Такие публичные демонстрации бесноватости вызывали у прихожан различные реакции, формировавшие ряд поведенческих моделей в драме одержимости. По описанию конца XIX века, которое приводит уже известный нам психиатр Н. В. Краинский, судороги и крики одержимых вызывали сострадание у молящихся в московской часовне святого Пантелеймона. Часовня эта привлекала бесноватых из различных регионов России благодаря популярности святого и особым утренним молебнам для жертв одержимости. По словам Краинского, крики кликуши раздались в конце службы, когда священник стал читать благодарственную молитву перед иконой Божией Матери. Он описывает кликушу как молодую женщину, которая «спокойно стояла и усердно молилась, не обращая ни на что внимания». Однако внезапно она начала кричать. Краинский отмечает: «Звуки становятся разнообразнее, чаще, хотя несколько тише. То слышится ясная икота, то всхлипывание, то кликуша как будто давится или издает рвотное движение. Эти звуки перемежаются тихими стонами и глубокими вдохами». Окружающий народ при этом «совершенно спокойно слушал кликушу, смотря на нее с состраданием и сочувствием… При каждом приступе звуков народ в часовне начинал усиленно креститься, а кликуша, чувствуя на себе внимание и сочувствие толпы, еще более позировала»[247]. Поскольку прихожане часовни святого Пантелеймона присутствовали на службе, специально предназначенной для помощи одержимым, и ожидали услышать крики страдающей кликуши, они уже были психологически готовы к зрелищу, которому стали свидетелями. Однако не все верующие сохраняли спокойствие при виде приступов бесноватых.
Корчи одержимых вызывали страх и тревогу у неподготовленных свидетелей. В 1890 году обозреватель смоленской газеты сообщил, что, когда женщина начала кричать посреди Херувимской песни, несколько прихожан выбежали из церкви, кто-то упал в обморок, а другие собрались вокруг бесноватой. Обескураженный нарушением хода службы и паникой среди прихожан, приходской священник отправил в консисторию вопрос, следует ли ему в дальнейшем допускать кликушу на службы[248].
Другой наблюдатель описывает страх, охвативший группу старообрядцев, ставших в 1910 году свидетелями беснования пятнадцати кликуш. По его словам, «их вид и выкрики ужасно нервировали, в особенности женщин. Последние при крике кликуш тревожно озирались по сторонам, перекрестили рот, затем, крепко сжав губы, клали на них два пальца и так оставались стоять все богослужение. Впоследствии я узнал, что делали они это для того, чтобы бес, вышедший из кликуши, не вошел через рот в одну из них»[249]. По всей видимости, свидетели считали одержимость заразной. Выражая страх и тревогу и признавая существование злых духов, упоенно пытающих своих жертв, свидетели также играли решающую роль в драме одержимости.
Законы драмы требовали к тому же, чтобы, как и при любой другой болезни, родственники и друзья коллективно стремились помочь жертве[250]. По свидетельству, записанному в 1861 году, родители, братья и знакомые Анны Стефановой Двуреченской, одержимой молодой женщины из Тамбовской губернии, при виде Анны, пытающейся причинить себе вред, из сострадания пытались удержать ее, но она проявляла такую силу, что двум или трем здоровым мужчинам было не под силу с нею справиться[251]. Неженская физическая сила кликуши выглядела как доказательство того, что ее безвольным телом распоряжается мужчина-демон, и эта деталь стала постоянным образом в рассказах о чудесах и других сообщениях об одержимости[252]. Обычным делом было, когда несколько мужчин бросались посреди церковной службы на помощь кликуше, поощряя бесов сопротивляться их попыткам удержать бьющуюся одержимую. Мужчины-помощники, превращаясь таким образом из зрителей в участников драмы одержимости, фактически признавали недуг кликуши[253]. Взяв ее под руки, они несли одержимую к алтарю для причастия.
Допущение одержимых к таинству причастия публично подтверждало тот факт, что жертвы одержимости не несут ответственности за свое состояние. Руководство для приходских священников в XIX веке включало проповедь Отца Церкви Иоанна Златоуста, в которой он проводил различие между одержимыми, достойными причастия, и теми людьми, действия которых сделали их недостойными этого таинства. По словам Златоуста, «не столько опасно приступать к этому таинству бесноватым, сколько тем, которые, как говорит Павел, попирают Христа, кровь завета не почитают за святыню, и ругаются над благодатию Духа (Евр. 10:29). Приступающий во грехах хуже бесноватого. Последний не наказывается, потому что он беснуется; а приступающий недостойно предается вечному мучению»[254]. Подозревая себя одержимой и боясь, что бесы не позволят ей причаститься, крестьянка из села Хомутово Московской губернии на рубеже XIX–ХХ веков приказала мужу следить за тем, чтобы, если будет необходимо, ее хоть бы силой привели к Святым Дарам[255]. Сосредоточиваясь на бесах, она таким образом снимала с себя ответственность за свое состояние, что было абсолютно приемлемо с точки зрения православной общины.
