрозненные и рваные. — Девять теней под сенью великой тени, — продекламировал он угрюмо.
— Все, пойдемте! Здесь не мемориал. Сделайте хорошее спартаковское лицо, нам с людьми разговаривать. — Брусникина бросила его и быстро-быстро пошла к главному входу, пришлось нагонять ее бегом.
В самой гостинице тоже все шло своим чередом. У входа — вереница такси, швейцар с раскрасневшимся от мороза лицом — у автоматически открывающихся дверей, суета в холле. Ничто не напоминало о недавней драме.
Не вступая в переговоры с портье, они прошли к лифту. Двери с легким шумом разъехались, солидные постояльцы солидно покинули кабину, только белобрысый мальчишка лет десяти-одиннадцати в толстом свитере и несколько великоватых джинсах остался стоять у панели с кнопками. На местного «боя» мальчик не походил и отсутствием униформы, и молодостью лет, тем не менее, как заправский лифтер, с легким поклоном поинтересовался:
— Куда прикажете?
— Шестой, — усмехнувшись, ответила Брусникина.
Мальчик с видимым удовольствием вдавил указательным пальцем нужную кнопку и, убедившись, что половинки двери соединились, спросил:
— А зачем?
Гордеев с Брусникиной невольно переглянулись, а мальчик, не дожидаясь ответа на предыдущий, задал новый вопрос:
— Вы из шахматной федерации?
— А ты откуда знаешь? — удивился Гордеев.
— Вы без фотоаппаратов, значит, не журналисты, а милиционеры — они всегда какие-то кислые: как будто усталые или хотят спать. Ну и Вардан Георгиевич сегодня утром говорил, что из шахматной федерации притащатся какие-то новые проверяющие. Все, шестой этаж, приехали. — он посторонился, пропуская Брусникину, Гордеева пропускать не стал, тоже вышел: — Хотите, я вам тут все покажу? Или вы торопитесь?
— А ты тоже шахматист? — спросила Брусникина.
— Ага, я занимаюсь с Варданом Георгиевичем. Раньше у него была большая школа, когда еще Константин Львович у него учился, а теперь он уже одной ногой пенсионер, и нас осталось только несколько человек. Он говорит, у меня большое будущее, и сказал, что мне надо приехать сюда пораньше, чтобы посмотреть, как Константин Львович будет играть с «Владимиром I». А через неделю начнется детский чемпионат, и я там должен хорошо выступить. Жалко, тренируемся мы только утром, а потом делать нечего, мама простудилась, а одному мне гулять нельзя, потому что я в Москве только третий раз и могу заблудиться. Зато мама разрешает мне кататься на лифте.
Дошагали почти до конца коридора, мальчик постучал в дверь с номером 618 и тут же заглянул внутрь.
— Я занят, Даниил! — раздалось из-за двери. — Зайди минут через пятнадцать.
— Совещаются, — пожал плечами мальчик. — Хотите, скажу, что вы пришли?
— Пусть совещаются, — ответил Гордеев. — А тебя, значит, зовут Даниил?
— Данила. Мне так больше нравится.
— Очень приятно, Данила. Я — Юрий Петрович, — он протянул мальчику руку, и тот солидно ее пожал, — моя коллега — Евгения Леонидовна.
— Мою маму тоже зовут Евгения, — обрадовался Данила, — только она Ивановна. Хотите, я познакомлю вас с мамой, или покатаемся еще на лифте, или пойдем в конференц-зал и там подождем, пока Вардан Георгиевич освободится?
— В зал, — решил Гордеев, и мальчик вприпрыжку помчался впереди, гордый отведенной ему ролью гида.
— Нельзя допрашивать ребенка в отсутствие родителей, — насмешливо заметила Брусникина, — вам полагалось бы это знать.
— А мы и не собираемся его допрашивать, мы просто ждем, пока освободится Мовсесян, — парировал Гордеев. — Он и так не слишком расположен с нами общаться, а выдерни мы его с совещания?.. «Притащатся» — это ведь не мальчик придумал. В разговоре с нами наставник Мельника наверняка будет гораздо более тщательно выбирать слова…
— А устами младенца глаголет истина?
— Вот именно, и мы ее просто выслушаем, обещаю даже не задавать никаких вопросов, непосредственно касающихся самоубийств.
