— Просто ушиб. Ничего серьёзного, — констатировал он и поднял голову все ещё сидя передо мной на корточках. Вдруг его брови сошлись на переносице:
— Нет никакого ушиба, да?
Я, молча, склонила голову на бок и, не отрываясь, смотрела ему в глаза.
— Нет ушиба, Лёша. Я хотела, чтобы ты ко мне прикоснулся.
Он резко выдохнул.
— Маша, завтра я получаю твой паспорт. После этого мы определяем тебя в школу интернат. Я думаю это самое лучшее, что я могу сделать для тебя. Начнёшь новую жизнь. Нормальную. Как у всех. Я буду тебя навещать, обещаю. Ты даже сможешь приезжать ко мне на выходные.
— Ногу отпусти, — тихо попросила я.
— Что?
— Ногу отпусти, я сказала.
Его пальцы медленно разжались. Он встал с корточек и хотел уже сесть в машину. Но я вскочила и быстро пошла по тротуару:
— Маша, вернись в машину!
Да неужели? Не работает. Я пошла быстрее.
— Маша, давай поговорим, Маша.
Я сбросила туфли и побежала от него.
— Кукла, мать твою!
Резкий поворот головы — подхватил мои туфли и бежит следом. Посоревнуемся спецназ? Ну, кто быстрее бегает?
— Да пошёл ты! — крикнула я и теперь бежала в сторону набережной, — ты и твоя Оленька!
Кукла. Израиль 2009 г.
Я узнала его. Как только этот боров вошёл в маленькую спальню, освещённую лишь свечами и красной лампочкой, под потолком, я его узнала. Он мало изменился за эти два года. Немного постарел, но все тот же невысокий толстяк с пивным пузом, жидкими волосами, с сединой на висках. Тот самый, который так усиленно пытался затащить меня в свою постель ещё не подозревая, что я и есть та самая Мири, которой он должен передать секретную информацию.
Я вела его тогда три месяца. Светские приёмы, встречи в ресторанах. До белого каления распалила, как говорится, а потом потребовала диск. Он был в шоке. Никогда не забуду в его глазах металлический блеск ненависти. Ко мне. К женщине, посмевшей играть не по женским правилам, а по мужским.
Вопрос узнает ли меня он. Ассулин. Два года назад, именно от него, я получила пакет, из-за которого погибли все, те, кто помогал мне в том деле. Я не знала, что на диске. Меня никогда не посвящали в подробности. Да и я, за свою не столь длинную, но далеко не спокойною жизнь, выучила одно железное правило — меньше знаешь, крепче спишь. Спала я редко, со стволом под подушкой и всегда неспокойно. Но это уже другой вопрос, совершенно не волнующий моих заказчиков.
Ассулин посмотрел на меня масляными глазками, улыбнулся и тут же выложил двести шекелей на тумбочку. Я презрительно скривилась — урод. Жадная скотина. Это меньше пятидесяти баксов. Такова такса за час с проституткой в Израиле. Дешёвой проституткой. А этот гад мог позволить себе шикарную девочку по сопровождению. Такую как Мири. Когда час с ней мог стоить около штуки баксов и то не в постели. Но я хорошо выучила их менталитет. Израильские мужчины — миф о горячих чувствах и страстях. Жадные, склочные женоневистники. Ненависть к русским и мечта иметь русскую. А русские их используют, тянут бабки, потому что ничего другого не вытянуть. Пусто там, цифры, счета и похоть. Значит тогда купить рашен лове за пару сотен. Иллюзию о красивой белокожей девочке согласной на все ради вот такого жирного борова, которого дома ждёт жена с выкрашенными патлами, морщинистым лицом и вечно орущей глоткой, да семеро детей наглых зверёнышей похожих на маму и папу. Вот и Ассулин туда же. Мразь. Копейки считает. И знает, сука, что эти бабки я отдам хозяину и ещё долго не увижу с них ни агоры. Так я буду выплачивать, и выкупать свой паспорт и якобы содержание в этом гадюшнике.
Он меня не узнал. Тогда я была шикарной блондинкой с голубыми линзами, а сейчас брюнетка и линз нет и автозагара тоже. Он грузно сел на постель и сбросил ботинки. Подозвал меня пальцем. Я подошла, улыбаясь и кокетливо, строя глазки.
— Наташа?
Кивнула и села к нему на колено. Смотрит похотливо мне в вырез платья, гладит грудь. Я не вздрагиваю от омерзения. Я умею отключаться. Меня этому учили.
— Хороший Наташа…красивый.
А то, конечно красивая. За пятьдесят баксов ты бы не лизнул кончик моих прошлогодних туфель.
Он потянул меня за руку вниз, предлагая стать на колени и сделать ему минет. Я кивнула на душевую, надеясь за это время обдумать свою тактику, но он засмеялся и ещё настойчивей потянул вниз. Я снова кивнула на душ.
— Давай…отсоси. Я не в душ пришёл, — сказал он на иврите и сжал мои волосы.
И он силой толкнул меня на колени.
— Время пошло. Начинай.
Я медленно расстегнула его ширинку, поглядывая на него из-под ресниц, он поглаживал мои волосы и закрыл глаза. Я же протянула руку к его пиджаку, брошенному на пол, и осторожно достала шариковую ручку из кармана. Когда мои пальцы грубо сжали его яйца, он охнул и в тот же момент, наверняка, почувствовал дикую боль — острие ручки впилось ему в пах.
— Ну что, Ассулин? Не узнал? Жаль…как жаль. Только попробуй дёрнутся и твои яйца превратятся в яичницу. Только попробуй! Сейчас помнишь меня? А? Помнишь…Куклу? Помнишь пакет который отдал мне в Яфо? В порту?
