— Пчелы! Проклятые пчелы! Хотят укусить бедную Элен!
Со слезами на глазах Элен устояла на ногах и, сильно расстроенная, поспешила в дом. Квин за ней не пошел.
Никто за ней не пошел.
Никто не говорил о случившемся с Квином. Никто, насколько известно Витни, вообще не говорил об этом.
Витни неприязненно подумал о комментариях, которые будут на Рождество, когда обнаружится отсутствие Квина и его семьи. Отсутствуют по собственному желанию — будет звучать именно так. Он подумал, что ему не хочется спрашивать Элен, говорила ли она уже с их мамой, объяснила и извинилась ли перед ней. Почему они не обождали до января со своей поездкой? Квин и его подружка тоже?
Нет, лучше не спрашивать. Ибо это не его, Витни Пакстона, дело.
Элен подала Витни его кофе, предложила сливки и сахар, протянула ложечку, но та выскользнула из ее пальцев и со звоном упала на влажный вымытый пол. Согнувшись пополам, Триш подняла ее, подкинула за спиной и поймала над своим плечом. Элен сердито сказала: «Триш!» — и засмеялась.
— Не обращай на Триш внимания, у нее эти дела, — шаловливо сообщила Молли.
— Молли!.. — воскликнула Элен.
— Что б ты… — огрызнулась Триш, ударив сестру.
Смущенный, Витни сделал вид, что не слышит.
Действительно ли Триш в возрасте, когда у нее могла быть менструация? Возможно ли такое?
Он поднес чашечку кофе к губам явно трясущимися пальцами и сделал глоток.
Так много подарков! Элен с девочками, наверное, работали часами. Витни был тронут и одновременно слегка озадачен их трудолюбием. Это было так по-женски, купить дюжины подарков, которые в большинстве своем никому не нужны и, как в случае с богатыми Пакстонами, никто в них не нуждался. И все же подарки весело и спешно заворачивались в дорогую нарядную красно-зеленую сверкающую бумагу, завязывались пышные банты, крученые тесемки, фломастером надписывались карточки — папе Пакстону, тете Винни, Роберту — это лишь немногие из попавшихся на глаза Витни. Он заметил, что большинство коробочек были обернуты и аккуратно сложены вместе. Оставалось упаковать не более полудюжины различных по величине, от маленькой шляпницы, до овального контейнера размером три на два фута, сделанного из какого-то легкого металла. Один необернутый подарок был позолоченной коробкой дорогих шоколадных конфет, тоже металлической. Повсюду на столах, включая разделочный, валялись кусочки оберточной бумаги, ленточек, скотча, бритвы, ножницы, даже садовый секатор. На полу в зеленом пластиковом мешке, словно ожидая быть убранными в гараж или выброшенными, лежали разнообразные инструменты — молоток, клещи, садовые ножницы, нож мясника, электрический нож Квина.
— Дядя Витни, нечего глазеть!
Молли и Триш, озорничая, повисли у Витни на руках. Конечно, сообразил Витни, они не хотели, чтобы он нашел свой рождественский подарок.
Но, дразнясь, он сказал:
— Почему бы мне не забрать свой подарок сегодня и избавить вас от отправки его по почте? Если, конечно, у вас для меня есть подарок.
— Вит, дорогой, конечно, у нас для тебя есть подарок! — сказала Элен с упреком.
— Но сейчас мы не можем тебе его отдать.
— Почему? — Он удивленно заморгал. — Обещаю не открывать его до Рождества.
— Потому, что… мы просто не можем.
— Даже если поклянусь, чтоб я сдох?
Элен и девочки переглянулись, их глаза сияли. Как похожи на маму эти девочки, думал Витни, охваченный порывом любви и ощущением утраты, — эти три хорошенькие, миловидные женщины, словно добрые феи, — семья брата Квина, а не его семья. У сестер была светлая нежная кожа и большие печальные, красивые серые глаза. В них было мало от Квина или от Пакстонов, только завитки кудрей и дерзкий изгиб верхней губы.
Они заговорщицки хихикали.
— Дядя Витни, — сказала Молли. — Мы просто не можем.
Время прошло незаметно и быстро. Они говорили на нейтральные темы: о путешествиях вообще, о студенческих годах Витни в Лондоне. Они не говорили и даже не упоминали о Квине. Витни почувствовал, что, несмотря на весь их энтузиазм и явную симпатию, им хотелось остаться одним, чтобы закончить приготовления. Витни тоже хотел уйти.
Все же это был дом Квина.
Так же как и кухня, ванная была чисто вымыта. Раковина, унитаз, ванна — все сверкало безупречной чистотой после обработки специальным моющим средством. А над головой во всю мощь работал вентилятор.
Здесь тоже был этот специфический запах — густой, слегка тухлый, запах крови. Моя руки, Витни с беспокойством размышлял об этом запахе, он ему о чем-то напомнил… но о чем?
Вдруг он вспомнил: много лет тому назад, когда он был еще ребенком, в летнем лагере в Мэйне Витни видел, как кухарка потрошила цыплят, громко насвистывая во время работы, — опускала мягкие тушки в кипяток, щипала перья, отрубала и отрывала крылья, лапки, ноги, вынимала руками влажные скользкие потроха. Ох! Зрелище и запах были столь тошнотворны, что Витни не мог есть курятину многие месяцы.
Теперь он с отвращением подумал, не связан ли этот тяжелый запах с менструацией.
