Но папа не умер, ты знаешь, что он жив, и он знает, зачем вернулся.
Тетя Лора снова закурила! Снова по две пачки в день. И Сибил виновато понимала, что была тому причиной.
Потому что существовала лайковая сумочка. Тайный подарок, который Сибил спрятала в самом дальнем углу шкафа, завернутый в целлофан, чтобы запах не проник в комнату (и все же можно было почувствовать его, не так ли? Слабый, настойчивый запах, как духи). Сибил жила под страхом, что тетя Лора обнаружит сумочку и деньги. Хотя Лора Делл Блейк никогда не входила в комнату племянницы без приглашения, все-таки Сибил беспокоилась, что это случится.
У нее никогда в жизни не было никаких важных секретов от тети, и эта тайна будоражила и наполняла силой, но в то же время ослабляла ее своим детским отвращением.
Больше всего Лору тревожил возобновленный интерес к этому.
— О, родная, ты снова об этом думаешь? Почему?
«Это» был сокращенный эвфемизм[6] того, что Лора могла бы более жестко назвать «несчастный случай», «трагедия», «смерть родителей».
Сибил, которая раньше, насколько помнила Лора, проявляла к этому не более чем мимолетное любопытство, теперь была охвачена тем, что она назвала бы «нездоровый интерес». Откуда молчаливый растерянный взгляд? Откуда дрожащие, иногда скорбные губы? Однажды вечером, зажигая трясущимися пальцами сигарету, Лора напрямик спросила:
— Сибил, дорогая, у меня сердце разрывается на части. Что ты хочешь знать?
Сибил ответила так, будто ждала именно этого вопроса:
— Мой папа жив?
— Что?
— Мой папа, Жорж Конте. Он… может быть… живой?
Вопрос повис между ними, и в течение долгах тяжелых минут казалось, что тетя Лора почти готова фыркнуть от возмущения, вскочить из-за стола и выйти из комнаты. Но она сказала, решительно тряхнув головой, не отводя взгляда от Сибил:
— Родная моя, нет. Он не жив.
Она замолчала, сердито выпустив дым через нос. Было впечатление, что она собиралась сказать еще что-то, но передумала. И все-таки, немного помолчав, она тихо произнесла:
— Ты не спрашиваешь про маму, Сибил. Что это значит?
— Я верю, что мама умерла, но…
— Но?..
— Мой… мой папа…
— Нет.
Сибил говорила запинаясь, щеки у нее горели:
— Я просто хочу знать. Хочу видеть могилу! Свидетельство о смерти.
— Пошлю запрос в Веллингтон на копию свидетельства о смерти, — медленно сказала тетя Лора. — Этого будет достаточно?
— А у тебя его здесь нет?
— Дорогая, зачем оно мне?
Сибил заметила, что пожилая женщина глядела на нее с сожалением и как бы со страхом. Запинаясь и заливаясь краской, Сибил пояснила:
— У тебя… в твоих бумагах. В твоих документах. Они заперты…
— Нет, дорогая моя.
Возникла пауза. Потом, всхлипывая, Сибил сказала:
— Я была слишком маленькая, чтобы присутствовать на их похоронах. Я никогда не видела. Как бы там ни было, я никогда не видела. В том-то и дело. Говорят, похороны для того и устраиваются, чтобы показать всем умершего.
Тетя Лора потянулась к руке Сибил.
— Нет, причина не в этом, родная моя, — сказала она. — В Медицинском центре мы сталкиваемся с этим постоянно. Люди не верят, что их любимые умерли, они знают, но не хотят признавать этого. Потрясение слишком сильное, чтобы быстро оправиться от него. Можно, конечно… — Тетя Лора нахмурилась и помолчала. — Можно поверить в фантазию.
Фантазия! Сибил уставилась на свою тетку. Но я же видела его. Я знаю, я верю ему, а не тебе!
Казалось, на какое-то время конфликт был улажен. Тетя Лора быстро загасила сигарету и сказала:
— Я виновата… наверное. Я лечилась года два после того, что случилось, и просто не хотела больше говорить об этом. Когда ты начала спрашивать, спустя годы, я умалчивала. Я все понимаю, но, видишь ли, рассказывать-то нечего. Мелани мертва, и он тоже. И все это случилось так давно.
В тот вечер Сибил читала книгу про человеческую память, которую взяла в публичной библиотеке.
«Известно, что люди „владеют“ бесконечным числом скрытых воспоминаний, некоторые из которых можно активизировать в определенных условиях, а также воздействуя на точки коры головного мозга. Такие воспоминания прочно сохраняются центральной нервной системой и обыкновенно возрождаются мнемоническими стимуляторами — словами, знаками, звуками и особенно запахами. Феномен „deja vu“ тесно связан с этими явлениями, когда возникает „двойственное сознание“, когда возникает ощущение, что это событие уже происходило. В основном, однако, в человеческой памяти происходит дальнейшая переоценка, отбор и фантазирование».
Сибил захлопнула книгу. Она задумалась в десятый раз над слабыми красными отметинами на своем запястье, где господин Старр — тот, кто называл себя Старром, — держал ее, не сознавая своей силы.
