– И как прошло начало учебного года?
Утомительно? Ужасающе? В нем появилось слишком много мертвых тел? Впрочем, людей в кампусе занимала всего одна тема.
– Смерть декана Бикмана просто ужасна, – проговорила она.
– Огромная потеря.
– Вы его знали?
– Люди вроде него не могут оставаться неизвестными. Я глубоко сочувствую его семье. – Профессор сложил пальцы домиком. – Буду откровенен, мисс Стерн. Меня порой ласково называют динозавром, а кто-то за глаза зовет ретроградом. Когда-то в Йеле отдавали предпочтение интеллектуальной жизни, но, несмотря на существующие внеклассные мероприятия и развлечения, ничто не увлекало сильнее присутствия прекрасного пола.
Алекс не сразу осознала, что имел в виду Уолш-Уайтли.
– Вы считаете, что женщинам не место в Йеле?
– Вовсе нет. Безусловно, женщины имеют право получать высшее образование, однако смешение полов ни к чему хорошему не ведет. Вот и в «Лету» не стоило брать женщин, по крайней мере, на место Вергилия или Данте.
– А Окулуса?
– Опять же, лучше обойтись без ненужных искушений. Впрочем, здесь можно сделать исключение, поскольку обязанности ограничены лишь содержанием имущества и исследовательской работой.
– Своего рода нянька.
– Именно.
Теперь-то Алекс поняла, на что сердилась Доуз.
Уолш-Уайтли стряхнул ворсинку с рукава.
– Я давно живу на свете и успел увидеть, как вроде бы безобидные шепотки контркультуры в конечном счете занимают место подлинной культуры, а почтенные университетские кафедры наводняют болтливые идиоты, готовые ради потакания недалеким умам искоренить вековые пласты великой литературы и искусства.
– Совершенно согласна, – обдумав его слова, кивнула Алекс.
– Прошу прощения? – моргнул явно озадаченный профессор.
– На наших глазах гибнет западный канон: Китс, Троллоп, Шекспир, Йейтс. – Алекс понадеялась, что в голосе отчетливо прозвучали нотки сожаления. – Зато есть целый курс, посвященный текстам популярных песен.
Ей нравились Шекспир и Йейтс, Китс нагонял скуку, а Троллоп восхищал – вероятно, это он изобрел почтовый ящик. И на лекции, где изучали творчество Velvet Underground и Тупака, она ходила с радостью. Впрочем, для Уолш-Уайтли удовольствие в учебе вряд ли что-то значило.
Профессор окинул ее пристальным взглядом.
– Элиот Сэндоу был самодовольным, бесхребетным и много болтал без толку. Отталкивающее сочетание. Поймите, влившись в ряды «Леты», я не намерен создавать проблемы, выкидывать фокусы и заниматься ерундой.
Неужели взрослый мужчина мог с таким серьезным видом говорить о фокусах?
– Да, сэр, – просто кивнула Алекс.
– Вы надолго остались без Вергилия, да и вообще почти без руководства. Не знаю, каких вредных привычек вы нахватались за это время, но под моим надзором можете о них забыть.
– Понимаю.
– Правда? – Он вдруг подался вперед. – Во время постыдного руководства декана Сэндоу без вести пропал студент. Вероятнее всего, он мертв. При его попустительстве общества, подверженные миазмам упадка, скатились до преступного поведения. Я написал правлению не одну жалобу и рад, что они не остались без внимания.
Алекс сложила руки на коленях, пытаясь выглядеть маленькой и уязвимой.
– Я… благодарна, что теперь нас… э-э… будет направлять твердая рука. – Что бы это, черт возьми, ни значило. – Меня испугала потеря Вергилия. Выбила из колеи.
Уолш-Уайтли сдавленно хмыкнул.
– Полагаю, что вы с вашим происхождением чувствовали себя здесь не в своей тарелке.
– Да, – согласилась Алекс. – Мне пришлось непросто. Но разве Дизраэли не сказал, что напасти учат лучше всего? – Хвала господу за мудрости, написанные на чайных пакетиках в столовой.
– Неужели? – отозвался Уолш-Уайтли, и Алекс испугалась, что зашла слишком далеко. – Я не дурак, мисс Стерн, и не поддамся на бойкие речи. В «Лете» не место трепачам и шарлатанам. Жду от вас своевременных отчетов о проводимых под вашим надзором ритуалах. И передам дополнительный список для чтения… – Он вдруг резко вскинул руку – должно быть, заметил промелькнувшее на ее лице огорчение. – Еще я не люблю, когда меня перебивают. Зарубите себе на носу, что вы – представитель «Леты», и ведите себя соответственно. Малейший намек на разногласия, и я попрошу немедленно исключить вас из «Леты» и из Йеля. Поверить не могу, что после позорного поведения в «Свитке и ключе» Майкл Ансельм уговорил правление позволить вам остаться. Я в недвусмысленных выражениях выразил мистеру Ансельму свое недовольство.
– И? – спросила Алекс, пытаясь подавить поднимающийся гнев.
– Что «и», мисс Стерн? – прошипел Претор.
– Что сказал Майкл Ансельм?
– Я… не смог с ним связаться. Мы оба очень заняты.
Алекс подавила улыбку. Ансельм не торопился ему перезванивать. И руководство «Леты» назначило на должность Претора лишь потому, что других кандидатов не нашлось. Никто не горел желанием выслушивать домыслы старого доброго профессора Уолш-Уайтли. Вдруг именно в этом и крылась возможность?