— Ну, вы идете? — крикнул с другого конца коридора Данила.
— Хотя, если желаете, можете пока познакомиться с его мамой, вашей тезкой, — предложил Гордеев, ускоряя шаг.
Брусникина, красноречиво фыркнув, пошла следом. Конференц-зал был на втором этаже, но Данила почему-то лифту предпочел лестницу — видимо, захотелось покататься еще и на перилах.
Конференц-зал был знаком Гордееву по видеозаписям пресс-конференций и телевизионному репортажу о последней партии Мельника. Только тогда зал был заполнен людьми, гулом голосов, а сейчас здесь тихо и пусто. Возвышение-сцену освободили: ни стола президиума, ни компьютера, ни большого экрана, на котором дублировались ходы во время партий, и транспарант с символикой скоропостижно закончившегося матча, конечно, тоже сняли. Двое рабочих в униформе отеля возились у стены с какими-то проводами, на посторонних они внимания не обратили.
Данила прошел в первый ряд и уселся в третье с левого края кресло:
— Я вот тут сидел, когда играл Константин Львович. Он хорошо играл, и Вардан Георгиевич говорит, что хорошо, и по телевизору сказали, что хорошо, но Болотников все равно лучше. Если бы у Болотникова была школа, я бы хотел учиться у него, он смелый. Он всегда атакует, даже черными, даже когда по теории нельзя. Я все его партии, которые смог найти, выучил. Он всегда сделает быстрый ход, сначала кажется глупый, но это только сначала. начинаешь думать и думать: и такое продолжение, и такое… бац — и цейтнот. Знаете, сколько раз он так побеждал? А Вардан Георгиевич говорит, что это глупое ребячество, и главное в шахматах — не бессмысленные психические атаки, а продуманная стратегия. А мне кажется, осторожничать и ждать, пока противник ошибется, скучно.
— А компьютер как играл? — вклинился Гордеев. — Тоже осторожничал?
— Компьютер играл супер! Константин Львович с Варданом Георгиевичем и с Олегом Игнатьевичем придумали такой дебют в третьей партии! Вардан Георгиевич сказал, что этому шедевру точно место в шахматном учебнике, а компьютер как будто прочитал у Константина Львовича мысли. И после третьего хода, когда Константин Львович только начал готовить позиции, он сначала все перекрыл, а потом выстроил такую контратаку, что у Вардана Георгиевича чуть не случился сердечный приступ. А когда он белыми играет, с ним вообще бесполезно. Вардан Георгиевич говорит, что дело тут не только в феноменальной вычислительной мощности, а еще в очень удачном алгоритме, но если поиграть с ним подольше, то и в самом лучшем алгоритме все равно найдутся щели, и тогда мы его обязательно победим. Вардан Георгиевич собирался после пятой партии засесть за детальный анализ…
— А у Болотникова тоже ничего не получалось? — перебила Брусникина, метнув на Гордеева укоризненный взгляд.
Гордеев виновато пожал плечами, разговор действительно слишком близко подошел к теме смерти Мельника. И пусть Данила не выглядел убитым горем, все равно ребенок есть ребенок.
— Вардан Георгиевич сказал, что Болотников просто обречен на проигрыш. Потому что он неуживчивый и самодур. Что для турнира такого уровня нужна команда, а Болотников всегда все решает сам и плюет на советы, если они ему не нравятся. Константин Львович всегда со всеми советовался. Во время турниров Вардан Георгиевич сам решал, когда ему спать, что кушать, сколько гулять, можно ли бегать или только плавать. И Константин Львович всегда его слушался. Вардан Георгиевич сказал тете Константина Львовича, что это не инфантильность, а дисциплина. А когда Константин Львович с Болотниковым играл прошлый турнир, они с Варданом Георгиевичем даже жили вместе. И на этом матче Константин Львович тоже со всеми советовался, даже со мной. Правда, перед самой первой партией он, не спросясь Вардана Георгиевича, пригласил в команду Олега Игнатьевича, и Вардан Георгиевич очень рассердился. А Олег Игнатьевич тоже хороший тренер, и все равно Вардан Георгиевич был главным, поэтому они сработались. А когда Константин Львович белыми чуть не проиграл, ничья удалась только потому, что он не начал устраивать самодеятельность, а доигра