Сибил тогда даже не поняла, как сильны были его пальцы, сомкнувшиеся вокруг ее руки.
Завидев его, она поняла, что он ждал ее. Первым порывом было сразу подбежать и наблюдать с детским удовольствием, как при виде ее засветится его лицо. Здесь! Я здесь! В ней была скрыта огромная сила, в ней, семнадцатилетней Сибил Блейк, сила, способная влиять на человека, которого она едва знала и который не знал ее.
«Потому, что он меня любит. Потому, что он мой отец. Вот почему.
А если он не мой отец…»
Был вечер унылого дня. Но парк все-таки полон людей — в аллеях мелькали бегуны в красочных костюмах, Сибил среди них не было. Она плохо спала ночью, думая… о чем? Об умершей матери, которая была такой красивой? О папе, лица которого не могла вспомнить (хотя, конечно да, оно было запечатлено глубоко в ее памяти)? О тете Лоре, которая говорила или не говорила ей правду и которая любила ее больше всего на свете? И о господине Старре, разумеется.
Или о господине Конте.
Сибил спряталась от взора господина Старра, когда он с улыбкой надежды оглядывался вокруг. Он был со своей байковой сумкой и опирался на трость, в простой темной одежде, без шапки, его серебряные волосы сияли. Если бы Сибил стояла ближе, то увидела бы, как в его темных очках играет свет. Она заметила лимузин, припаркованный на бульваре в квартале от парка.
Мимо господина Старра пробежала молодая женщина, динноногая, с развевающими волосами, и он внимательно смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрылась из виду. Потом повернулся, нетерпеливо поводя плечами, и посмотрел в сторону улицы. Сибил видела, как он взглянул на часы.
Ждет тебя. Ты это знаешь.
И вдруг Сибил решила не подходить к господину Старру. К тому, кто называет себя Старром. Она изменила решение в последний момент, не подготовившись к поступку. Быстро уходя, она прекрасно понимала, что это было правильное решение. Сердце ее сильно билось, чувства обострены, будто она едва избежала большой опасности.
По понедельникам, средам и пятницам Лора Делл Блейк посещала класс аэробики, и в эти дни она редко возвращалась домой раньше семи вечера. Сегодня была среда, четыре часа дня. Сибил прикинула, что у нее более чем достаточно времени, чтобы просмотреть бумаги и разложить все по местам до прихода тетки.
Ключи от дома и шкафов тетя Лора хранила в верхнем ящике стола, а один из ключей был от маленького алюминиевого ящичка, где хранились личные бумаги и документы. Хотя связка была большая, Сибил без труда нашла нужный ключ.
— Тетя Лора, прости меня, пожалуйста, — прошептала она.
Ящик нарушал доверие к ней ее тетки, потому что никогда в жизни Сибил Блейк не совершала ничего подобного и никогда не злоупотребляла ее любовью. Она чувствовала, что, отпирая ящик и роясь в его отсеках, она совершала непоправимую ошибку.
Ящик был забит папками, большинство из которых было сильно истрепано. Первым впечатлением Сибил стало разочарование: там лежали сотни рецептов, финансовых деклараций да старые справки о доходах.
Потом она обнаружила пачку писем пятидесятых годов, когда тетя Лора была еще девочкой. Несколько любительских снимков, фото для документов. Одна фотография особенно красивая. Несовершеннолетнего вида девушка в шапочке и школьном платье, улыбающаяся в камеру сочными губами. На обороте написано «Мелани, 1969». Сибил вглядывалась в это изображение своей мамы — мама задолго до того, как стала ее мамой, — и подумала с гордостью и тревогой, что, да, вот она таинственная «Мелани», неужели это была та самая «Мелани», которую знала маленькая Сибил? Или это просто какая-то ученица, приблизительно одного с Сибил возраста, с которой, судя по виду и самовлюбленному выражению лица, Сибил никогда бы не дружила.
Дрожащими руками она положила фотографию на место, благодарная, что тетя Лора сохранила так мало воспоминаний о прошлом — избавила ее от лишних потрясений и открытий.
Никаких свадебных фотографий Мелани Блейк и Жоржа Конте. Ничего.
Никаких фотографий, насколько поняла Сибил, ее отца «Жоржа Конте». Совсем ничего.
Была только единственная фотография Мелани с маленькой Сибил, которую Сибил рассматривала очень долго.
Снимок был сделан летом, рядом с домом на берегу озера. Прелестная Мелани в белом платье с ребенком на руках, обе глядели в камеру, словно только что кто-то позвал их, чтобы они улыбнулись, — Мелани улыбается широко, эффектно и в то же время очень мило, маленькая Сибил смотрит с раскрытым ртом.
Здесь Мелани выглядела немного старше, чем на первом снимке: ее светло-каштановые волосы — множество оттенков коричневого и русого цвета — были до плеч с завитыми концами, старательно накрашенные глаза сильно выделялись на сердцевидном лице.
На траве виднелась тень мужской головы. Наверное, «Жорж Конте». Недостающая фигура.
Сибил рассматривала этот смятый и выцветший снимок, не зная, что подумать, и, странно, почти ничего не ощущала. Ребенок на фото действительно она, Сибил Блейк? Но ведь она ничего не могла вспомнить?