[670]. Так как ожидаемая продолжительность жизни в XIX веке была низкой, несмотря на некоторое улучшение на рубеже столетий, в возрасте 24–40 лет женщины могли овдоветь, и тогда общество вынуждало их вступать в повторный брак, снова запуская цикл беспокойства и неуверенности.
Женщины детородного возраста, которые были не в состоянии справиться с жизненными трудностями, могли поддаться бесоодержимости, что давало им временное облегчение от этого бремени. Недоброжелательное внимание окружающих сменялось заботой, и даже личные обстоятельства могли некоторым образом измениться после исцеления. Другими словами, кликушество могло расширить возможности для некоторых из своих жертв. В то время как чудесно исцелившиеся становились предметом общественной гордости и памяти, другие добивались большего уважения и социального статуса, изгоняя зло из общины. Третьим оставалось на протяжении нескольких лет довольствоваться статусом кликуши. Выплескивая свои эмоциональные тревоги через одержимость, они обнаруживали, что их новая возвышенная страдальческая роль предпочтительнее, чем возвращение к повседневным позициям.
Эти общие сведения о положении женщин в российском обществе выявляют аспекты их подчиненного положения и того бремени, которое на них возлагалось обществом, но в то же время оставляют в тени индивидуальность каждой из кликуш. Читая их биографии, подробнее всего задокументированные в психиатрических отчетах (рассказы о чудесах, как правило, слишком кратки и сосредоточены на болезни и лечении, а не на личных историях жертв), наблюдатель оказывается поражен трагедиями, пережитыми некоторыми из этих женщин. Например, нельзя не посочувствовать 17-летней кликуше, которая до своей болезни была изнасилована и вынуждена сделать неудачный аборт, или женщине, которая долго не могла справиться с потерей младенца в 37 лет, а потом с трудом пережила роды одиннадцатого ребенка. Женщина, испытавшая сильный стресс, вытаскивая из-подо льда своего двоюродного племянника, также нашла выход чувствам в кликушестве. Как и женщина, которая защитила мужа от нападения семерых мужчин. Утешения в кликушестве искали и женщины, терпевшие унижение из‐за неверности супругов. Эти личные истории убедительно свидетельствуют о том, что кликушество оказывалось духовным и культурным выходом для женщин, чьи эмоции нуждались в высвобождении.
Позволяя им публично выразить страдания, русское крестьянское общество в то же время участвовало в их социальном исцелении. Эдвард Шиффелин указывает, что «подражательная» природа одержимости
никогда не является творением лишь одного актера. Как формулировка, создаваемая на базе предыдущих формулировок, она подразумевает историю, разделяемую с другими. И поскольку она требует, чтобы окружающие создавали ее посредством участия и признания, она является социальным продуктом. Подражание как таковое является фундаментальным для процесса, где внутренний опыт и цели воплощаются культурно познаваемым способом[671].
Схожие модели поведения кликуш были частью сценария, который разыгрывался перед семьей, соседями и духовенством и был им понятен.
Модели, предложенной медицинскими антропологами Рэйбеком, Шуби и Граубергером, не соответствуют одинокие женщины, у которых симптомы одержимости могли длиться годами. В их случае сам опыт одержимости, каким бы печальным он ни казался образованным наблюдателям, мог служить средством для снятия стресса. Они не отвечали за свои действия перед церковью и обществом, и им не приходилось бороться «со своими внутренними конфликтами и тревогами», посредством одержимости эти женщины оказывались в «предпочтительном положении»[672]. Известные случаи, когда угрозы лишить одержимую свободы – со стороны психиатров, священнослужителей или кого-то еще – останавливали приступ, происходили не потому, что факторы стресса были удалены, а демоны изгнаны. Это происходило из‐за того, что угрозы исходили от людей, не разделявших миф об одержимости и грозивших наказанием, а не освобождением. Не следует удивляться, что попытки психиатров рубежа ХХ века исцелить кликуш при помощи гипноза редко достигали успеха. Ведь сами пациентки не видели в таком лечении никакой искупительной ценности. Попытка психиатров по-своему объяснить происходящее не могла изменить основной сценарий драмы.
Понятно, что кликушество оставалось загадкой для тех, кто придерживался универсальных рационалистических научных принципов и надеялся перестроить все общество в соответствии с такими принципами. Вмешиваясь в драму одержимости и переписывая ее сценарий, рационалисты хотели «изгнать бесов» светскими, а не духовными средствами. Они полагали, что, убедив крестьян отречься от суеверий и изолировав непокорных кликуш в психиатрических лечебницах, они смогут очистить крестьянское общество от этого травмирующего и, по общему мнению, нездорового поведения. Пытаясь изменить сценарий одержимости, крестоносцы просвещения переопределяли феномен. Они относили его к девиантному поведению, относящемуся к частной жизни, скрытой от посторонних глаз. Только посредством исследования духовной драмы кликушества мы можем понять, что русские крестьяне придерживались более широкого определения приемлемого поведения и имели эффективные стратегии преодоления стресса у женщин. Русские кликуши кричали бы не зря, если бы благодаря гуманистическому исследованию этой драмы они добились большего понимания.
