– Они любят тебя, – как-то заметила Алекс, пораженно наблюдающая за этой сценой из-за кухонного стола.
– Mija[21], лишь до тех пор, пока не возненавидят.
Сперва Алекс не поняла, но потом сама увидела, как те же самые люди отворачивались от бабушки на улице, а кассирши в магазинах, небрежно улыбаясь, отводили в сторону глаза.
– Я видела их в худшие моменты, – объяснила как-то Эстреа. – Когда люди раскрывают перед тобой тайные стремления, то потом вовсе не жаждут столкнуться где-нибудь в очереди, покупая помидоры черри. Только матери не рассказывай.
И Алекс даже не упоминала о приходящих в квартиру бабушки людях, поскольку всякий раз, как Мира узнавала о предсказаниях судьбы, она ворчала всю дорогу до дома.
– Она смеется надо мной, когда я плачу за чтение карт Таро, а сама занимается тем же самым, – бушевала Мира, ударяя по рулю тыльной стороной ладони. – Лицемерка.
Однако Алекс знала, почему Эстреа насмехалась над шарлатанами, к которым обращалась Мира, вечно колебавшаяся между надеждой и разочарованием. Они всегда лгали, Эстреа говорила только правду – она в самом деле видела настоящее и будущее, а если вдруг в чашке ничего не удавалось прочесть, прямо сообщала об этом посетителям.
– Погадай мне, – как-то пристала к ней Алекс.
– Милая, чтобы предсказать твою судьбу, мне не нужна чашка кофе, – проговорила Эстреа. – Ты многое вынесешь, но за всю причиненную боль, – она сжала подбородок Алекс костлявыми пальцами, – судьба оплатит тебе в десятикратном размере.
Алекс сомневалась в верности расчетов, однако прежде Эстреа Стерн никогда не ошибалась.
Она окинула Претора внимательным взглядом. В нем ощущалась затаенная надежда, как и в посетителях, сидящих за кухонным столом бабушки, боль окутывала его, словно аура. Эстреа говорила, что не способна лгать, заглядывая в сердце, однако Алекс, судя по всему, не унаследовала эту черту. Впервые за долгое время она подумала об отце – не только о его улыбке и привлекательном лице, но о некоем живом, пусть и таинственном человеке. Если верить матери, Алекс была на него похожа. Может, ему тоже легко удавалась ложь.
– Серый выглядит спокойным, – проговорила она. – Ему нравится быть здесь и наблюдать за вашей работой.
– Хорошо, – хрипло пробормотал Уолш-Уайтли. – Это… здорово.
– Иногда им требуется время, чтобы открыться.
– Конечно, да… – Он снова надел очки и откашлялся. – Я попрошу Окулуса составить расписание заявленных обществами ритуалов. Обсудим его завтра вечером.
Больше ничего не добавив, профессор открыл ноутбук и вернулся к работе, недвусмысленно намекая, что встреча окончена.
Алекс не сводила взгляда с сидящего перед ней старика. Наверняка после ее ухода он расплачется и потом при случае снова спросит об этом юноше. Возможно, даже на какое-то время станет с ней мягче и добрее, чтобы расположить к себе, но при малейшем сомнении вновь проявит враждебность. Отлично. Нужно просто сохранить его расположение, пока Дарлингтон не вернется домой. Тогда золотой мальчик «Леты» сможет все исправить.
Уже на полпути в общежитие она вдруг вспомнила сказанные Претором слова: «В «Лете» не место трепачам и шарлатанам». Когда трое профессоров заловили Мерси в попытке удержать ее на кафедре английского языка, один из них назвал всеми любимого декана Бикмана трепачом. Не самое распространенное слово. «Люди вроде него не могут оставаться неизвестными».
Претор в силу своей должности получал полный доступ к архивам и ресурсам «Леты», включая оружейную, полную ядов и зелий. Профессора назначили Претором на прошлой неделе, прямо перед тем, как начались убийства, и ему явно не нравился декан Бикман.
Открывая ворота, чтобы пройти на территорию Джонатана Эдвардса, Алекс размышляла о мотивах и средствах. Что касается возможностей, она лучше всех знала: каждый создает их себе сам.
19
Алекс отыскала Доуз в читальном зале Джонатана Эдвардса, где та склонилась над планом Стерлинга и «Демонологией» Китчера.
– Мишель велела прочитать мне эту книгу, – проговорила Алекс, поднимая и пролистывая томик. – В ней говорится о Проходе?
– Нет, изложены кое-какие споры о природе ада.
– Больше похоже на путеводитель.
Доуз закатила глаза и обхватила руками наушники, будто цеплялась за буек.
– Ты что, вообще не боишься?
Алекс не могла ответить твердое «нет» и вместо этого произнесла:
– Мишель сказала, что нам придется умереть, чтобы завершить ритуал. Я в ужасе и не горю желанием это делать.
– Как и я, – согласилась Доуз. – Хотелось бы мне обладать твоей храбростью.
– Я безрассудна. Есть разница.
В уголке рта Доуз мелькнуло нечто, напоминающее улыбку.
– Возможно. Расскажи о Преторе.
– Он просто душка. – Алекс устроилась на соседнем стуле.
– Серьезно?
– Доуз.