Щеки его зарделись, ему совсем не хотелось это знать, совершенно.
Женщины должны хранить некоторые секреты, хранить их от мужчин. Не так ли?
Потом, когда Витни собрался уходить, Элен и девочки его удивили: они все-таки отдали ему его рождественский подарок.
— Только если ты обещаешь не открывать его до Рождества!
— Только если ты обещаешь.
Элен сунула подарок ему в руки, и Витни, довольный, принял его: маленький легкий сверток, красиво завернутый в красную с золотом бумагу, размером с коробку для мужской сорочки или свитера. «Дяде Витни с любовью. Элен, Молли, Триш». Имя Квина пропущено специально. Витни ощутил удовлетворение от того, что Элен отомстила своему эгоистичному мужу, как бы мала и безвредна ни была эта месть.
Элен с дочками проводили Витни через темный дом до самой двери. В гостиной он заметил чехлы на мебели, свернутые ковры, чемоданы и небольшие контейнеры. Это были приготовления не для короткой поездки, а для очень долгого путешествия. Возможно, Квин уговорил Элен на какой-то сумасшедший план, и, как всегда, в свою пользу.
Что бы это могло быть, Витни не догадывался и не собирался выспрашивать.
У двери они попрощались. Элен, Молли и Триш поцеловали Витни, он поцеловал их в ответ. От мороза дыша паром, чувствуя себя сильным и свободным, он сел в машину, положив подарок на сиденье рядом. Во след ему слышались девичьи голоса.
— Помни, ты обещал не открывать его до Рождества! Помни, ты обещал!
И со смехом Витни крикнул:
— Конечно… я обещаю.
Легкое обещание, ибо ему было совершенно безразлично, что они ему купили. Конечно, это сентиментально, и он был очень тронут, но его мало интересовали ежегодные ритуалы с подарками — свои он распорядился разослать прямо из магазина — а если предметы подаренной одежды были не его размера, то он редко их обменивал.
Направляясь через город к себе домой, Витни был доволен тем, как складывались дела. Он отважился прийти в дом Квина. Элен с девочками запомнят это надолго. Рядом лежал подарок, который они ему преподнесли, они верили, что он не откроет его заранее.
«Как это по-женски, как мило, что они так нам доверяют, — думал Витни, — и что хотя бы сегодня их доверие не будет обмануто».
Смена фазы
«Кто это? Он шел за мною или просто ждал здесь за дверью?» Джулия Меттерлинг скорее почувствовала, чем увидела следившего за ней мужчину. Она ни взглянула на него, ни столкнулась с ним. Он неподвижно стоял слева (возле стены?), так что ей было трудно его видеть боковым зрением. Казалось, вокруг него существует гравитационное поле. Джулия насторожилась, но не испугалась, она была уверена, что в этом людном месте, конечно, была в безопасности — рабочий день в главной конторе здания суда графства Брум. Она зашла сюда, чтобы получить продленные паспорта для себя и мужа, и уже собиралась уходить, оставив женщине за стойкой чек и сунув паспорта с квитанцией в сумочку. Привычно повернувшись, Джулия взглянула на мужчину, который, как ей показалось, за ней следил, и, к своему удивлению, увидела, что он в форме, — это был один из многочисленных охранников, находившихся в здании суда. Он с откровенной наглостью глядел на нее.
«Я его знаю? Не может быть. Знает ли он меня?» Смуглый мужчина, лет тридцати пяти, с насмешливыми глазами, прямыми седеющими коричневыми волосами и ироничным ртом. Он был грузного телосложения и как-то грубо, по-деревенски, привлекателен. Металлически-серая форма с голубой отделкой плотно облегала его торс. Джулия видела, или ей казалось, что видела, клин его блестящей кожаной кобуры и рукоятку револьвера у левого бедра. Это был незнакомец, он никак не мог знать Джулию Меттерлинг или ее мужа Нормана, и все же он продолжал нагло смотреть на нее, словно они знакомы.
«Нет. Перестаньте, я вас не знаю».
Их глаза встретились и несколько секунд они смотрели друг на друга. Потом, смутившись и покраснев, Джулия отвела взор и быстро вышла из комнаты. Она задумалась над женской привычкой чувствовать вину за мужское внимание, как будто существовал повод к взаимности!
Какое ужасное место — это здание суда Брума! Джулия стремилась поскорее уйти и теперь раздумывала, спуститься ли по лестнице или на лифте. Лестница была грязная и плохо освещенная, не очень приятная (недавно она узнала, что ее школьную подругу, исполнительного директора Си-би-эс изнасиловали и сильно избили на лестнице в довольно приличном и вроде бы безопасном здании Нью-Йорк Сити. Какой ужас!). Лифт показался Джулии более надежным, и она, нажав кнопку, стала ждать.
«Следит ли он? Преследует ли? Нет».
Она осторожно посмотрела через плечо, но увидела только пожилую негритянку и мальчика, входивших в контору. Охранника нигде не было видно. Всего лишь воображение! Ерунда. Ведь Джулия Меттерлинг была немолода — ей тридцать семь лет. Даже юной девушкой, в расцвете своей стройной и темноглазой прелести, она не была той, на кого неизбежно устремлялись взоры, когда она входила в комнату или шла по улице. Да ей и не хотелось такого внимания. Поскольку что по сути означает подобный абстрактный мужской интерес? Содержит он обещание или угрозу?