Запрещенная «Военная игра» не была забыта и стала хитом арт-хаусных и домашних кинотеатров, где собирались знаменитости. Глория видела ее на закрытом просмотре в Национальном кинотеатре, куда можно было попасть только по приглашению. После этого, как и многие люди, которых до смерти испугал этот фильм, она решила построить под домом противорадиационное бомбоубежище. Она планировала вырыть его ниже существующего подвала и снабдить его бетонными стенами толщиной в три ярда.
Как и все, кто строил такие убежища, Глория Ламарк хранила это в тайне. При ядерном нападении каждый, кто знает о твоем убежище, убьет тебя для того, чтобы попасть туда первым. Она хорошо замаскировала его. Лестница, расположенная в дальней части холла, вела в маленький спортзал с велоэргометром, гантелями, гребным тренажером и беговой дорожкой. За деревянной дверью – сауна. Вход в убежище находился под сауной и представлял собой толстую железную дверь, какие можно увидеть в банковских хранилищах.
За первой железной дверью располагалось помещение с камерой слежения. Вторая, тоже запирающаяся, железная дверь выходила на спиральную лестницу и вела в само убежище, занимавшее, таким образом, третий подземный этаж.
Убежище состояло из нескольких комнат, герметично отделенных друг от друга железными дверями, подобно отсекам подводной лодки. Если одна комната пропустит радиацию, остальные все равно останутся незараженными. Убежище было оборудовано вентиляцией, которая могла подключаться к работающей от генератора воздухоочистной установке. Также была предусмотрена возможность монтажа водоочистной установки. Глория Ламарк рассчитывала, что они с Томасом при необходимости смогут существовать под землей многие месяцы, питаясь консервами и утоляя жажду заблаговременно заготовленными запасами воды.
Стоимость строительства оказалась астрономической. Когда в 1965 году строительство было завершено, страхи Глории поутихли, и она решила не проводить в убежище канализацию, делать запасы воды и пищи и отказалась от монтажа воздухоочистной установки. Вместо этого она поставила на двери наружные замки и иногда держала там Томаса, когда он был плохим мальчиком. Она прекратила наказывать его таким образом, когда ему исполнилось пятнадцать, и начиная с 1975 года ни разу не спускалась в убежище. Возможно, она забыла о нем.
Но Томас помнил.
И сейчас в одной из герметичных комнат убежища, находящейся на тридцать футов ниже уровня земли, в темноте, оглушенная собственным сердцебиением, лежала Аманда Кэпстик.
Она только что снова упала. Споткнулась о матрас. И теперь лежала тихо, приникнув ухом к каменному полу, прислушивалась. Но темнота оказалась громкой. Она всасывала в себя звук ее дыхания и возвращала его, стократно усилив. Кровь в ушах пульсировала. Аманде казалось, что она состоит из сотни пульсов, приводимых в движение ударами сердца. Пульсы, мысли и боль – вот что отделяло ее от окружающей пустоты. И еще желание помочиться.
Она снова поднялась. С каждой секундой ее способность ориентироваться в пространстве улучшалась. Она отчаянно пыталась понять, где находится.
По порядку.
Начиная с этой невозможной темноты. Понять, ощутить ее. Определить, что это за знакомый резкий запах. Стоять прямо было трудно. Несколько секунд на ногах – и Аманда теряла ориентацию. Она опиралась на стену или спотыкалась о матрас и падала.
Даже в самом темном месте должен быть какой-то свет – из-под двери, из щели между ставнями, в потолке. Здесь же света не было и не было никакого спасения от всеобъемлющей черноты.
Аманда дотронулась до себя, проверяя, существует ли она еще, состоит ли из плоти и крови. Провела рукой по волосам. Еще жива. Определенно еще жива.
Как-то она снимала сцену в палате, где лежали люди, пережившие инсульт. Некоторые из них казались пленниками в собственном теле – они оглохли, ослепли и не могли говорить, в то время как их сознание функционировало совершенно нормально.
Может, и она так же?
Если бы я могла найти сумочку. Там есть зажигалка.
Настоятельная необходимость помочиться начала заглушать все остальные мысли. Аманда перебарывала ее, но делать это было все труднее. Как раз сейчас мочевой пузырь снова схватило, и так сильно, что по щеке у нее сползла слеза. Она прислонилась к стене, скрестила ноги и стояла так, обливаясь потом.
Наконец приступ прошел. Следующие несколько минут можно жить.
Если бы меня парализовало и я лежала в больнице, мне ввели бы катетер.
Она снова позвала на помощь, однако попытка закричать заканчивалась приступом боли в мочевом пузыре, выметающим из головы все мысли.
Туалет. Господи, здесь должен быть туалет.
Найти туалет, а потом… А потом что-нибудь придумается.
У нее сильно болела левая рука – последний раз она очень неудачно упала. Правой рукой Аманда начала ощупывать стену. Методично. Я должна делать все по порядку. Каждый раз она продвигалась вперед на дюйм и ощупывала стену сверху донизу. До самого пол и затем куда достанет рука. Холодный шершавый камень.
Раз я попала сюда, значит, здесь должен быть выход.
В голове теснились сумасшедшие мысли. Не связан ли со всем этим доктор Теннент? Или Брайан? Кто был тот человек, который спускался по лестнице и пожал ей руку?