Приложение
Таблица П.1. База данных о кликушах/кликунах. 1820–1926 гг.
Таблица П.2. 1861–1926
Источники: Апеллесов В. Странный способ излечения больной // Ярославские епархиальные ведомости Неофициальный раздел. 1872. № 48. С. 389–390; Азбукин Д. И. О переписи душевнобольных в Васильском уезде Нижегородской губернии // Неврологический вестник. 1913. Т. 20. № 2. С. 204; Барыня колдунья // Московские ведомости. 1859. 30 июня. С. 1152; Дела св. Никона патриарха паче же рещи чудеса врачебная / Изд. С. А. Белокуров // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1886. Кн. 1. Ч. 5. С. 110–111; Благодатная помощь по молитвам к Святителю Феодосию, Архиепископу Черниговскому, Чудотворцу // Черниговские епархиальные известия, приложение и неофициальный раздел. 1896. Т. 36. № 24. С. 869–870; Бруханский Н. П. К вопросу о психической заразительности (Случай психической эпидемии в Московской губ. в 1926 г.) // Обозрение психиатрии, неврологии и рефлексологии. 1926. № 4–5. С. 279–281; Burds J. A Culture of Denunciation: Peasant Labor Migration and Religious Anathematization in Rural Russia, 1860–1905 // Journal of Modern History. 1996. Vol. 68. № 4. P. 786–818; Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря Нижегородской губ. Ардатовского уезда с жизнеописанием основателей ея: преподобнаго Серафима и схимонахини Александры, урожд. А. С. Мельгуновой / Сост. С. Чичагов. СПб., 1903. С. 400, 514–515, 518, 526–527, 739; Чудеса при открытии мощей преподобного Серафима Саровского. М., 1903. С. 8; Чудесная помощь по молитвам к святителю Феодосию Углицкому, Архиепископу Черниговскому Чудотворцу // Черниговские епархиальные известия, приложение и неофициальный раздел. 1896. Т. 36. № 21. С. 725; Чудесные исцеления при мощах Святителя Феодосия Углицкого в дни открытия и прославления их // Черниговские епархиальные известия, приложение и неофициальный раздел. 1896. Т. 36. № 18, С. 621, 622; 1896. № 20. С. 663–66, 667; Чудесные исцеления у мощей святителя Феодосия, Архиепископа Черниговского, Чудотворца // Черниговские епархиальные известия, приложение и неофициальный раздел. 1896. Т. 36. № 22. С. 743, 745–746; Дело о кликушах // Журнал Министерства юстиции. 1862. № 9. С. 617–626; Дмитриева В. Л. Кликуши и порченные и как их лечить. М., 1926. С. 12–14, 16–21; The Englishwoman in Russia: Impressions of the Society and Manners of the Russians at Home. New York, 1855. P. 156–157; Еремин В. М. Гефсиманско-Черниговский скит при Свято-Троицкой Сергиевой Лавре (краткий очерк истории 1844–1990). М., 1992. С. 39–41; Ергольский В. Н. Преступление под влиянием демономанических галлюцинаций (Судебно-психиатрический случай) // Архив психиатрии, неврологии и судебной психопатологии. 1894. Т. 24. № 2. С. 61–72; Freeze G. L. Institutionalizing Piety: The Church and Popular Religion, 1750–1850 // Imperial Russia: New Histories for the Empire / Eds. J. Burbank, D. L. Ransel. Bloomington, 1998. P. 233–234; Геник Е. А. Третья эпидемия истерии в Московской губернии // Современная психиатрия. 1912. Август. Т. 6. C. 589, 592–593; Геник Е. А. Вторая эпидемия истерических судов в Подольском уезде Московской губернии // Неврологический вестник. 1898. Т. 6. № 4. С. 146–154; Гроссман Г. Б. К вопросу о кликушестве // Практический врач. 1906. Т. 5, № 19. С. 317; Яковенко В. И. Эпидемия истерических судорог в Подольском уезде, Московской губ. // Вестник общественной гигиены, судебной и практической медицины. 1895. Т. 25. № 3. С. 95–108; Исцеление одержимой. Рассказ священника (Журнал «Воскресение» № 16) // Ребус. 1893. Т. 12. № 45. С. 429–431; Карабчевский Н. П. Около правосудия: статьи, сообщения и судебные очерки. СПб., 1902. С. 228–232; Казаченко-Триродов Н. П. Психотерапия при кликушестве // Обозрение психиатрии, неврологии и рефлексологии. 1926. Т. 1. № 4–5. С. 293; Клементовский А. Кликуши: Очерк. М., 1860. С. 34; Костров Н. Колдовство и порча между крестьянами Томской губернии // Записки Западносибирского отдела Императорского русского географического общества. 1879. Т. 1. Ч. 2. С. 5, 6, 8, 11–12; Краинский Н. В. Порча, кликуши и бесноватые, как явления русской народной жизни. Новгород, 1900. С. 50, 52–53, 59, 69, 81, 86, 121–159, 183–187, 192–206; Лахтин М. Бесоодержимость в современной деревне. М., 1910. С. 13–29;