[556]. Яковенко приводит этот случай как прекрасный пример женщины, которую можно было поместить для ухода в приют для душевнобольных, обезопасив от действий жестокого и пренебрежительного супруга.
Самая яркая история Яковенко в его перечне варварских крестьянских практик связана с 18-летним юношей, который в конце концов попал в московскую Покровскую психиатрическую больницу и излечился от болезни. Отчет об этом случае читается как поучительный рассказ, описывающий ужасы, с которыми сталкивались душевнобольные в деревне. Подобно святому из агиографической литературы, герою этой истории пришлось пережить многочисленные унижения со стороны как членов семьи, так и нецивилизованных местных целителей. Однако в конце долгого извилистого пути появился свет, дарованный не Богом, а подготовленными психиатрами. По словам Яковенко, юноша страдал от сильных головных болей, которые мешали ему работать. Однако родители, считая его просто ленивым, избивали его. Когда, наконец, до них дошло, что он душевно болен, они стали обращаться к целителям, известным способностью излечивать психически больных. Один раз, когда юноша не хотел принимать от целителя лекарство, его отец несколько раз ударил его по лицу и чуть не вывихнул челюсть, пытаясь открыть больному рот и влить зелье. Юноша начал сопротивляться еще сильнее, выплюнув жидкость, за что был жестоко избит. Семья обратилась и к другим целителям – 13-летней девушке, пожилой женщине и барину «доктору-шептуну» (описанному Яковенко как шарлатан). Все они специализировались на чтении молитв над душевнобольными. Каждое посещение заканчивалось тем, что мальчик сбегал, а отец ловил и избивал его. В конце концов мужчина решил отвезти сына в земскую больницу, где медперсонал предположил, что юноше требуется специализированная помощь специалистов Покровской психиатрической больницы. По дороге в Москву юноша убежал, когда его отец и фельдшер остановились в таверне, чтобы выпить. В конце концов он вернулся в свою деревню, где отец догнал его, избил и связал. Когда юноша снова пустился в бегство, он направился в село Пушкино к своей сестре. Члены семьи сестры, по словам Яковенко, были еще менее милосердны, чем родители мальчика. Они несколько раз окунули его в навозную яму, надеясь таким образом избавить от болезни. От них тот сбежал в земскую больницу, где, к счастью, врачи назначили фельдшера сопроводить больного в московскую Покровскую больницу. В заключение Яковенко не без гордости сообщает, что через три с половиной месяца успешного лечения юношу выписали из больницы полностью выздоровевшим[557]. Психиатрическое лечение не только вернуло пациенту психическое здоровье, но и избавило его от дальнейших жестоких истязаний со стороны семьи и шарлатанов-целителей.
Другие врачи более сочувственно, чем Яковенко, оценивали крестьянские методы лечения психических заболеваний, в том числе кликушества, хотя и разделяли с ним отвращение к народным знахарям. Описывая свои наблюдения на юго-западе, в Подолье, участковый врач К. П. Сулима отмечает, что крестьянские семьи обращались за помощью с одержимыми как к монахам, так и к знахарям (которых Сулима называет шарлатанами). Несмотря на отвращение к знахарским приемам, Сулима, по крайней мере, понимает, что эти действия напрямую связаны с верой крестьян в дьявола. Сулима пишет, что знахари поят больного
разным зельем, иорданскою водою, обливают разными настойками, подкуривают разными веществами и вообще предпринимают все то, что, по их убеждению, противно Сатане. Каждый знахарь применяет к больному свой собственный метод лечения, а методы эти бывают ужасны. Больного заставляют прыгать через костер, подвергают его испугу, запирают его в подвале на долгое время, иногда особенным способом истязают его в том предположении, что только этим способом можно диаволу причинить мучения[558].
Опираясь на данные нижегородской переписи 1889–1890 годов, Кащенко рассуждает о случаях, когда эпилептиков и людей, страдающих другими психическими заболеваниями (медицина того времени классифицировала эпилепсию как психическое заболевание) связывали, сковывали и держали взаперти. Однако, в отличие от Яковенко, Кащенко считает, что крестьяне в целом не были жестоки или безразличны к больным членам семьи и односельчанам, а только беспомощны и беззащитны в том, что касалось психических заболеваний[559]. При этом и более благосклонные к крестьянским методам лечения Сулима и Кащенко были солидарны с мнением Яковенко насчет того, что всем людям, страдающим психическими заболеваниями, от легких форм кликушества до тяжелых психозов, лучше было бы находиться в психиатрических больницах, окруженными доброжелательной заботой квалифицированных психиатров[560].
