[526]. Небольшая группа психиатров встала на сторону правительства против того, что казалось им неконтролируемыми анархическими и психопатологическими массами, которыми руководили патологически больные либералы и радикалы.
Независимо от политических идей, российские психиатры были едины в крестовом походе современности против того, что они считали русской отсталостью и традиционализмом. Вооруженные идеологией прогресса, они мыслили в категориях абсолютных дихотомий, разделяя аспекты общества и культуры на позитивные и негативные, то есть: цивилизованные и примитивные, современные и традиционные, рациональные и иррациональные, научные и религиозные, нормальные и ненормальные. Такая категоризация того, что является девиантным поведением, заметно возрастала по мере того, как психическое заболевание становилось «аморфным, всеобъемлющим понятием»[527]. Иррациональная религия вобрала в себя суеверия и фанатизм, в то время как проявления кликушества были приравнены к патологическому женскому поведению – противоположности поведению упорядоченному и контролируемому.
Когда русские психиатры отважились выехать в деревню в качестве посланников государства и научного рационализма, они столкнулись с абсолютно иным мировоззрением, для которого одержимость бесами не была патологическим состоянием, требующим ухода образованных городских врачей. Следовательно, обнаружить пациентов, страдающих от того, что сельское население считало одержимостью, оказалось весьма непросто. Изучение того, как российские психиатры воспринимали одержимость демонами и психические заболевания в русской деревне, может помочь историкам лучше понять динамику российского общества на рубеже XIX–XX веков и напряженность между научной и народной культурой.
В поисках кликуш
Хотя первые приюты для сумасшедших в России были основаны еще при Екатерине II в конце XVIII века, появление психиатрии как медицинской дисциплины в этой огромной империи совпало с началом периода реформ в середине XIX века. В то время в результате сокрушительного поражения в Крымской войне (1853–1855) российское правительство и образованное общество вынуждены были пересмотреть устройство и место России в семье европейских народов. Следуя примеру западноевропейских ученых и с разрешения правительства, профессор Иван Михайлович Балинский (1827–1902) в 1857 году основал первую в России независимую кафедру психиатрии в Императорской медико-хирургической академии (ныне Военно-медицинская академия) в Санкт-Петербурге и первую в империи психиатрическую клинику в этом городе в 1867 году. Выпускники Императорской медико-хирургической академии занимали академические должности по мере открытия новых кафедр психиатрии в университетах других городов, в том числе Харькова (конец 1870‐х годов), Казани и Киева – еще до создания аналогичной кафедры в Московском университете в 1887 году. Рост числа специалистов в области психиатрии был особенно заметен в последние два десятилетия правления династии Романовых. Если в 1887 году первое профессиональное собрание психиатров в Москве посетили только 93 специалиста, то к 1905 году психиатров и невропатологов было 350, а семь лет спустя союз психиатров и невропатологов-специалистов насчитывал 538 членов с практикой более трех лет[528].
Земская реформа, которую начали претворять в жизнь в 1860‐е годы, позволила среди прочего возложить ответственность за обеспечение образования и здравоохранения крестьян на земства – создаваемые согласно реформе органы местного самоуправления. Это временно стимулировало создание приютов для душевнобольных в российских губерниях. Земская реформа также способствовала передаче существующих приютов и психиатрических палат больниц общего профиля в губернских городах под надзор земских собраний. Однако российских психиатров земские приюты не устраивали, потому что они не имели над ними финансового контроля. Поскольку на начало ХХ века в провинциальных земствах числилось менее пяти психиатров, не все из которых имели специальную подготовку, психиатры оказались в меньшинстве по сравнению с врачами общей практики, конкурирующими с ними за те же недостаточные средства из государственной казны[529]. Психиатрическая помощь продолжала быть доступной лишь в крупных губернских психиатрических больницах, но не в отделениях небольших уездных больниц общего профиля[530].
Хотя к концу XIX века российские психиатры были заметны в крупных городах и на страницах общей и специализированной прессы, они почти не проявляли себя в российской деревне. Не удивительно, что до начала века эти специалисты не вносили существенного вклада в обсуждение феномена кликушества, в котором достаточно активно участвовали другие представители российского образованного общества. Психиатрические оценки и теории зависели от доступа к людям, страдающим от одержимости.