– Я немного покопалась в его прошлом, – чуть покраснев, призналась Доуз. – Уолша-Уайтли не слишком жаловали в «Лете». Вергилий просто ненавидел и всеми силами противился его избранию. Хотя нельзя отрицать, что в академических кругах он считался суперзвездой.
– Плохая новость: с возрастом он вовсе не смягчился. Но есть и хорошая. Похоже, ни Ансельм, ни руководство не сообщили профессору, что на самом деле случилось в «Свитке и ключе».
– Какой смысл скрывать?
– Потому что, судя по всему, новый Претор одержим праведным негодованием. Похоже, он много лет жаловался руководству «Леты» на то, как все мы позабыли о прежних ценностях. Его просто решили заткнуть, чтобы оставил их в покое.
– И повесили на нас.
– Типа того. Но пусть считает, что мы глупые и неумелые. Для нас так будет лучше всего.
Доуз скрестила руки на груди.
– Ты хоть знаешь, сколько я трудилась, чтобы меня начали воспринимать всерьез и не отмахивались от моей диссертации? Изображать из себя дурочек довольно унизительно. Тебе так скажет любая женщина, которой придется с ним общаться. Это…
– Знаю, Доуз. Но лучшего прикрытия нам не найти. Так что давай, пока со всем не разберемся, просто потанцуем под его дудку. А потом я с радостью отойду в сторонку, а ты сокрушишь его эго своим блестящим интеллектом. Ладно?
– Хорошо, – немного поразмыслив, согласилась Доуз.
– Не хочется походить на Тернера, но у нас есть план?
– Вроде того. – Доуз разложила на столе несколько отпечатанных страниц, помеченных разными цветами. – Если мы сможем отыскать остальные зацепки к Проходу, то начнем ритуал в полночь. Нам нужно четыре дверных проема, и каждый порог следует отметить кровью.
– В Хеллоуин.
– Знаю, – вздохнула Доуз. – Однако у нас нет выбора. Если мы все сделаем правильно… что-то должно произойти. Не знаю точно, что именно, но откроется дверь в ад, и появятся четыре могилы. Написано не очень понятно.
– Четыре могилы для четверых убийц.
– Если у нас есть четверо убийц.
– Будут, – заверила Алекс, хотя Тернер пока еще не согласился. Можно, конечно, еще разок наведаться к мерзкой карте, но нужно действовать быстро. Только вот удастся ли отыскать того, кто согласится быть похороненным заживо ради спасения некоего незнакомца? – Нам понадобится… оружие или что-то в этом роде?
– Можно прихватить с собой, но я не представляю, с чем нам придется сражаться и что будет ожидать с той стороны. Могу лишь сказать, что в путь отправятся вовсе не тела, а души.
Но Алекс вдруг вспомнила сцену, разыгравшуюся перед ней в подвале Розенфельд-холла.
– Дарлингтон исчез, я видела, как это произошло. Не только душа, но и тело.
Он стоял там рядом с ней, потом вдруг вскрикнул и в следующее мгновение пропал, а крик растворился в тишине. Не отразился эхом, не затих постепенно – просто смолк в один миг.
– Потому что его съели, – буднично пояснила Доуз, как самую очевидную вещь на свете. – Только так он смог бы стать… ну, таким, как сейчас.
– Значит, никому из нас не грозит превратиться в демона?
– Не думаю. – Доуз снова вцепилась в наушники.
– Ради всего святого, Доуз.
– Откуда мне знать? – резко бросила она; похоже, мысль о потере человеческого облика волновала ее меньше, чем перспектива лишиться работы в «Лете». – Трудно сказать, что произойдет, нет практически никаких записей на эту тему. Однако отправить в ад лишь души – своего рода защита. Тела проницаемы и способны меняться, поэтому нам нужен тот, кто присмотрит за нами и создаст связь с миром живых. Мне не нравится мысль проводить ритуал в Хеллоуин. Мы привлечем множество Серых.
Алекс ощутила подступающую головную боль. На подготовку оставалось чуть больше недели, однако ее не покидало то же чувство, что перед ритуалом в «Свитке и ключе». Им не хватало знаний, снаряжения и, черт возьми, подходящей команды. Как там сказал Уолш-Уайтли? «Надеюсь, впредь вы станете здраво оценивать свои возможности». Она тут же вспомнила о Лене. Несмотря на жадность и непомерные амбиции, он всегда проявлял удивительную осторожность. И пусть этот глупец не сомневался, что сможет заслужить доверие Итана и продвинуться по служебной лестнице, но даже при отсутствии денег никогда не опускался до простого грабежа, поскольку знал, что его поймают. Он не был вором и уж точно не умел планировать все наперед. Именно поэтому в кампусы он отправлял Алекс, которая в те времена все еще походила на ребенка, не опустошенного отчаянием и разочарованием. Низкий риск, высокая награда – по крайней мере, для Лена.
Теперь, судя по словам Доуз, им предстояло беспомощно лежать в земле и доверить кому-то сражаться с кучей Серых. Впервые Алекс ощутила неуверенность.
– Мне это не нравится, – проговорила она. – Я не хочу втягивать в наше дело постороннего человека. Кстати, не забудь – чтобы увидеть Серых, ему придется выпить эликсир Хирама, а это может привести к летальному исходу.
– Мишель…
– Мишель Аламеддин не станет нам помогать.
– Но она была его Вергилием.