– Ты должна знать, что я чувствую. Боже, Анаис, я сгораю от страсти к тебе, и, что еще важнее, ты сгораешь от страсти ко мне. Так почему мы должны продолжать эту пытку? Отвергать желания наших тел, наших сердец? Вместо того чтобы любить, ты сторонишься меня, держишь на почтительном расстоянии, притворяешься, будто больше не хочешь меня видеть!
– Мы не можем вернуться к прошлому. Того, что когда-то существовало между нами, больше не может быть. Ну как мне заставить тебя понять это?
– Что здесь сегодня делал Броутон? – вдруг спросил Линдсей, и в его голосе послышались угрожающие нотки. – Это так ты собираешься заставить меня понять? Разгуливая с ним под ручку на моих глазах?
– Ты не понимаешь, – только и пробормотала Анаис, не в силах сосредоточиться ни на чем другом, кроме уст Линдсея, оказавшихся так близко к ее губам. Она могла уловить мятное благоухание зубного порошка, запах лошади и пота. Многих женщин наверняка оттолкнула бы эта причудливая смесь ароматов, но колени Анаис начали предательски слабеть.
– Ты уделяешь так много внимания Броутону, что у тебя совсем не остается времени для меня. А ведь раньше у тебя всегда находилось на меня время. Я хочу вернуть ту пору. Скажи мне как, и я сделаю это. Все, что угодно, Анаис. Просто скажи мне как.
– Этот конь и в самом деле восхитителен, – вместо ответа, промолвила Анаис, меняя тему беседы и по-прежнему подчеркнуто не глядя на Линдсея. – Красота, грация и идеальные черты арабской породы!
– Каждый раз, когда я смотрю в тот угол конюшни, я вижу тебя, возбужденную и обнаженную, подо мной. В моих ушах все еще звучит твой голос, простонавший мое имя в самый пик блаженства. Я могу ощутить губами ручейки твоих горячих слез – тех самых слез блаженства, что ты пролила, дрожа подо мной в моменты нашего чувственного наслаждения.
Анаис так обмякла всем телом, так ослабела, что не смела поднять на Линдсея глаз. Он был слишком близко…
– Мне пора возвращаться. Я пришла только для того, чтобы навестить Леди. И я подумала, что могла бы мельком взглянуть на арабского жеребца, раз уж все равно оказалась здесь.
– Ты все так же ценишь лошадей, не так ли? Это не изменилось?
– Ничего не изменилось.
– Кроме самого важного, – с грустью произнес Линдсей. – Поцелуй меня, Анаис. – Он провел большим пальцем по ее нижней губе, моля: – Подними лицо и загляни мне в глаза. Прикоснись своими губами к моим.
Анаис отчаянно боролась с собой, пытаясь вести себя так, будто ничего к нему не чувствует.
– Ты собираешься сделать этого коня производителем? – спросила она, подавляя дрожь, объявшую тело, когда Линдсей наклонился еще ниже и оказался так близко, что его дыхание ласкало ее губы.
Он немного приподнял голову, отодвигаясь, но его палец продолжил поглаживать ее нежную плоть.
– Это все, что ты можешь мне позволить, – вот эту вежливую беседу? Очень хорошо, я приму это – пока. Да, мне хотелось бы получить от него потомство, но, боюсь, он прикипел к твоей кобыле. Я планировал начать племенную программу выведения чистокровных арабских скакунов, сделав Султана основателем династии, но вместо этого, похоже, он положил свой романтичный глаз на эту пылкую гнедую лошадку.
– Я бы не возражала получить жеребенка от Султана.
– А тебе не хотелось бы прокатиться на нем, Анаис?
Искорка в глазах Анаис красноречиво поведала Линдсею, что он сделал верный ход. Каждого можно чем-то соблазнить, и, если Линдсей не мог соблазнить Анаис своей скромной персоной, оставалось лишь пригласить ее прокатиться в сиянии лунного света на заветном арабском скакуне – перед таким искушением Анаис не смогла бы устоять, разрешив Линдсею побыть с ней подольше. И более того, она уселась бы перед ним на седле, позволив его рукам обвить ее защищающим жестом.