Участие прихожан в разворачивающейся драме одержимости, как правило, принудительным причащением кликуши не заканчивалось. Они предпринимали немало других шагов для помощи одержимой в изгнании бесов. Когда приведенная к причастию кликуша начинала успокаиваться, те же люди, которые привели ее, бережно выводили ее из церкви и клали на землю. Женщины становились участницами ритуальной драмы, накрывая кликушу освященными в Пасху скатертями и простынями. Другие могли предложить ей выпить освященной на Крещение воды, хотя она ценилась чрезвычайно высоко и хранилась в каждой семье на случай внезапной болезни[256]. В дополнение к этим средствам от одержимости вовлеченные прихожане и священники пели «Отче наш», молитвы для изгнания нечистой силы и другие – например, «Достойно есть», «Да воскреснет Бог» и Иисусову молитву[257].
Русские крестьяне имели в своем распоряжении арсенал контрмагии для изгнания бесов из кликуш и вне церкви. К таким средствам относились особые молитвы, проводимые священником, дьяконом, «черничкой» (т. е. монахиней) или деревенской целительницей на дому. Даже некоторые заклинания, которые использовали против одержимости светские целители, основывались на христианских молитвах. Например, заклинание начала XIX века призывает на помощь «от нечистаго духа и порчи» Бога и Святого Духа, заставляя демона дрожать и трястись от страха перед животворящим крестом:
Господи, вооружи крест свой на диавола, яко трепещет его бес и трясетца и не может возрити на силу его, яко мертвых воскрешает и смертию управляет, сего ради покланяемся кресту твоему и воскресению. Аминь Святому Духу. Аминь Св[ятому] Духу. Аминь Св[ятому] Духу… Запрещает тебе, диаволе, Алфа и Омего беситца. И во веки веков Аминь. А[минь]. Аминь.
Целитель трижды читал над одержимым первую часть заговора, затем трижды вторую, после чего давал жертве отвар из трав и растений, обладающих магическим свойством противодействовать дьяволу и колдовству.
Если заклинание работало, одержимый мог извергнуть из себя демона или демонов, откашливая мех животного[258].
Например, на Пасху 1909 года в деревне Хомутово (Московская губерния) женщина, считавшая себя одержимой, в присутствии соседей выплюнула овечью шерсть. Свидетели были напуганы, считая это признаком того, что демон в виде овцы, завладевший телом Клавдии, пытается покинуть ее тело[259]. Заклинания могли спровоцировать бесов, населяющих тело жертвы, на агрессию, угрожавшую как ей, так и окружающим. В таком случае крестьяне Васильсурской слободы (Нижегородский уезд) привязали бесноватых за руки и за ноги к специально оборудованным скамьям в лежачем положении, пока над ними проводились соответствующие лечебные меры[260].
Другие практики экзорцизма, включающие симпатическую и противодействующую магию, напрямую были связаны с самой кликушей и ее телом. Члены семьи или знахари могли сечь демонов вениками из разных трав (Гжатский уезд, Смоленская губерния) или давать им настой, содержащий в качестве важнейшего ингредиента пепел из кадил, собранный после трех великих обеден, особенно «херувимский» (Орловская губерния). В надежде утихомирить бесов знахари Грязовецкого уезда Вологодской губернии и Карачевского уезда Орловской губернии пытались накормить кликушу петушиными головами или дать питье из пережженных обрезков лошадиных копыт из кузницы. В Калужской губернии крестьяне обращались к симпатической магии, состригая кликуше прядь волос у правого виска и вырезая лоскут под левым рукавом рубахи, которые затем сжигали. В то же время их соседи из Жиздринского уезда (Калужская губерния) использовали разновидность ритуала опахивания, предназначенного обычно для отпугивания злых духов, разносящих эпидемические заболевания, такие как холера. В попытке изгнать бесов крестьяне символически запрягали кликушу и тянули соху по земле[261]. Крестьяне в различных регионах России также часто окунали бесноватых в крещенскую прорубь или окатывали водой из проруби. Самые экстремальные методы изгнания бесов зафиксированы этнографами в Меленковском уезде Владимирской губернии: к ногам кликуши привязывали лошадиные подковы, а иногда и прижигали пятки каленым железом