Кажется, этот человек знает о его прошлом.
– Расскажите мне о вашей жене, – сказал Майкл.
В окно заглянули лучи утреннего солнца, осветив левую сторону лица Теренса Джоэля, в то время как правая оставалась в глубокой тени. Такое освещение придало ему еще более призрачный вид. Он говорил с почти гипнотическим спокойствием:
– После ее смерти я купил двух белых голубей. Они любили друг друга. Я подолгу сидел возле их клетки, смотрел на них и завидовал. Они все время старались быть друг к другу ближе и непрестанно ворковали. – Он помолчал, затем спросил: – Доктор Теннент, вы когда-нибудь завидовали чьему-либо счастью с такой силой, что хотели разрушить его?
– Вы хотели причинить птицам вред?
– Я взял одного голубя из клетки и посадил его в темноту, в подвал. Потом долгими днями сидел возле клетки, наблюдая, как чахнет оставшийся в ней голубь. Он перестал есть и через некоторое время перестал звать свою вторую половину. Его перья свалялись, он бросил их чистить.
Это про меня. Я чахну без Аманды, как этот голубь.
– А голубь в подвале? – спросил Майкл.
– Там он и остался.
– Он умер?
– Нет. Каким-то образом он продолжал жить. Потом мне пришлось убить его.
Лицо Теренса Джоэля стало маской из стали. Майклу показалось, что он доволен собой. Это было интересно, Майкл хотел копнуть поглубже.
– Расскажите мне, какие чувства возникали у вас, когда вы наблюдали за голубем в клетке? Вы чувствовали, что сильны?
– Я всегда чувствую, что силен, доктор Теннент.
– Вы и вправду всегда ощущаете себя сильным или вы просто так думаете сейчас?
Впервые за время разговора Майкл отметил изменение в языке жестов Джоэля. Он вдруг посмотрел в пол, затем будто съежился. Психологическая защита.
– Наше прошлое… – сказал он и замолк.
– Что – наше прошлое? – продолжал давить Майкл.
– Вы знаете свое прошлое, доктор Теннент? Кто-нибудь вообще знает свое прошлое?
Майкл вернулся к своему вопросу:
– Скажите мне, что еще вы чувствовали, наблюдая за голубем в клетке?
– Я презирал его.
– Почему?
– Потому что он был так слаб, жалок, беспомощен. Потому что он перестал следить за собой, опустился, перестал есть. Это не свидетельствует о силе характера, доктор Теннент.
– Вы заперли в подвале самца или самочку?
– Самочку.
Неужели этот человек запер в подвале Аманду?
Мысль была абсурдной, но Джоэль выглядел так, будто у него был козырь в рукаве. Но что за козырь?
Решив любыми способами сохранить контроль над беседой, Майкл использовал единственное имеющееся у него оружие.
Он тихо спросил:
– Теренс, расскажите мне о своем собственном прошлом. Расскажите мне о ваших матери и отце.
Реакция была мгновенной. Джоэль стал похож на испуганного ребенка.
– Я не хочу говорить о них.
– Ваши родители живы?
Джоэля била дрожь. Его глаза были закрыты. Он несколько раз порывался что-то произнести, но только беззвучно открывал рот.
– Вы знаете… – наконец сказал он и замолчал.
– Что я знаю? – Голос Майкла оставался тихим и успокаивающим.
Джоэль провел пальцами по волосам:
– Я не хочу… – Он снова замолчал.
Майкл намеренно затянул паузу, затем спросил:
– Почему вы презирали птицу? Не считаете ли вы, что таким образом презирали какую-то часть себя? Нет ли у вас чувства, что вы попали в расставленную кем-то ловушку?
– Вы не… – Джоэль резко остановился, сжав кулаки.
– Понимаете? – подсказал Майкл.
Джоэль сердито потряс головой:
– Помолчите немного, вы не даете мне собраться с мыслями. Я пришел к вам для того, чтобы вы помогали мне, а не мешали.
«Он в еще худшем состоянии, чем я предполагал, – подумал Майкл. – Он на грани срыва. Что там такое с его родителями, о чем он не может говорить?» Он дал Джоэлю время прийти в себя.
– Давайте вернемся к голубю в клетке. Доктор Теннент, вы можете себе представить, каково это – любить кого-нибудь, а потом потерять?
– Мучая голубей, вы считали, что таким образом компенсируете потерю жены? Что раз она умерла, никто из живущих не имеет права на счастье? Интересно, как бы вы увязали это с высказыванием Аруна Ганди о правах без ответственности. – Майкл вскинул брови. – Вы сильнее, чем голубь, вы можете посадить его в подвал, но как же быть с тем, что чувствует голубь, находясь в подвале?
– Противорадиационном убежище, – поправил его Джоэль.
Майкл подался вперед:
– Противорадиационном убежище?
Томас почувствовал, что краснеет. Он не собирался этого говорить. Само как-то вырвалось. Осторожнее, осторожнее. Дурак, дурак, дурак.
Джоэль так трясся, что у него бились друг о дружку колени. Похоже, он был близок к припадку. Майкл понимал, что это из-за того, что он в бешенстве на самого себя. Но почему?
– Он… она… оно… – Томас всплеснул руками. Осторожнее, осторожнее. У него горело лицо, слова застревали в глотке. Осторожнее. – Это… шутка… она в шутку говорила, что это убежище. – Он взмахнул руками.
