Девушка фыркнула.
— Я не подозреваю тебя в умышленной подделке. Но и поверить до сих пор не могу. Прости, Везунчик. — Мышка заглянула ему в глаза. — Я то верю тебе, то не верю… Боюсь принять желаемое за действительное. Я гонялась по Зоне за призраком мальчишки, подростка. Ты с ним не совпадаешь, и генетический анализ тут не поможет. У призраков памяти нет ДНК. Ты мне нужен, Везунчик, мне нужен реальный брат вместо воспоминания. Только убеди меня в том, что это ты.
Мышка легонько, кончиками пальцев отодвинула стопку бумаг.
Везунчик смущенно улыбнулся.
— Я не знаю, с чего начать.
— Да с чего попало! — буркнул Кайман. — Тоже мне проблема. Начни с чего подвернется, продолжай как угодно, можешь возвращаться к одному и тому же по несколько раз. Только выложи наконец свою историю, плешь тебя побери! И не вздумай врать.
— Спасибо за напутствие, — хмыкнул Тим. — Ну, если с чего попало, тогда начну с себя. Я…
Я всегда был не такой, как все. С детства. Только сначала я этого не понимал. Но потом мне объяснили… Ох как мне объяснили. Потом.
А сначала я был просто маленьким мальчиком. У меня были мама и папа. Мы жили в своем доме с маленьким садом и большим огородом. Иногда мне казалось, что дом неправильный, сад не такой и вообще все не так — но как именно все должно быть, я не знал, мне только делалось больно и плохо от несоответствия. Тогда я плакал и звал маму, мама брала меня на руки, прижимала к себе, и мне становилось хорошо.
Маму звали Люда. Папу звали Митя. Меня звали по — разному — Тим, Тимка, Тимоха, Тимошка, Мошка, солнышко, зайка… иногда случалось также «горе мое» и «паршивец», потому что я вечно куда — нибудь лез и вляпывался. Свое полное имя я в мелком детстве не выговаривал и вместо «Тимофей» называл себя «Мафей». Так рассказывала мама, я сам не помню. Да и про мамин рассказ забыл, а вспомнил только тогда, когда увидел в сталкерском архиве: «Сын, Матвей Пономаренко, 2010 г. р., пропал без вести во время выброса 2012 года». Вот я и думаю теперь, может, я плохо выговаривал другое взрослое имя? Не Тимофей, а Матвей? Меня, двухлетнего малыша, спросили — как тебя зовут? Я ответил «Матвей», а оказался в итоге Тимом.
Так оно было или не так? Об этом спросить не у кого. Мамы Люды давно нет в живых. С той самой летней ночи, жаркой и душной, когда в открытое окно нашего дома запрыгнула химера…
Она их убила. Моих родителей. Я проснулся от рева твари, рычания, шума — и криков. Я не хочу об этом помнить, но не смогу забыть. Я испугался и не понимал, где нахожусь и что со мной, сон это или кошмарная явь. Пока я понял, что не сплю, и сумел зажечь свечу, крики смолкли. Дверь в мою комнату открылась. На пороге стояла химера. Обе морды у нее были в крови — лакированные красные маски. Химера пристально смотрела на меня, наверное, одну секунду или две, но я успел встретить смерть там, на дне ее глаз. Она не бросилась. Я ждал, что она бросится, но тварь промедлила пару секунд — и тут раздались выстрелы.
Ее застрелили, и больше никто не погиб, только старшему из братьев Красиловых химера порвала ногу. Да еще недосчитались деревенского дурачка, которого она убила, прежде чем залезть к нам.
Я остался один. Осиротел, так это называется. Я тогда еще не знал, что осиротел во второй раз. У меня погибли мама с папой, единственные родные люди на этом свете. Я немножко сошел с ума. Ну, бывает. Я отказался идти приемышем в одну из Красиловских семей. Да, это ж надо знать нашу деревню… В общем, если коротко, клан Красиловых всегда враждовал с кланом Нечипоруков, а между ними трепыхались остальные. Я остался один в родительском доме, и каждую ночь мне в кошмарах являлась химера. Мне казалось, что она жива и охотится за мной. Она обещала съесть мои мозги… В общем, я свалил из деревни в Зону. Пробрался к Нечипорукам, у которых на участке был ход наружу, и сбежал.
Меня подобрал Доктор с Болот. Он очень странный человек, Болотный Доктор. Не злой, не добрый. Странный. У меня в тот момент такая каша была в голове и такая дыра в душе, что большинство взрослых рванулись бы меня утешать и приводить в разум. А Доктор просто позволил мне жить, как я хотел. Самому затягивать раны. Даже не знаю, благодарен я ему или нет. Наверное, все — таки да. Хотя бы за то, что он поселил меня в комнате, где был стеллаж с книгами на всю стену. Мы играли с ним в истории из книг. Он спрашивал — кто ты сегодня? И я назывался Индианой Джонсом или Язоном динАльтом. Я не сказал Доктору своего истинного имени, потому что он был колдун. Ну, примерно так я тогда рассуждал.
Я прожил в доме на Болотах полгода, и, наверное, мог остаться у Доктора насовсем. Но я вернулся в деревню. Домой, как мне казалось.
Меня не ждали. Мой участок «жгучего пуха» успели прибрать к рукам Красиловы. Ну, в каком смысле участок… В пустых домах «жгучий пух» разрастался годами, его никто не чистил. Собирали производимые им артефакты, сдавали Красиловым или Нечипорукам, взамен можно было заказать товары снаружи. Нечипоруки наладили канал доставки… В общем, за каждой семьей были закреплены брошенные дома, был такой и у нас, то есть у Лымарей, моих родителей… Приемных родителей.
