Помню, как Адам рассмеялся:
– Ты разве не с семьей живешь?
Я старалась выглядеть и вести себя старше, но, очевидно, для него я все еще была подростком под родительским крылом. Нахмурившись, я сказала:
– Сегодня я ночую не дома.
И Адам последовал за мной. Мы шли бок о бок, наши руки периодически соприкасались; все мое тело было наэлектризовано. «Переночую у Рейчел», – написала я маме из ванной после нашего прихода.
– А тут неплохо, – заметил Адам, стоя посреди кабинета. Здесь не было кровати, только диван, письменный стол и прочный деревянный стул. Второй комнатой была просторная кухня, которой бабушка пользовалась только для того, чтобы приготовить чай и тосты. – Что это за место? Кто здесь живет?
– Это просто… офис. Для меня и моей бабушки. Чтобы писать.
На самом деле я ни разу не пользовалась ключом, потому что боялась, что не напишу ни строчки, когда приеду. Я бы не смогла простить себе, что проехала на метро до самого центра только затем, чтобы сидеть и пялиться в стену.
– Везет. – Адам указал на диван, а затем подвел меня к нему за локоть. – Наклонись.
Я покачнулась.
– Что?
– Что слышала. Перегнись через подлокотник. Попой вверх. Я говорил, что отшлепаю тебя, если ты будешь плохо себя вести, а ты вела себя очень плохо. Ты наговорила много, – он стянул мою юбку вниз, – дерзостей.
Мой нос, рот и подбородок оказались вдавлены в затхлую диванную подушку. Я почти не могла дышать и дрожала то ли от страха, то ли от возбуждения.
Я услышала, как он расстегнул ремень. У нас будет секс? Хочу ли я…
Сначала я почувствовала прикосновение пряжки к заднице. Он с силой надавил, как будто пытаясь поставить клеймо, а затем просунул палец, играя с клитором. Я, извиваясь, застонала в подушку, и он убрал палец.
– Ты была очень, очень непослушной, – отчеканил Адам. – Я остановлюсь, когда ты усвоишь урок. Просто скажи мне, когда.
Я не могла поверить, что это был тот же самый человек, с которым я месяцами говорила по телефону об отелях на деревьях, музыке и книгах, о наших семьях и нашем будущем. Я не знала, какие роли мы должны играть. Я хотела этого или чего-то подобного, но с каких пор Адам решил, что он тоже этого хочет?
Шлепок ремня по заднице, затем ладонь, затем опять ремень. Он чередовал удары пять-шесть раз, и кожа начала ныть и пульсировать, но я не просила его остановиться, я испытывала нас обоих.
После десятого удара я сказала, что усвоила урок. Задыхаясь, прижалась спиной к его груди, а Адам снова положил руку между моих ног и с улыбкой произнес:
– Хорошая, хорошая девочка.
Думаю, мне это понравилось. Когда он отшлепал меня вот так. Когда я услышала, как Адам произносит мое имя своим глубоким голосом. Ты заслужила это, Наоми, ты знаешь, что заслужила. Я была мокрой, как никогда раньше, как никогда позднее. Заслужила ли я это? Я заманила его, я привела его сюда, я манипулировала им. Я думала, что власть в моих руках.
И тогда Адам сказал:
– Здесь не хватит места для меня, для нас, в смысле, для сна, мы не поместимся на диване. Мне правда пора, я еще успею на автобус в два тридцать.
И он ушел, а я спала на диване одна, и, когда проснулась в кабинете моей бабушки, святая святых, где она творила, я все еще была шестнадцатилетней девственницей, которую никогда не целовали.
В тот вечер, вернувшись в свою спальню в Верхнем Вест-Сайде, я зашла в мессенджер.
ЗовитеМеняФруФру: Было неплохо :)
РедРиверРевел: Согласен. Сидеть не больно?
ЗовитеМеняФруФру: Больно
РедРиверРевел: Вот и хорошо
ЗовитеМеняФруФру: Но в следующий раз мы переспим
РедРиверРевел: Удача улыбается тем, кто умеет ждать :)
В чем-то он оказался прав.
Через пару дней он попросил прислать обнаженную фотку. Я использовала веб-камеру компьютера, чтобы снять себя – на четвереньках, задница кверху, грудь покачивается, я оглядываюсь в камеру, лицо прикрыто волосами.
РедРиверРевел: Очень сексуально. Я все думаю о том, как покраснела твоя попка, когда я преподал тебе урок. И ты вся текла
ЗовитеМеняФруФру: Жду не дождусь, когда ты перегнешь меня и оттрахаешь
РедРиверРевел: Да, детка, я тоже
Продолжались и наши звонки. Разговоры были безобидными, даже целомудренными, но меня это не смущало: я видела в этом знак, что я ему небезразлична, что он заботится обо мне. А потом мне исполнилось семнадцать, официальный возраст согласия, и я подумала: «Он ждал этого, ждал меня, скоро у нас наконец-то будет секс, мы будем вместе, в реальной жизни». Вот-вот, вот-вот…
И вот, на последней неделе учебы в десятом классе:
РедРиверРевел: На следующей неделе у меня концерт в Нью-Йорке, можно переночевать с тобой в том «офисе»?
ЗовитеМеняФруФру: Да!!! ;)
«Ночую у Рейчел, – предупредила родителей. – Готовим проект по английскому и успеем закончить, только если всю ночь просидим».
Адам попросил меня помочь ему с параллельной парковкой, так что я стояла на тротуаре, периодически выкрикивая что-то в стиле «слишком далеко от бордюра!». Затем мы поднялись в квартиру, вместе. Была среда. Я до сих пор не сделала домашнее задание, но надеялась к четвергу расстаться с девственностью.
