Теперь уже все спотыкались; камни двора словно прогибались под ними, но метроном настойчиво отбивал ритм. Вдруг земля разверзнется и поглотит их? Может, именно это имелось в виду под «погружением», о котором говорила Доуз?
– Так и должно быть? – прокричал Трипп.
– Не останавливайтесь! – велела Алекс, пошатываясь, но продвигаясь вперед.
– Фонтан! – воскликнула Мерси.
Теперь из переполненной квадратной чаши лилась вода, струилась мимо херувимов и скапливалась у основания, а потом, просачиваясь сквозь щели между мостившими дорожки камнями, подбиралась к ним. Алекс ощутила странное облегчение, что это не кровь.
Коснувшаяся ботинок вода оказалась горячей.
– Что за вонь, – пробормотал Трипп.
– Сера, – пояснил Тернер.
«Это всего лишь река», – мысленно твердила себе Алекс. Но какая? Реки текли во всех пограничных землях, отмечая места, где мир смертных становился проницаем, позволяя вступить в загробную жизнь.
Вода все прибывала, но они упорно пробирались вперед, по-прежнему двигаясь в унисон, а достигнув фонтана, застыли, глядя друг на друга. Изваянные по углам херувимы смотрели прямо в центр, в никуда. Или, может, просто наблюдали, ожидая, когда откроется дверь?
Доуз впилась зубами в нижнюю губу, дыша рвано и поверхностно. Трипп кивал, будто слышал некую таинственную музыку, что-нибудь для поднятия духа из коллекции Jock Jams. Мрачный Тернер решительно поджал губы – единственный из них, кому приходилось иметь дело с чем-то подобным. Вероятно, в свое время он вышиб не одну дверь, готовясь к любым неприятностям, поджидающим по ту сторону. Впрочем, это ведь не одно и то же.
Сейчас они – паломники. Первопроходцы. И почти что мертвы.
– На счет три, – срывающимся голосом скомандовала Доуз.
Они считали вместе, но сквозь шум воды голоса были едва слышны.
Один.
Внезапно поднялся ветер, тот самый ледяной вихрь, что рвался из темноты. Теперь он сотрясал деревья во дворе и заставлял дребезжать стекла в оконных переплетах.
Два.
Камни у ног, казалось, испускали свет. Услышав вскрик Доуз, Алекс опустила глаза. Исчезла трава и мощеная дорожка, осталась лишь постепенно убывающая вода.
Бросив отчаянный взгляд на Мерси, Доуз протянула ей серебряный тональный свисток.
– Присмотри за нами, – с мольбой в голосе попросила она.
– Если придется – беги, – напутствовала Алекс.
Три.
Взглянув друг другу в глаза, они взялись за края чаши.
Спуск
Момента падения Алекс не запомнила, только осознала вдруг, что быстро погружается в воду, а река смыкается над ней. Она попыталась вынырнуть на поверхность, однако что-то схватило за запястье, а вокруг талии обвилась чья-то рука. Ощутив давление воды, Алекс закричала, но в рот проникли пальцы, попытались впиться в глазницы, холодной безжалостной хваткой вцепились в руки и ноги.
Похоронены заживо. Но почему вот так? Ведь это должно быть похоже на падение, на полет. Алекс попыталась позвать Доуз, Мерси, Тернера, но чьи-то пальцы впились в горло, мешая говорить. Теперь они лезли в уши, проникали между ног.
Может, Доуз и остальные все еще наверху? От этой мысли ее пронзила волна ужаса. Алекс бросилась в ад, но вдруг они остались во дворе? Или вознеслись в какой-то лучший мир, пока ее внизу рвали на части? Алекс всегда доставляла проблемы, и в этой компании оказалась единственной настоящей грешницей. Ведь что Тернер? Наверняка, выполняя свою работу, порешил какого-нибудь негодяя и до сих пор мучается угрызениями совести. Доуз убила Блейка, чтобы спасти жизнь Алекс. Недотепа Трипп, скорее всего, влез в то, с чем не сумел справиться.
Однако Алекс – совсем другое дело. Она без всякого раскаяния забила битой Лена, Ариэля и прочих, и теперь нечто на другой стороне пыталось предъявить на нее свои права. Оно ждало слишком долго и теперь, завладев ею, не собиралось отпускать. Эти руки жаждали ее плоти; влекомая через весь город в «Черный вяз», она чувствовала их голод. Алекс убеждала себя, что причина в ее уникальности, принадлежности к ходокам Колеса, но, может, ей удалось преодолеть защитный круг, поскольку она больше не входила в число смертных, законопослушных граждан этого мира? Алекс не мучилась угрызениями совести и не понесла наказания за совершенные преступления, а теперь наступила расплата.
Пальцы, казалось, пронзали насквозь, впивались в кожу и кости. Алекс сделала вдох, и легкие наполнил горячий, насквозь пропахший серой воздух. Сейчас ей было все равно. Главное – она дышит. Вода исчезла. Пальцы больше не сжимали горло. Преодолевая боль, Алекс распахнула глаза. Вокруг была черная ночь, падающие звезды, огненный дождь. Она падала? Летела? Стремилась к чему-то или просто тонула в темноте? Алекс не сумела бы ответить. По шее стекал пот, жар окутывал со всех сторон, словно бы ее запекали прямо в коже.
Внезапно Алекс с силой ударилась о землю, и из груди вырвался короткий прерывистый всхлип.