Когда я вернулся в деревню, только тогда я узнал, что был не родным сыном. Черт, какие — то слезы сиротки, а не воспоминания! А все не так. У меня было обычное детство. Счастливое, потому что я не задавался вопросом, счастлив ли я. Жил себе и жил. До той самой ночи, когда пришла химера.
В общем, я вернулся домой, но встретили меня неласково. И я узнал о себе то, чего предпочел бы не знать.
Мне всегда везло. С детства. Не в том смысле, что мне в рождественском пироге попадалась монетка, а в другом, куда более важном. Еще малышом двух с чем — то лет я свалился в яму со «студнем». Ухнул в «холодец» с головой, представляете? На глазах у взрослых. Меня сразу вытащили, искупали, и оказалось, что я целехонек! Ядовитая дрянь должна была в момент разъесть мне кожу, а — ничего. Родители даже потащили меня к Доктору, так что я еще тогда побывал в доме на Болоте. Правда, я того случая не помню. Я вообще плохо помню раннее детство. И как мы возвращались втроем обратно через «карусель», я не запомнил. Мама потом рассказывала, что примотала меня к груди, обхватила руками и сжимала так, что я потом долго ходил весь в синяках.
От маминых рук — в синяках. А едкий «студень» мне был нипочем. Везунчик, ёшкин кот! Так меня и прозвали.
Ну, везло мне и везло. Должен кто — то быть везучим, верно? «Жгучий пух» меня не обжигал. Точнее, не всегда обжигал, через два раза на третий. Хотя в деревне аномалии были слабенькие, по сравнению с Зоной действовали вполсилы. А зверья там и вовсе не водилось. Потому и не береглись, оружия при себе не держали, спали летом с распахнутыми окнами… Впрочем, спящего человека от химеры ни ставни, ни автомат под подушкой не спасут. Слишком быстрая тварь. Молниеносная смерть.
Почему она не бросилась на меня? Химера убивает не от голода. Почему убийца промедлила и я выжил?
Мне в очередной раз повезло. Так сказали в деревне. А еще стали говорить, что мое везение — заемное. Что оно переходит ко мне от других людей, а на них взамен сыплются беды и несчастья.
Люди, к которым я вернулся, сказали мне, что это я виновен в смерти своих родителей. Приемных родителей. Я убил их своим везением, а сам выжил. Примерно так.
Нет, конечно, мне не бросали обвинений в лицо. Но за моей спиной ползли шепотки, а взрослые стали запрещать своим детям играть со мной. Я сошел бы с ума, если бы поверил. Но и совсем не поверить им всем я не мог. Что — то со мной было определенно не так… А кто я вообще такой? Если я не родился у мамы Люды и папы Мити, откуда я взялся?
Когда в две тысячи шестом году произошла вторая Чернобыльская катастрофа, пространство вокруг деревни Буряковка схлопнулось и свернулось в кокон. Внутри оказались жители деревни, группа туристов — и я. Двухлетний малыш, прижимающий к себе игрушку — яркого плюшевого жирафа. Меня обнаружили в огороде — наверное, я был единственным в мире ребенком, которого мама с папой действительно нашли на грядках с капустой. Я вел себя удивительно спокойно и начал плакать, только когда обмочил штанишки. Молодая семейная пара из числа туристов взяла меня к себе.
Как именно я попал в затерянную деревню? Почему именно туда? Откуда?
Я долго не знал ответов на эти вопросы.
До шестнадцати лет я жил в Буряковке замкнутым одиночкой. Сбежать оттуда в Зону, как я уже сделал однажды, было невозможно, потому что Нечипоруки слишком хорошо стерегли пространственный выход. Я работал на них и на Красиловых, и, как только скопил нужную сумму, заплатил, чтобы воспользоваться проходом.
Зона приняла меня как родного. Я скитался по ней в одиночку, затем прибился к лиманским сталкерам. Мне везло. В Зоне меня тоже прозвали Везунчиком. Я долго боялся, что мое везение обернется неудачами для тех, кто рядом со мной. Но этого не случалось. Я не был опасен для людей, как привык было думать.
Я не сразу выбрался за Периметр, и мне там не понравилось. Люди, люди, слишком много людей. Даже в поселке Чернобыль-4 их куда больше, чем нужно. Мне куда больше нравятся небо Зоны и простор под небом. Наверное, я никогда не стану таким человеком, какого принято считать нормальным. Ну и пусть. За Периметром я насмотрелся на толпы людей, живьем и по телевизору, и с облегчением вернулся в Зону.
Дальше Кайман все про меня знает. Ну, может, не все — но главное. Хороший напарник, десяток приятелей — это максимум, что мне нужно от человечества. Я бы, может, вообще за Периметр не высовывался, если бы не девчонки в «Штях».
В тот день мы обшаривали подвалы ржавого ремзавода. Взяли неплохой хабар, собирались уже возвращаться, и тут Кайман резко сорвался в лагерь к приятелям, а я за каким — то хреном решил пройти глубже. В одном коридоре сдвинулась «жарка» и стало можно пролезть туда, где раньше было перекрыто, ну я и сунулся. Там они и лежали. Мужчина и женщина. Лучше я опущу подробности, но, в общем, умерли они мгновенно. На шее женщины был медальон. Я открыл медальон, увидел фотографию, и на меня словно рухнул потолок.