– Я вернусь в начале первого, – сказал он после того, как двадцать минут переодевался. – Прости, но в то место не пускают несовершеннолетних.
Ему было двадцать восемь, мне семнадцать. Так что я помахала ему рукой, пожелала удачи и занялась домашкой; я не спала до половины третьего, когда Адам наконец вернулся, и от него несло алкоголем. Он выпил залпом три стакана воды, а я спросила:
– Так ты поцелуешь меня?
Адам посмотрел на меня.
– О. Точно. – Обхватив мое лицо руками, он чмокнул меня в губы так быстро и нежно, что я осознала произошедшее – мой первый поцелуй! – когда уже все закончилось. – Я привез надувной матрас, можешь спать со мной или на диване, как хочешь…
– Конечно, с тобой, – перебила я, а к глазам внезапно подступили слезы.
Заметив это, он поцеловал меня снова. Глубже, дольше. На этот раз его губы полностью обхватили мои, изучая, знакомясь.
На надувном матрасе я прижалась к нему поближе. На мне были только трусики и тонкая майка. Адам был в боксерах. Он положил руку на мою грудь, поверх майки. Через ткань не считается, подумала я. Или это просто прелюдия?
Но прикосновение не менялось, и я сказала:
– Я собираюсь подать документы в университет в Бостоне.
– Круто, куда?
– Я бы хотела в Эмерсон.
– На программу для писателей?
– Именно.
– Это здорово. Надеюсь, ты поступишь. Тебе там понравится.
Я ждала, когда же он осознает смысл моих слов. Но тщетно.
– Было бы здорово наконец-то оказаться в одном городе, – рискнула я, – когда мы оба взрослые. – Адам промолчал, и я добавила с деланым воодушевлением: – Но я подала документы и на западе, в Калифорнии и Колорадо.
– В Бостоне по-другому, – туманно заявил он, зевая. – Но ты должна ехать туда, где тебе будет лучше всего.
– Спасибо, – недоуменно ответила я и не могла сомкнуть глаз еще долго после того, как дыхание Адама выровнялось и он уснул.
Он еще спал, когда примерно через четыре часа я начала собираться в школу.
– Я ухожу. – Я толкнула его в плечо. – Школа.
– Не забывай вести себя хорошо, – пробормотал Адам, медленно расплываясь в ухмылке, а затем снова закрыл глаза.
Ему понадобилось целых двенадцать часов, чтобы написать мне после этого.
РедРиверРевел: Надеюсь, у тебя был хороший день в школе. Было приятно увидеть тебя. Извини, что я так устал. С нетерпением жду следующего раза!
И так продолжалось месяцы, месяцы и месяцы. Адам был первым, с кем я разговаривала каждое утро, и последним, с кем я прощалась каждый вечер. Он был неотъемлемой частью моей жизни.
Однажды утром в начале ноября я проснулась от сильной боли в животе и, пошатываясь, пошла в спальню родителей, чтобы попросить помощи у отца, потому что дома был только он; спустя несколько минут я уже лежала на заднем сиденье желтого такси, умоляя водителя ехать быстрее, быстрее, пожалуйста. Боль была невыносимой, она исходила из живота и поднималась в горло; такая сильная, что меня стошнило на рваную обивку, и водитель удивленно обернулся, жалуясь на запах – «Это не «Скорая помощь», почему вы не вызвали «Скорую»?» – а папа судорожно пытался вытереть меня маленькой пачкой тонких салфеток. В больнице Маунт-Синай на Западной Пятьдесят девятой меня ждали капельница, обезболивающие, УЗИ, а затем срочная лапароскопическая[17] операция по удалению кисты яичника. Хирург сказал что-то вроде: «В худшем случае нам придется удалить ваши яичники, нам требуется ваше согласие», и я, должно быть, дала его, потому что тогда, в восемнадцать лет, балансируя между детством и взрослой жизнью, я, конечно, не думала о собственных детях. С другой стороны, я согласилась, потому что хотела побыстрее покончить с этим – через два дня мы с отцом должны были лететь в Калифорнию, чтобы навестить Ноа и маму, которые временно жили в Лос-Анджелесе; Ноа играл главную роль в мюзикле, премьера которого состоялась в театре Ахмансона. Поэтому, прежде чем анестезия подействовала, я спросила врача, можно ли мне лететь. «Путешествуйте на свой страх и риск». – Он взглянул на моего отца, и тот кивнул в знак согласия. У нас были невозвратные билеты, но в любом случае мы с нетерпением ждали этой поездки, чтобы наконец-то, спустя несколько месяцев, воссоединиться с семьей. Кроме того, я хотела позагорать на солнце, увидеть Тихий океан, выложить классные фотографии на «Фейсбук» и, возможно, заставить Адама слегка – или сильно – скучать по мне.
Через несколько часов, когда я отошла от наркоза, мне сообщили, что у меня больше нет яичников. Затем меня выписали, и я смогла вернуться домой с меньшим количеством органов, а позже тем же вечером, из-за моей внезапной неспособности наклониться или использовать какие-либо мышцы живота, к нам пришла Рейчел и, бодро опустившись на колени на полу в ванной, намазала кремом для бритья мои бедра и икры и принялась орудовать бритвой, чтобы я приехала в Калифорнию гладкой, шелковистой и готовой к пляжу. (Я любила Рейчел по многим причинам, но в тот день я убедилась, что и она любит меня. Сейчас она живет в Вашингтоне, мы не общаемся, но не потому, что поссорились, просто так сложило