Для психиатров, интересовавшихся одержимостью бесами, ситуацию усложнял тот факт, что кликуши редко появлялись в недавно основанных городских психиатрических палатах и клиниках. Более того, они, как правило, даже не фигурировали среди пациентов старых приютов для сумасшедших, примерно на две трети заполненных мужчинами. Преобладание мужчин в данном случае отражало массовую миграцию мужчин в города, выявление армейскими врачами психических заболеваний у солдат и склонность городской полиции заключать в тюрьму людей, которые, как они считали, представляли опасность для остального общества. Мнение некоторых российских психиатров о том, что мужчины более склонны к безумию, чем женщины, также способствовало увеличению в российских приютах количества пациентов мужского пола[531]. Веря в то, что научная медицина бессильна против силы ведьм и колдовских чар, крестьяне и сельские полицейские урядники (которые также происходили из крестьян) обычно не считали одержимость демонами психическим заболеванием или формой девиантного поведения. Те немногие кликуши, которых обследовали психиатры, жили в городе (в том числе недавно переселившись из деревень) или посещали город и были схвачены на улицах за нарушение спокойствия. Лишь незначительное число одержимых происходило из социальных групп, не относящихся к крестьянству, и эти люди с большей вероятностью были согласны с представлениями психиатров о психических заболеваниях и нервных расстройствах.
То, что крестьяне не расценивали кликушество как ненормальное и патологическое состояние, и их нежелание отправлять одержимых женщин в психиатрические лечебницы означало, что психиатрам приходилось самим выезжать в деревню за пациентами. Эти врачи надеялись убедить крестьян в том, что кликуши психически больны и что только врачебная помощь может восстановить психическое здоровье этих женщин. Ограниченные малочисленностью и недостаточностью государственных субсидий для обучения медицинского персонала, психиатры имели три способа решения проблем психически неуравновешенных крестьян в целом и кликуш в частности.
Один способ находился в зависимости от возникновения в деревнях спонтанных эпидемий истерии, в том числе связанных с одержимостью демонами. В соответствии с действовавшей тогда и сейчас медицинской теорией, «психическая эпидемия» или «массовая истерия» описывается как
возникновение совокупности физических симптомов, указывающих на органическое заболевание, но вызванных психологической причиной, у группы лиц, каждый из которых испытывает один или несколько из этих симптомов[532].
Когда несколько женщин начинали кричать, что они одержимы, их ряды неотвратимо пополняли другие женщины. Поскольку эпидемии одержимости бесами не только нарушали ход повседневной жизни, но и выливались иной раз в насилие против лиц, обвиняемых в колдовстве, правительство чувствовало необходимость послать в деревню психиатров. Личное свидетельство Н. В. Краинского о командировке от новгородской Комовской больницы иллюстрирует обеспокоенность правительства и Краинского по поводу случая, когда массовая истерия переросла в потенциально опасное народное волнение:
В начале февраля 1900 г. я был командирован Новгородскою губернскою управою в дер. Большой Двор Тихвинского уезда, где, по полученным сведеньям, возникла эпидемия кликушества, принявшая серьезный оборот и грозившая народным волнением. Эпидемия эта возникла в Тихвинском уезде, верстах в 30–40 от того места, где в 1879 г. была при схожих условиях сожжена кр-нка [крестьянка] Аграфена Игнатьева <…>, что заставляло смотреть на эту эпидемию не слишком оптимистически[533].
Медицинским экспертам было поручено подавлять вспышки до появления новых жертв, или, по крайней мере, расследовать их причины после полицейского расследования. Суды также могли вызывать психиатров в качестве свидетелей-экспертов в случаях, когда эпидемия приводила к возбуждению уголовного дела.
Приведенные эпидемии истерии с участием кликуш или религиозных фанатиков из числа представителей сектантских групп и старообрядцев в 1887–1917 годах, хоть и были немногочисленны, имели огромное значение для российских психиатров, работавших над теорией массовых психозов (см. Таблицу 4.1). Они надеялись справиться с «пандемией безумия, угрожающей основам общественного порядка»[534]. После того как психиатров начали командировать в деревни, в которых происходили эпидемии массовой истерии, те смогли в полной мере воспользоваться преимуществами полевой работы для изучения этиологии эпидемий, а также психического и физического здоровья пострадавших от них. Они проводили интервью и обследования, составляли подробные истории болезней и биографии жертв. Приверженцы фундаментальной медицины, уверенные в том, что все болезни имеют соматическое происхождение, психиатры заимствовали термин