– О, прекрасно, – отозвалась Мишель с легким смешком. – Мы и прежде виделись. Отличные люди, пока не заводишь разговор о политике.
Алекс прикинула варианты. Как же быть? Нервировать Мишель не хотелось, но и лжи с нее уже хватило.
– Я знаю, что тем вечером ты не вернулась в город, – прямо заявила она.
– О чем ты говоришь?
– Ты сказала, что возвращаешься в Нью-Йорк. Торопилась, чтобы успеть на поезд. Но ты уехала только на следующее утро.
Мишель залилась румянцем.
– А тебе какая разница?
– В кампусе случились два убийства. Поневоле начнешь во всем сомневаться.
Но Мишель уже совладала с собой.
– Вообще-то тебя это не касается, но я здесь кое с кем встречаюсь и стараюсь приезжать несколько раз в месяц. Мой парень не возражает, а если бы и возражал, я не заслуживаю допроса. Я о тебе беспокоилась.
Наверное, стоило извиниться и постараться вести себя дружелюбно, но Алекс слишком устала, чтобы играть в дипломата. Она держала в руках душу Дарлингтона, ощущая в ней вялую, дремотную мелодию виолончели и внезапный ликующий трепет взлетающих птиц. Если бы Мишель согласилась хоть немного рискнуть, они смогли бы лучше подготовиться и, возможно, добились бы успеха.
– И потому пришла сюда с улыбкой на губах, – заметила Алекс. – Но твоего беспокойства не хватило, чтобы помочь Дарлингтону.
– Я ведь уже объяснила…
– Тебя никто не заставлял спускаться с нами. Нам нужны были твои знания и опыт.
– Вы совершили спуск? – Мишель облизнула губы.
Стало быть, она не в курсе. Значит, Мишель не общалась с Ансельмом или вышестоящим руководством, не встречалась с Претором. Может, в самом деле просто беспокоилась об Алекс? Неужели Алекс настолько не привыкла к доброте, что любые проявления добрых чувств сразу вызывали сомнения? Или Мишель Аламеддин – заправская лгунья?
– Что ты здесь делаешь, Мишель? Зачем приезжала в Нью-Хейвен в ночь смерти декана Бикмана?
– Ты не детектив, – отрезала Мишель, – а всего лишь студентка. Ступай на занятия и держись подальше от моей личной жизни. Я и так потратила на тебя достаточно времени. – И, развернувшись, она исчезла в толпе.
Борясь с желанием последовать за Мишель, Алекс все же скользнула в аудиторию на лекцию по Шекспиру. Мерси заняла ей место. Опустившись на сиденье, Алекс достала телефон. Доуз отправилась к Триппу готовить.
«Мишель Аламеддин в кампусе. Похоже, лжет о причине приезда», – написала Алекс Тернеру.
«Что она сказала?» – почти тут же ответил Тернер.
«Что выполняет поручение библиотеки Батлера».
Ожидая сообщения, Алекс не сводила взгляда с экрана.
«Сомневаюсь. Она не работает в Батлере».
«С каких пор?»
«Никогда не работала».
Что? Почему Мишель лгала не только ей, но и «Лете», что работает в библиотеке Колумбийского университета? Зачем на самом деле приехала в кампус? Для чего отыскала Алекс? И еще – любопытный факт: Мишель и глазом не моргнула, когда Алекс упомянула о двух убийствах. Но ведь официально убийство в кампусе было лишь одно. Марджори Стивен – которую, кстати, Мишель знала – вроде как скончалась от естественных причин. Но для чего Мишель убивать профессоров? Алекс не могла даже предположить.
Ей никак не удавалось сосредоточиться на лекции, хотя профессор разбирал знакомый материал. По правде говоря, Алекс поддалась на уговоры Мерси и записалась на этот курс главным образом потому, что уже два семестра изучала пьесы Шекспира. Конечно, она прочла еще далеко не все, но, по крайней мере, не приходилось хитрить и выкручиваться на лекциях.
Может, во всем случившемся была и положительная сторона? Больше не придется мучиться на занятиях и наблюдать за дивами, глотающими птичье дерьмо ради славы нового альбома. Впрочем, Алекс с легкостью представляла, какой станет жизнь за пределами университетских стен, и ничуть не желала возвращаться в душный, знойный Лос-Анджелес, устраиваться на дерьмовую работу, где будут платить жалкие крохи, и уповать лишь на обрывки надежды, выходные, пиво и секс, чтобы месяц прошел более сносно. Ей не хотелось забывать Il Bastone, его бархатные диваны и дребезжащую стереосистему, библиотеку, у которой приходилось выпрашивать книги, и всегда полную кладовую. Алекс нравились поздние утра и перегретые аудитории, лекции о поэзии и слишком узкие деревянные парты. Она бы с радостью осталась здесь, слушая слова профессора, сравнивающего «Бурю» с «Доктором Фаустом» и прослеживающего линии влияния. «О, это ад, и я в нем нахожусь».
Под высоким потолком невесомо парили латунные люстры, окруженные панелями из темного дерева, в окне красовался витраж от Тиффани, неуместный в классной комнате. Сочетая в себе темно-синий и зеленый, пурпурный и золотой, он изображал группу ангелов, точнее миловидных девушек с крыльями в стеклянных нарядах, на нимбах которых имелись надписи «Наука», «Интуиция», «Гармония»; вокруг «Искусства» сгрудились «Форма», «Цвет» и «Воображение». Их лица выглядели странно, казались слишком реальными, словно вклеенные в витраж фотографии. Лишь одна фигура – «Ритм» – выбивалась из общей картины, она смотрела прямо, и Алекс всегда гадала, с чем это связано.
