…можно видеть всевозможных больных. Вот на носилках – из двух палок с натянутым на них холстом – несут расслабленную девочку, в тележке везут больного, ноги которого разбиты параличом; бледная, обессилевшая больная женщина, положив свои руки на плечи двух женщин, еле передвигает ноги, поминутно переводя дух от усталости; на двух костылях идет сгорбленная старуха; держась за палочку мальчика-поводыря, шествует слепой старик, высоко подняв голову; за ним скачет на костыле мальчик со сведенною ногою; на руках и ногах, подобно четвероногому, двигается женщина сведенная в пояснице[193].
Впоследствии репортер различает крики в какофонии человеческих голосов у источника св. Серафима: «громкие крики припадочных, бесноватых и кликуш, стоны больных, радостные восклицания исцелившихся»[194]. Репортер несколько смягчает эту мрачную картину, указывая на милосердие Божие и многочисленные чудесные исцеления, происходившие у источника благодаря заступничеству святого Серафима.
Часто религиозные публикации содержат не менее яркие описания бесноватых на могиле Иоасафа Белгородского. Яркий тому пример – пронзительный рассказ Петра Скубачевского об изгнании нечистой силы, приведенный в начале этой главы. Годом позже, в первую годовщину канонизации Иоасафа, священник Порфирий Амфитеатров отметил, что в толпе, сопровождавшей церковное шествие с мощами святого вокруг церкви, были одержимые женщины, чьи крики раздавались во время песнопений[195].
Священнослужители не могли игнорировать присутствие одержимых бесами женщин возле святынь: это демонстрировало значимость церкви для светского мира и свидетельствовало о существовании сверхъестественного. Церковь не могла отвергать медицинскую науку во все более скептическом мире и действительно до некоторой степени приняла ее, в то же время она и подчеркнула ограниченность медицины в мире, которым продолжал управлять Бог. Священники и монахи, подобно Христу до них, были такими же целителями тел и душ, как и врачи.
По всей европейской части России монахи славились как духовные учителя и целители. Стремительный рост количества монастырей во второй половине XIX века означал и рост числа монахинь и монахов, специализирующихся на чудесных исцелениях[196]. К монастырям, известным экзорцизмами, относили, в частности, Саровскую пустынь в Тамбовской губернии, Колочский монастырь в Смоленской губернии, Симонов монастырь в Москве, Печерский монастырь в Киеве[197], Калужский Свято-Лаврентьев монастырь, Троице-Сергиеву лавру в Сергиевом Посаде, Вьясскую Владимирско-Богородицкую пустынь в Пензенской и Калужскую Свято-Тихонову пустынь в Калужской губернии[198]. В конце концов, и больные, и здоровые стекались в Оптину пустынь за советом старцев.
Приходские священники пытались либо помочь кликушам при помощи обрядов, либо контролировать их поведение, передавая бесноватых медицинским властям. Разыгралась дискуссия между представителями церкви. Поскольку кликуши не ограничивались припадками в церквях и в присутствии священных предметов, но и нападали на соседей, которых винили в своем недуге, приходские священники часто оказывались в роли посредников. Более образованные из них, разделявшие некоторые идеи рационализма, скорее были склонны осуждать кликушество как суеверие, косо смотрели на прихожан, нарушающих литургию и общественный порядок, и обращались за помощью к монахам из близлежащих или отдаленных монастырей[199]. Поступая таким образом, они строго следовали предписаниям Духовного регламента и советам церковных авторов, считавших, что лечение одержимости относится к компетенции медицинских специалистов. Те церковные тексты, которые укрепляли веру в козни злых духов с помощью колдунов и ведьм, эта часть духовенства предпочитала игнорировать.