Обсуждая кликушество, большую часть своей злобы психиатры приберегали для духовных целителей, которые, по их мнению, несли наибольшую ответственность за поощрение этого явления и отказ рассматривать его как патологическое поведение. Перепись душевнобольных в Санкт-Петербургской губернии в 1908 году выявила 233 случая, когда крестьяне обращались за лечением душевнобольных членов семьи к экзорцистам[561]. Тот факт, что самопровозглашенные целители – монахи и приходские священники – были не крестьянами, а якобы образованными людьми, больше всего раздражал психиатров. Духовенство, по словам Владимира Михайловича Бехтерева (1857–1927), профессора психиатрии и неврологии весьма уважаемой Императорской медико-хирургической академии в Санкт-Петербурге, должно было бы обратить свою деятельность на «устранение из народного обращения грубых суеверий и распространение среди простого народа здравых религиозных понятий»[562]. Однако в этом рвении цивилизовать русское крестьянство психиатры опровергали свой собственный аргумент о том, что кликушество является патологическим состоянием, излечить которое могли только они. Если изгнание иррациональных убеждений из крестьянского мировоззрения могло способствовать исчезновению кликушества, то бесоодержимость оказывалась не более чем культурным артефактом.
Стремление контролировать лечение кликуш подтолкнуло российских психиатров к нападкам на православную церковь. Особенно они противились отчитке кликуш. Предлагая особые молитвы, святую воду, масло и травы, а также проводя экзорцизмы, эти духовные целители, по мнению медицинских специалистов, убеждали кликуш в том, что обладают исключительными данными Богом силами изгонять бесов и облегчать страдающие души кликуш. В своей авторитетной книге о кликушестве Н. В. Краинский, посетив Колоцкий монастырь, делает вывод, что
духовенство монастырей покровительствует кликушам, признавая их бесноватыми, отчитывая их и допуская во время службы их припадки, часто сопровождающиеся их криком, богохульством и борьбою с удерживающими их лицами.
Более прискорбно то, предполагает Краинский, что монахов больше интересовала прибыль, чем забота о страдающих душах. В конце концов, указывает он, несмотря на особые молитвы, которые монахи за отдельную плату читали над кликушами, эти бедные женщины редко исцелялись[563]. Возможно, психиатров больше всего возмущало то, что крестьяне не подвергали критике действия духовных целителей. Когда их лечение действовало, успех приписывали безграничной милости Бога; неудачные экзорцизмы жертвы одержимости списывали на свою греховность, а не на недостаток способностей целителей.
Психиатры обличали и самопровозглашенных духовных целителей, не связанных с монастырями. На заседании Психологического общества 5 декабря 1910 года Михаил Лахтин направил свою неприязнь против московского целителя, известного как «брат Яков». В ходе расследования в 1909 года эпидемии кликушества в селе Троицкое Московской губернии Лахтин обнаружил, что «бесноватые» обращались за помощью к брату Якову, широко известному в губернии в качестве духовного целителя. Вот как Лахтин его описывает:
Яков представляет собою духовно совершенно распавшуюся личность, в которой сильны только те впечатления, которые чаще всего повторялись в его жизни, а он всю свою жизнь ходил по монастырям, присутствовал при церковных службах и общался с нищими и калеками. И теперь, когда он впал в органически обусловленное слабоумие, он сохранил способность только имитировать виденные им служебные обряды, перепутывая и искажая при этом слова молитвы, и произносить слова утешения, которых так много знает православная церковь. Сознательного нравственного подвига, как это может показаться с первого взгляда, в жизни Якова нет. Но посетители Якова не имеют ни времени, ни возможности разобраться в его психологии, да и не нужно им этого. Они идут к нему за нравственною помощью и советом и получают от него и то, и другое, так как слова Якова так неопределенны и неясны, а, с другой стороны, так доброжелательны, что всякий всегда найдет в них то, что ему нужно.
Если бы брат Яков только молился и утешал, то с известной точки зрения деятельность его могла бы быть признана даже полезною, но, к сожалению, этим его деятельность не ограничивается, он еще лечит и поучает. Как сотни лет назад, он винит во всех людских невзгодах и бедствиях дьявола и на борьбу с ним направляет все свои усилия; этим путем он поддерживает и плодит народные суеверия и невежество, а людей, уже надорвавших свои нервные силы, превращает в бесноватых. Отсюда ясно, что бороться с психопатическими эпидемиями, подобными описанной нами, невозможно только полицейским преследованием отдельных лиц. Параноиков, маньяков и слабоумных всегда будет довольно, и на смену одного всегда явится другой или даже несколько новых лиц. Борьба должна быть направлена на те условия, которые делают возможным существование подобного рода явлений, как деятельность брата Якова, и, прежде всего, на широкое просвещение народных масс