Витраж от Тиффани заказали в честь умершей женщины Мэри, и ее имя было написано на книге, которую держала в руках одна из коленопреклоненных девушек. Во времена «Черной пантеры» панели убрали, опасаясь возможных общественных беспорядков, но неудачно подписали коробки, и стекла так и пылились без дела, пока на них не наткнулись десятилетия спустя. Неужели в кампусе так много богатства и красоты, что легко забыть нечто исключительное и просто смириться с потерей?
Но какой смысл в этом окне? Впрочем, нужен ли он? Витраж красив сам по себе. Можно просто любоваться стройными конечностями, развевающимися волосами и усыпанными цветами ветвями, помещенными в добродетельную картину, созданную, чтобы почтить память.
Алекс нравилась такая жизнь, полная бессмысленной красоты, которая сейчас могла исчезнуть легко, словно сон. Однако память о ней останется навсегда и будет преследовать Алекс до конца дней.
К стене, прямо под окном, прислонилась девушка, и при виде медового цвета кожи и золотистых волос у Алекс на миг сжалось сердце. Она походила на Хелли. Перед зимними каникулами ни у кого не бывало такого загара.
Вообще-то девушка в джинсах и черной футболке выглядела точь-в-точь как Хелли и смотрела на Алекс печальными голубыми глазами. Сердце быстрее забилось в груди. Должно быть, это галлюцинации, еще одно последствие прогулки в ад. Однако в груди уже сама собой вспыхнула дурацкая надежда. Может, Хелли каким-то образом нашла ее сквозь Покров? Ощутила присутствие в потустороннем мире и смогла наконец отыскать? Однако Серые всегда выглядели как в момент смерти, и у Алекс перед глазами до сих пор стояла мертвенно-бледная кожа Хелли и засыхающие на футболке пятна рвоты.
– Мерси, – прошептала Алекс. – Видишь ту девушку под окном?
Мерси вытянула шею.
– Почему она так на тебя смотрит? Мы ее знаем?
Нет, поскольку Алекс стерла все крупицы прежней жизни – и хорошие, и плохие. Она не поставила на тумбочку фотографию Хелли и ни разу не называла ее имя в разговоре с Мерси. К тому же девушка, застывшая под окном с не-ангелами, не могла быть Хелли. Ведь Хелли мертва.
Светловолосая девушка, словно устраивая проверку, направилась к задней двери лекционного зала. Алекс отлично понимала, что следует сидеть на месте, взять ручку и внимательно делать заметки, но все же…
– Сейчас вернусь, – прошептала она Мерси и схватила пальто, оставив на столе сумку и книги.
«Это не она». Конечно же нет.
Алекс толкнула дверь и вышла на Хай-стрит. Уже сгущались сумерки – в ноябре темнело рано. Алекс нерешительно застыла на тротуаре, наблюдая, как девушка переходит улицу. Асфальт походил на реку, а ей не хотелось входить в воду. Над дорогой словно парил пересекавший Хай-стрит мост, к арке прислонялись крылатые каменные женщины. Архитектор принадлежал к Костяным и строил также гробницу общества. Она не помнила его имени.
– Хелли? – нерешительно позвала Алекс, борясь с сомнениями и страхом. Но чего она боялась? Что девушка обернется? Или что как ни в чем не бывало продолжит путь?
Девушка не остановилась, нырнула в переулок рядом с «Черепом и костями».
«Дай ей уйти».
Алекс бросилась за ней и, следуя за блестящим золотом волос, очутилась в саду скульптур, где всего неделю назад разговаривала с Мишель.
Хелли стояла под вязами, желтое пламя в синем свете сумерек.
– Я скучала по тебе, – проговорила она.
Внутри словно что-то оборвалось. Это невозможно. Ведь Мерси тоже видела девушку. Она не Серая.
– Я тоже по тебе скучала, – отозвалась Алекс; голос звучал хрипло, неправильно. – Что это? Кто ты?
– Не знаю, – чуть пожала плечами Хелли.
Наверное, это иллюзия. Или ловушка. Что из совершенного в аду могло привести к таким результатам? Здесь явно крылась опасность. Желания не исполняются просто по щелчку пальцев. Смерть окончательна, даже если душа продолжает путь к Покрову, раю, аду, чистилищу или какому-нибудь царству демонов. Mors vincit omnia.[27]
Алекс сделала шаг, потом еще один. Медленно, почти ожидая, что девушка – Хелли – сбежит. Вверху что-то мелькнуло – в ветвях притаился малыш Серый, кудрявый мертвый мальчик, чей тихий шепот походил на шелест листьев.
Еще один шаг. Голубоглазая Хелли – калифорнийское солнце, девушка с журнальной обложки. Но это невозможно. Ведь они уже попрощались. Их связали кровь, месть и мутные неглубокие воды реки Лос-Анджелес. Движимая силой Хелли, она вернулась в квартиру, где осталось холодное тело подруги. Алекс умоляла ее остаться, потом легла, почти надеясь, что уже не проснется, а когда очнулась, копы светили ей в глаза фонариком, а Хелли, единственное солнце в ее жизни, исчезла.
– Черт, Алекс, – проговорила Хелли. – Чего ты ждешь?