Она снова споткнулась, потеряла контакт со стеной, попыталась вновь ее нащупать и, вскрикнув, упала на каменный пол, лицом в матрас – сырой, заплесневелый, пахнущий старьем. Она обшарила весь пол, каждый дюйм, в поисках сумочки. Ее там не было.
– Кто-нибудь, пожалуйста, помогите мне!
Снова на колени. Встать. Успокоиться. Несколько раз глубоко вдохнуть. Удерживать равновесие, не волноваться, делать все по порядку. К стене. Все сначала.
Аманда шарила руками по холодному камню, стараясь убедить себя в том, что это просто ночной кошмар, как с поездом, который давит тебя, или с убийцей, который приближается, а ноги отказываются бежать.
Но переполненный мочевой пузырь настойчиво уверял ее, что она не спит. Да, это не сон. Она снова привалилась к стене и скрестила ноги, ругаясь сквозь стиснутые зубы.
Я не обмочусь. Я не стану мочиться на пол. Ни за что на свете.
54
– Вы знаете что-нибудь о шалашнике, доктор Теннент? Вы интересуетесь орнитологией?
В саду больницы опять стрекотала газонокосилка. Майкл всю дорогу от Хампстеда пробирался среди плотного потока машин, и это не прибавило ему хорошего настроения. И теперь лицезрение доктора Теренса Джоэля, сидящего на диване в расслабленной позе, в костюме кремового цвета, также не прибавляло ему хорошего настроения.
На каждый вопрос Майкла он отвечал своим вопросом. Майкл снял пиджак, но все равно истекал потом. В кабинете было невыносимо жарко. Жара чуть скрашивалась запахом свежескошенной травы, проникающим через окно, но теперь его заглушал сильный аромат одеколона доктора Джоэля.
– О беседковой птице? Нет, не знаю. Орнитология – одно из ваших увлечений?
Рычание газонокосилки становилось все сильнее. Майкл отпил воды из стакана и взглянул в медицинскую карту американца.
– Что, по-вашему, значит увлечение, доктор Теннент? В какой момент познания, которыми вы обладаете, превращаются в увлечение?
– И в какой же? – спросил Майкл.
Джоэль вытянул руки вдоль тела, откинулся назад и задумчиво уставился в потолок.
– Ptilonorhynchus violaceous. – Он посмотрел на Майкла и, отвечая на его вопросительный взгляд, сказал: – Шалашник атласный. Вы что-нибудь слышали об атласном шалашнике?
– Боюсь, что нет.
– Он смешивает частицы ягод с углем, получая таким образом краску. Он строит шалаш – или беседку, отсюда его второе название: беседковая птица – девяти футов в высоту, состоящую из многих комнат. Он каждый день подравнивает траву вокруг беседки, украшает беседку цветами и мертвыми насекомыми. Затем он строит из палочек ведущую к его дому улицу, делает из травинок кисть и раскрашивает эту улицу краской, полученной из ягод с углем. Это единственное живое существо на земле, за исключением человека, которое делает орудия труда и украшает свой дом. Это достойно восхищения, разве нет, доктор Теннент?
– Да, – осторожно ответил Майкл, так как по-прежнему не мог понять, куда клонит пациент. Он ждал продолжения рассказа.
Доктор Джоэль смотрел в потолок. Майкл взглянул в свои записи, сделанные на предыдущей консультации. Джоэль беседовал с ним о линзах. Он объяснил, почему мерцают звезды. Кажется, ему нравилось разговаривать об отвлеченных предметах. Майклу приходилось прикладывать максимум усилий для того, чтобы концентрировать внимание. «Аманда… – безостановочно проносилось у него в мозгу. – Аманда, любовь моя, где ты? Где ты?»
– Вы обладаете какими-либо познаниями в области орнитологии, доктор Теннент?
– Вы только что спрашивали меня об этом. Нет, боюсь, что не обладаю.
Майкл сделал пометку в медицинской карте. Похоже, Теренс Джоэль периодически забывал, о чем говорил. Защитный механизм.
Томас Ламарк внимательно следил за доктором Теннентом. У тебя сегодня не слишком хороший день, да, доктор Майкл Теннент? Ты считаешь меня жалким психопатом, который забывает, что он только что сказал. Ты не можешь дождаться окончания консультации. Ты здорово волнуешься за свою подстилку, Аманду Кэпстик. И поверь, волнуешься не зря. По правде говоря, на твоем месте я бы сходил с ума от волнения.
И это у тебя еще впереди.
– Вы знали, что многие виды птиц составляют пару на всю жизнь? – спросил доктор Джоэль.
Майкл ответил не сразу, надеясь, что Джоэль продолжит мысль.
– Нет, я этого не знал.
– Если они теряют свою пару, они чахнут и умирают. – Джоэль смотрел Майклу прямо в глаза.
Снова поглядев в записи, Майкл вспомнил, что на прошлой консультации Джоэль затронул тему автомобильных аварий. Майкл тогда еще задался вопросом, не знает ли он о Кэти. Теперь его занимал похожий вопрос. «Нет, – наконец решил он. – Скорее всего, нет». Он сам связывает эти вещи.