– Она?
Джоэль закачался взад-вперед.
– Давайте вернемся к подвалу, доктор Теннент. Давайте вернемся к голубю в подвале.
Майкл решил нанести еще один жесткий удар, пока Джоэль не пришел в себя.
– Расскажите мне о своем детстве. Кто были ваши родители? Расскажите мне о матери.
Осторожнее. Томас закрыл глаза и снова сжал кулаки. Осторожнее, осторожнее. Почему ты спрашиваешь о моей матери? Пытаешься провести меня?
– Вы не ответили на мой вопрос о голубе, доктор Теннент. Ответьте же на него, черт побери!
Майкл отметил эту вспышку злости. Злости против чего?
Что такого сделали ему родители?
– Я думаю, что разговор о родителях мог бы наметить прогресс в вашем лечении. Расскажите мне о вашем отце… или, если хотите, о матери, – спокойно сказал Майкл.
Томас вскочил и стал беспокойно ходить взад-вперед по комнате, стараясь собраться с мыслями, чтобы снова надавить на психиатра. Ярость затопляла его. Гнусный ублюдок, ты убил мою мать, а теперь хочешь, чтобы я говорил о ней. Хочешь сидеть и получать извращенное садистское наслаждение, выслушивая, как я любил ее? Я не предоставлю тебе такой возможности, доктор Майкл Теннент.
Он подошел к окну и вгляделся в безоблачное небо.
– Мы обязательно поговорим о них, но в другой раз. Хорошо?
– Я хотел бы знать, почему вам трудно говорить о них, – отозвался психиатр.
Томас подошел к двери, затем резко повернулся:
– Мы поговорим о ней. Обещаю. В другой раз. Хорошо поговорим. Это уж точно. Кажется, мое время вышло?
Майкл посмотрел на часы:
– У нас есть еще десять минут.
Томас кивнул. Он отчаянно хотел выбраться отсюда и боялся, что уже сболтнул лишнего. Задерживаться дольше было опасно – доктор Теннент переигрывал его, вытягивал информацию.
– Я дарю вам эти десять минут, доктор Теннент. – Томас улыбнулся. Самообладание вернулось. – Потратьте их с толком.
Он открыл дверь и вышел.
Майкл повернулся к компьютеру, вошел в Сеть и ввел в строке поиска: «Доктор Теренс Джоэль».
Появилась ссылка на веб-сайт. Хороший сайт, хотя, возможно, чуть пижонский.
Цветная фотография. Под ней – биографическая справка. Доктор Теренс Джоэль – родственник астронома сэра Бернарда Ловелла. Состоит в Исследовательском институте Скриппса. Является младшим профессором в Массачусетсом технологическом институте. Член Специального президентского консультативного комитета по поиску внеземного разума, учрежденного Рональдом Рейганом.
Майкл решил, что на следующем приеме спросит его о работе этого комитета. Он и сам интересовался НЛО.
Он просмотрел список увлечений доктора Джоэля. Еда. Шахматы. Является членом «Менсы».[6]
Достижения доктора Джоэля весьма впечатляли.
«Гораздо более, чем сам доктор Джоэль», – подумал Майкл.
82
Настасья Кински сидела верхом на своем чернокожем любовнике Уэсли Снайпсе. Распахнувшийся халатик совсем не скрывал ее грудей. Они стонали, вздыхали, Уэсли Снайпс брал ее груди в свои ладони, они кончали, они оба кончали…
Экран телевизора погас.
– Что ты смотришь, Том-Том?
Мать стояла рядом и держала в руке пульт дистанционного управления. Томас вспыхнул и не нашелся что ответить.
– Она такая худая, Том-Том. Красивая вешалка для одежды, но не более того. Кости торчат. Будто прибыла прямиком из концентрационного лагеря. Тебе не кажется?
В голове пронеслись образы скелетоподобных фигур из Аушвица, сменив лицо Настасьи Кински. Его передернуло.
– Я… – сказал он. – Это уже шло. Я смотрел фильм.
– Мои фильмы были целомудренны. Мы обещали, но никогда не показывали. Я бы никогда не смогла опуститься до такого. Ты понимаешь, как низко пали современные актрисы?
– Да, – тихо сказал Томас. Он злился из-за того, что мать была права, из-за того, что она выключила Настасью Кински, из-за… образов, которыми она наводняла его мозг.
– Ты можешь себе представить, чтобы я делала такое перед камерой, дорогой?
Он посмотрел на мать. В голове у него кружились вихрем несвязные мысли. Каково это было бы с Шарон Стоун? С Ким Бесинджер? Сигурни Уивер? Были ли они такими же худыми, как заключенные концлагерей? Неужели они стали бы смеяться над ним, как медсестра в медицинской школе?
Его охватило, как черное облако, чувство вины. Мать такая красивая. Она красивее, чем любая нынешняя актриса. Почему его не отпускают эти мысли?
Она бы бросила его, если бы знала, что они у него есть.
– Я люблю тебя, мамочка, – сказал он.
Сухо:
– Ты уверен?
– Да.
Она развязала шнурок-пояс своего халата. В распахе халата показались ее груди, большие, белые – не такие упругие, как у Настасьи Кински, но гораздо белее и мягче, чем у нее.
– Покажи мне, как твой паровозик любит мамочку.