Среди немногих приходских священников, получивших всенародную известность в качестве экзорцистов, фигурирует отец Иоанн Кронштадтский (1829–1908)[200]. Помощь отца Иоанна одержимым, а также его духовная роль демонстрируют непреходящую актуальность веры в чудеса и одержимость в российском обществе в поздний имперский период. Пользуясь чрезвычайной популярностью, вызывая сенсационный интерес как в религиозной, так и в светской прессе с 1880‐х годов, отец Иоанн был полон решимости стать живым святым. Он жертвовал большие суммы денег на благотворительность, подчеркивал важность святых таинств, проводил публичные исповеди и почитался как молитвенник и чудотворец. Он не только неоднократно изгонял бесов из кликуш, но и сам использовал некоторые характеристики, связанные с одержимостью, для побуждения народа к благочестию[201]. Харизматичный священник, отец Иоанн наполнял свои церковные службы беспрецедентной интенсивностью и рвением. По свидетельству юриста Анатолия Кони, «служение его [отца Иоанна] совершенно необычное: он постоянно искажал ритуал молебна, а когда стал читать Евангелие, то голос его принял резкий и повелительный тон, а священные слова стали повторяться с каким-то истерическим выкриком: „Аще брат твой спросит хлеба“, восклицал он, „и дашь ему камень… камень дашь ему! Камень! И спросит рыбы, и дашь ему змею… змею дашь ему! Змею! Дашь ему камень и змею!“ и т. д. Такое служение возбуждало не благоговение, но какое-то странное беспокойство»[202]. Во время массовых публичных исповедей этот энергичный священник побуждал тысячи людей выкрикивать свои грехи. При этом «стоял страшный, невообразимый шум», – комментирует другой очевидец. «Кто плакал, кто громко рыдал, кто падал на пол, кто стоял в безмолвном оцепенении. Многие вслух перед всеми исповедовали свои грехи, нисколько не стесняясь тем, что их все слышали»[203]. Таким образом, сами прихожане становились похожи на кликуш, в то время как последние были вынуждены ждать более спокойных моментов богослужения, таких как причастие[204].
Отец Иоанн выступал против повсеместного присутствия дьявола и заявлял, что экзорцизм является доказательством милосердия Бога и силы креста. Он предостерегал верующих никогда не терять бдительности против дьявола. Он писал:
Пока мы проводим плотскую жизнь и не приступаем сердечно к Богу, до тех пор бесы таятся в нас, скрываясь под разными страстями: жадностию к пище и питью, блудным разжжением, гордостию и гордым вольномыслием о вере, о Церкви, о догматах веры, злобою, завистию, скупостию, сребролюбием, так что мы живем по их воле; но когда приступим искренно работать Господу и заденем за живое гнездящихся в нас демонов наших страстей, тогда-то они на нас вооружаются всею своею адскою злобою, всеми своими страхованиями огненными и разновидными, сильными, жгучими пристрастиями к земным благам, пока не выгоним их из себя усердною молитвою или причастием св. Тайн[205].
Для отца Иоанна дьявол и злые духи не просто символизировали зло, а представлялись реальными существами, овладевающими людьми и отторгаемыми священными предметами. Бесы богохульствуют, кричат, плюют.
Вот отчего бесноватые, или так называемые кликуши, кричат в церкви во время обедни или когда их подводят к св. мощам; это потому, что бесы встречаются с благою силою, им ненавистною и сильнейшею их, которая палит, теснит, поражает их праведно, гонит их вон из любимого их жилища[206].
Заключение
Идеи отца Иоанна олицетворяют то, как русское православие понимает дьявола и одержимость бесами. В конце концов, вера в способность дьявола завладевать людьми победила попытки со стороны церкви и государства бороться с симулянтами. Цель законов XVIII века состояла в том, чтобы разоблачать лжекликуш; однако ни государство, ни церковь не были строги в преследовании бесноватых. В XVIII веке вера в способность дьявола убеждать людей вредить окружающим, выполняя его приказы, была еще сильна даже среди членов высших сословий российского общества. Однако сами законы, определяющие одержимых бесами как женщин, которые к тому же могли оказаться самозванками, постепенно зарождали сомнения в возможности одержимости демонами. Девальвация кликушества отчасти объясняет феминизацию бесноватых в рассказах XVIII–XIX веков о чудесах очередных святых. В то время как психиатры XIX века ставили бесноватым диагноз истерия, церковь в целом относилась к ним гораздо более доброжелательно. Им уделяли внимание, пытались исцелить на публичных отчитках, часто при заступничестве святых.
Несмотря на то что церковь продолжала признавать возможность одержимости бесами, нельзя сказать, что она оставалась невосприимчивой к секуляризации. Церкви приходилось противодействовать тому, что она считала пагубным влиянием старообрядчества, и доверять некоторым научным идеям, поскольку в XIX веке врачи стали важными членами образованного общества. Церковь стала гораздо более сдержанной при одобрении культов местных святых. Тем не менее, она не пыталась преуменьшить значение одержимости демонами и ее связи с чудесами вплоть до начала XX века. Тот факт, что одержимость бесами занимала видное место в рассказах о чудесах и житиях святых, публиковавшихся в религиозной прессе до 1903 года и продолжавших вновь и вновь всплывать в дискуссиях о чудесах, предполагает, что внутри церкви и российского общества сохранялись силы, придающие большое значение роли дьявола в светском мире. Монастыри и городские храмы, известные экзорцизмами, иллюстрируют не только убеждения монахов и городских священнослужителей, таких как Иоанн Кронштадтский, но и сохранение веры в сверхъестественное у значительной части российского общества.