Он тяжело дышал, судорожно сжал простыни. Не издал ни звука.
— Чего ты хочешь?
Чего я хочу? Чтобы ты падаль свёл меня со своим партнёром и помог выбраться из этого дерьма. Вот чего я хочу. Я так ему об этом и сказала. Иначе копия диска прямо сегодня ляжет на стол главного следователя полиции Тель Авива, а тот найдёт ей применение. Ассулин долго молчал, потом потребовал дать ему сотовый. Шариковая ручка все ещё впивалась в его сморщенную мошонку, пока он разговаривал с кем-то из своих.
— Убери это. Давай спокойно поговорим. Ты ведь не хочешь меня убивать, а хочешь договориться. Так вот — я не могу разговаривать, когда ты держишь меня за яйца.
Его голос слегка дрожал, и я убрала руку от его паха. Он тут же застегнул штаны и встал с постели. Глубоко вздохнул и пригладил волосы. Он нервничал. Наверняка лихорадочно прикидывал — представляю ли я реальную опасность или нет.
— Не задавай много вопросов, Ассулин. Просто вытащи меня отсюда, и забудем об этом. Просто дай уйти.
Он дрожащими пальцами достал пачку сигарет и закурил. Не ожидал. Наверняка ему обещали, что никто из той операции в живых не остался. Никто кроме меня. Да и есть ли я?
Прошёлся вдоль комнаты, посмотрел в окно. Принимает решение. Значит не уверен, что я блефую. Значит боится.
— Сейчас за мной приедет мой водитель, а потом подумаем, куда тебя деть. Как ты здесь оказалась, Буба?
Я усмехнулась. Как? Как смогла, так и оказалась.
Оливковые глаза марокканца сверлили меня насквозь, он был зол. Дьявольски зол и напуган. Уверенна, что уже завтра от владельца этого заведения останутся одни воспоминания — его с дерьмом смешают. А вот я? Я реальная проблема. Он не знал, блефую ли я насчёт диска. Впрочем, как и я не знала, что на нем. Но могла предполагать. Раз из-за него убили как минимум пятнадцать человек. Если этим делом занималась я — то здесь замешана госбезопасность. Так что неприятности у адона*1 Ассулина могут быть конкретные, похлеще, чем оторванные яйца. И мне он этого тоже не простит. Такие не прощают. Вернёт сдачи. Ничего — я готова.
Ровно через полчаса мы вышли из трёхэтажного здания, и я полной грудью вдохнула горячий воздух раскалённого города. Август — самый жаркий месяц в Израиле. Асулин на меня не смотрел, он закурил еще одну сигарету и кивнул мне на машину. Я залезла на заднее сиденье и нервно усмехнулась. Значит, на диске было нечто, что могло его «свалить», если я так быстро вышла отсюда. Так что козыри все ещё у меня в руках. Теперь я лихорадочно думала о том, как попасть в камеру хранения на тахане мерказит*2 в Тель Авиве. Там спрятана моя кредитка и новые документы, а потом я затаюсь. Сниму квартиру где-нибудь в Бней Браке и затеряюсь среди досов*3. Перевоплощаться я умею. Потом…Пофиг, что потом. Я никогда не думала о завтрашнем дне — у меня есть только сегодня. Завтра вполне может не быть, если Призрак найдёт меня, а он всегда дышит мне в затылок. Отстаёт всего на шаг. И очень скоро поравняется со мной. Вот тогда я умру. Неужели зря убегала так далеко, пряталась? Мне бы до камеры хранения добраться, флэшку достать и передать кому нужно, может прикроют тогда мой зад и то сомнительно. Хотя, это всё, что у меня осталось. Маленькая ерундовина с такой бомбой внутри, после которой полетит очень много голов. Я припрятала. Знала, что будет такой момент. Ради этого и пёрла в эту пустыню, с бедуинами и несчастными тупыми шлюхами, которые сдохнут здесь от наркоты или побоев.
«БМВ» с затемнёнными стёклами быстро мчалось по улицам Тель-Авива. Я не знала, куда. Но Ассулину хоть и не доверяла, чувствовала, что он не посмеет меня убить. Не знает, насколько я блефую. Так что у меня есть время.
Но я ошибалась, недооценила противника. Моя ошибка. Меня учили предвидеть наперёд, а я устала. Притормозила. Выдохлась за несколько недель безумной гонки.
Меня завезли на окраину Тель-Авива, за парк «А Яркон». Среди недели, ночью, там почти никого нет. Ни живой души. Могла бы насторожиться, а я лишь боролось с усталостью и сном. Машина резко притормозила, и Ассулин обернулся ко мне:
— Выходи, сука. Вот теперь поговорим.
И прежде чем я успела что-то сказать дверца «БМВ» распахнулась, и чьи-то руки вытащили меня наружу.
Вначале меня били. Методично, ногами в живот и под ребра. Их было человек пять, не считая самого марокканца. Ассулин громко кричал, чтоб по лицу не попали. И это давало надежду — значит не убьют. Значит, просто мстит падаль за то, что осмелилась, «опускает», как говорят по-нашему. Меня распластали на капоте машины, содрали трусы, раздвинули ноги, придавливая к горячему металлу. Я закрыла глаза и стиснула челюсти. Я знала, что сейчас будет.
Ассулин первым вогнал в меня свой короткий толстый член. Я старалась ровно дышать, не кричать и не стонать, справляться болью и приступами паники. Я выживу. От этого не умирают. Тихо…Мири…тихо…