Дожидаясь, пока он закончит говорить, Алекс продумывала вероятные линии поведения. Наверное, бессмысленно пытаться привлечь профессора на свою сторону, но разве он не захочет возвращения полноправного представителя «Леты» Дэниела Арлингтона?
– Мой Вергилий…
– Огромная потеря.
Бессмысленные слова, взмах руки… Точно так же он отозвался об убийстве декана Бикмана.
Алекс решила попробовать еще раз.
– Но если существует способ добраться до него и вернуть назад…
Заметив недоверчиво вскинутые брови, Алекс приготовилась к новой тираде, однако голос Претора прозвучал удивительно мягко.
– Милое дитя, конец есть конец. Mors vincit omnia[19].
«Но ведь он не умер. Он сидит в бальном зале «Черного вяза»». По крайней мере частично.
И снова Алекс задалась вопросом, как много знает Уолш-Уайтли.
– В «Свитке и ключе»… – начала она.
– Только не ждите сочувствия, – строго произнес профессор. – Надеюсь, впредь вы станете здраво оценивать свои возможности. Любая проверка или ритуал проводятся лишь с моего одобрения. Я не допущу дальнейшей деградации «Леты», пусть даже правление сочло уместным слегка ослабить многолетние стандарты.
Проверка. Именно такое прикрытие использовала Алекс, чтобы проникнуть в гробницу «Свитка и ключа», а потом Ансельм озвучил выпускникам. Впрочем, он что-то заподозрил и наверняка поделился мыслями с руководством «Леты», вот только до Претора его слова вряд ли дошли. В конце концов, к чему дразнить пса, который лает по поводу и без? А если Претор знать не знал об их попытке открыть портал в ад, одной проблемой меньше.
– Понимаю, – проговорила Алекс, пытаясь скрыть облегчение.
Уолш-Уайтли покачал головой, теперь в его взгляде читалась жалость.
– Вы не виноваты, что оказались в подобном положении. Вам просто не хватает знаний или опыта, чтобы справиться с грузом обрушившихся забот. Вы не Дэниел Арлингтон и плохо подготовлены для роли Данте, не говоря уж о Вергилии. Однако все поправимо. Слушайтесь меня, и вместе мы справимся.
– Благодарю, сэр. – У Алекс руки чесались швырнуть в него хоть ручкой.
Уолш-Уайтли снял очки, достал из ящика стола тряпицу и медленно протер линзы. Он кинул взгляд влево, и Алекс заметила пожелтевшую фотографию, запечатлевшую двоих юношей на борту парусной лодки.
Профессор прочистил горло.
– Вы правда видите мертвых?
Алекс кивнула.
– Без всяких зелий или эликсиров?
– Да.
Алекс отметила детали кабинета, как только вошла: кусок сплавного дерева на полке рядом с фотографией, ракушки и найденные на берегу стеклышки, цитата в рамке на пресс-папье: «Умей навеки тайну молчаньем обойти – мудренее искусства на свете не найти»[20]. Однако прочитать профессора ей так и не удалось. Алекс слишком нервничала и не смогла разглядеть скрывающуюся за громкими словами безысходность.
– Серый сейчас здесь, – солгала она, хотя, к счастью, в кабинете призраков не наблюдалось. Может, потому, что Претор и сам стоял на пороге смерти?
Профессор вздрогнул, пытаясь внешне сохранять невозмутимость.
– Правда?
– Да, мужчина… – Теперь она вступала на рискованную территорию. – Пожилой. – Уолш-Уайтли нахмурился. – Хотя нет… его трудно разглядеть. Молодой. И очень привлекательный.
– Он… – Профессор быстро огляделся.
– Слева от вашего кресла, – подсказала Алекс.
Уолш-Уайтли протянул руку, словно мог проникнуть сквозь Покров. В этом беззащитном жесте таилось столько надежды, что Алекс ощутила острый укол вины. Однако ей во что бы то ни стало требовалось перетянуть профессора на свою сторону.
– Он что-нибудь сказал? – поинтересовался Претор, в голосе звучала обострившаяся за годы одиночества тоска. Он явно любил этого человека, а потом потерял.
Алекс подавила внезапное желание еще раз взглянуть на стоящую на каминной полке фотографию. Теперь она не сомневалась, что одним из тех улыбающихся, загорелых юношей, уверенных, что впереди ждет долгая жизнь, был сам Уолш-Уайтли.
– Я вижу Серых, но не слышу их, – снова солгала Алекс, а потом чопорно добавила: – Я не спиритическая доска.
– Само собой, – согласился он. – Я не это имел в виду.
От прежней насмешливости не осталось и следа. Но Алекс понимала, что стоит действовать осторожно.
Ее бабушка предсказывала судьбу по остаткам турецкого кофе – горького, темного и настолько густого, что он, казалось, медленно сползал по пищеводу.
– Ты продаешь людям ложь, – часто жаловалась мать Алекс. Забавно было слышать такое от Миры, черпающей надежду в кристаллах, ваннах с различными маслами и пучках шалфея, обещающих чистоту, процветание и обновление.
– Я ничего не продаю, – возражала Эстреа дочери.
И правда, Эстреа Стерн никогда не брала плату за предсказания. Однако люди сами приносили буханки хлеба, сделанные из фольги коробочки с попкорном, кексы и жевательные клубничные конфеты. И уходили со слезами на глазах, целуя ей руки.