Она с трудом села. Постепенно в темноте начали проступать очертания… лестница, высокий потолок. Намереваясь встать, она оперлась рукой об пол и ощутила, как под пальцами извивается что-то теплое. Она резко дернулась, но, взглянув вниз, обнаружила лишь ковер со знакомым рисунком, полированные доски, сводчатый потолок над головой. Где она? Не вспомнить. Жутко болела голова. Она пошла открывать дверь, а Алекс закричала, веля остановиться. Нет, не так.
Борясь с непослушными ногами, Пэм прикоснулась пальцами к затылку, где пульсировала боль, и, судорожно вздохнув, отдернула пальцы. Почему не удавалось привести в порядок мысли?
Она хотела заказать пиццу. Может, лучше приготовить? Алекс отправилась наверх, чтобы принять душ. Они печалились. Вместе. Она вспомнила ужасные последние слова декана Сэндоу. Никому здесь не будут рады. Слезы защипали глаза. Плакать не хотелось. Не нужно, чтобы Алекс застала ее в момент слабости. Пэм вдруг осознала, что сидит у подножия лестницы в Il Bastone, а вокруг разбросаны осколки витражного стекла. Она снова коснулась затылка, на этот раз готовая к боли.
Пэм открыла дверь, и кто-то отбросил ее к стене. Случайно. Она просто неуклюже застыла у него на пути. Оказалась не в том месте не в то время. Но разве Пэм не заперла дверь? Почему она до сих пор открыта? И где Алекс?
Играла музыка. Знакомая песня The Smiths. Где-то в доме раздались голоса, звуки шагов, кто-то побежал. Не обращая внимания на подступающую к горлу волну тошноты, она заставила себя подняться на ноги.
Снаружи что-то завыло, а потом через открытую дверь хлынул поток волосатых тел. Шакалы. Прежде она видела их только один раз, когда они явились на зов Дарлингтона. Пэм вжалась в стену, но они кучей меха и щелкающих зубов промчались мимо нее, оставляя после себя густой запах тлена, экскрементов и сальной шерсти.
– Алекс? – позвала она.
Кто-то вломился внутрь и оттолкнул ее с дороги. Но ведь с Алекс все в порядке? Она из тех девушек, которые всегда выбирались из неприятностей. «Боец, – однажды восхищенно заметил Дарлингтон. – Слегка неотесанная, но посмотрим, Пэмми, вдруг нам достался алмаз?»
Пэм тогда с трудом выдавила улыбку. Ей никогда не нравились слова «неограненный алмаз» – ведь чтобы впустить свет, его придется резать снова и снова.
Она и сама не знала, желала ли Алекс неудачи. Впервые увидев эту тощую девчушку с худенькими руками и ввалившимися глазами, новую Данте, Пэм ощутила некое сожаление. Алекс ничуть не походила на образованных, уравновешенных девушек, появлявшихся до нее, и у Пэм тут же возникло желание ее накормить – осторожно, с уговорами, не подставляя рук, словно бездомную собаку. Дарлингтон, похоже, вовсе не считал Алекс опасной. А еще она никогда ни о чем не просила Доуз, не отдавала приказов, не выдвигала требований, сама за собой убирала и шныряла вокруг, словно крыса, боящаяся попасться на глаза амбарным кошкам. И никаких фраз вроде: «Не могли бы вы сделать одолжение и приготовить что-нибудь на скорую руку? Хочу сделать сюрприз соседкам по комнате…» или «Можно я брошу в стирку несколько лишних вещей?»
Пэм ощущала тревогу, чувствовала себя бесполезной и в то же время испытывала благодарность. Сперва Дарлингтон бормотал себе под нос жалобы на новую девушку, но однажды вечером, после ритуала в Бейнеке, все изменилось. Вернувшись, они перебили половину стеклянной посуды и напились до бесчувствия. Пэм же надела наушники, включила Fleetwood Mac и всеми силами постаралась не обращать на них внимания. На следующее утро она нашла их спящими в гостиной. К чести Алекс, та осталась и наводила порядок наравне с Дарлингтоном.
Потом он исчез, а Доуз так и не смогла простить эту девушку, сеявшую вокруг себя одни лишь беды, чье появление в их мире принесло с собой нежданные последствия.
«Мне нужно двигаться, – мысленно велела она себе. – Творится что-то плохое».
Вновь накатило тошнотворное чувство, как и всякий раз, когда родители ссорились. В доме явно было что-то не так.
«Все в порядке, зайка, – приговаривала мать, укладывая ее в постель. – У нас все хорошо».
На миг Пэм решила, что ей померещилось или сознание вот-вот ускользнет, но нет, свет и в самом деле мерцал. На кухне зазвенела посуда, затем сверху донесся крик.
«Алекс».
Вцепившись в перила, Пэм поплелась вверх по ступенькам. От страха ноги словно налились свинцом. Она все время чего-то боялась – что-то не то сказать, задать неверный вопрос, сделаться посмешищем, а у прилавка в магазине, если приходилось искать по карманам мелочь, густо краснела лишь при мысли о том, что задерживает стоящих позади людей. Страхи сопровождали ее всю жизнь, и пора бы уже к ним привыкнуть, но, боже, как ей не хотелось подниматься по этой лестнице. Слуха коснулись мужские голоса, затем зло и в то же время испуганно что-то ответила Алекс – а ведь она никогда ничего не боялась.
Внезапно, чуть не сбив Пэм с ног, мимо, скуля и повизгивая, снова пронеслись шакалы. С чего они убегали? И зачем вообще появились? Почему Пэм ощущала себя