Линдсей почувствовал, как радостное, возбужденное предвкушение нарастает внутри при мысли о его руке, которая могла бы лечь на ее живот, потом медленно скатиться до маленького сокровенного холмика… Тогда он ощутил бы под ладонью горячность и, без сомнения, влажность ее лона. Линдсей никак не мог прогнать от себя те восхитительные моменты, снова и снова мелькавшие перед мысленным взором. Не мог перестать думать о том, какой теплой и влажной ощущалась Анаис под ласками его рта. Как же эротично это было – приводить ее в чувственный восторг в его опиумном притоне…
Линдсей весь день не находил себе места, одержимый мечтой еще раз оказаться с ней наедине. Верхом на лошади, в его тайном логове, в конюшне – где угодно, только бы с ней.
– Я не одета, как подобает для верховой езды, – объяснила Анаис, показывая на платье под накидкой.
– А когда это ты не поддавалась желанию поднять свои юбки и проехаться верхом? – поддразнил он. – Ты делала это той ночью, когда мы занимались любовью. Тогда, в тот памятный день, ты приняла мой вызов в гостиной и уже на ходу поднимала юбки, входя в конюшню.
– Мне не следует этого делать… я… я неважно себя чувствую, – хриплым голосом принялась отпираться Анаис, с тоской посмотрев сначала на жеребца, а потом – на его хозяина. Сильно прикусывая губу, она все еще колебалась. – Мне и в самом деле не стоит выбираться на прогулку, тем более верхом.
– Просто признай, что хочешь этого.
Брошенный Линдсеем вызов повис в воздухе. Пока летели секунды томительного ожидания, он задавался вопросом, сможет ли она найти в себе силы сказать «нет». Та Анаис, которую он знал, ни за что не отказалась бы от предложения совершить эту полуночную вылазку верхом. Женщина, которую он любил, бесстрашно приняла бы этот вызов и встретила бы Линдсея одетой в его бриджи и рубашку, те самые, что он послал ей, завернув в коричневую бумагу. Она надела бы сапоги, которые сшили специально для нее в Лондоне, – Линдсей спрятал эту пару в своем гардеробе, чтобы мать случайно не нашла ее.
Интересно, помнила ли Анаис те полуночные прогулки верхом, когда они скакали во весь опор до тех пор, пока не сбивалось дыхание, а их взмыленные лошади не принимались тяжело пыхтеть? Помнила ли Анаис, как они спешивались и прогуливали лошадей после стремительной скачки, а потом, отпуская их пастись, усаживались у реки Северн и смотрели на звезды, мерцавшие над темными водами… Помнила ли первый поцелуй, которого добился Линдсей? В тот памятный миг Анаис казалась такой чертовски красивой – такой чертовски обольстительной, совсем как зрелая женщина. Он прочитал ей романтические стихи, а потом поддался искушению и потянулся к ней, прижимаясь ртом к ее губам. Это было в высокой траве, где они сидели, наблюдая за закатом…
Он был таким чистым, таким невинным, этот первый поцелуй! Линдсей проживал этот момент миллионы раз, снова и снова слыша сбившееся дыхание Анаис, глядя ей в глаза в тот самый миг, когда медленно проникал языком между ее губами. Линдсей наблюдал за ней на протяжении всего этого поцелуя. Одна его половинка настойчиво взывала откинуть ее на траву и добиться того, чего он так желал, но Линдсей старался быть джентльменом. Старался быть кем угодно, только не своим отцом. Так невинно он и завершил тот поцелуй, отправившись в Кембридж со вкусом губ Анаис на языке и отчаянной потребностью в ней, бурлившей в крови.
А потом Линдсей обнаружил нечто, помогавшее жить с этой потребностью, ослаблявшее ее неукротимую силу. Это было то самое нечто, которое теперь по одержимости могло соперничать даже с мыслями об Анаис.
– Нас могут увидеть. – Она наконец-то прервала молчание, отвлекая Линдсея от его мыслей.
– О наших тайных прогулках могли узнать еще много лет назад. Но тогда нас это не останавливало.
– Однако я не могу рисковать этим теперь. – Анаис вдруг подняла на него взор, и ее губы медленно скривились в еле заметной усмешке. – Ладно, поскакали.
За считаные минуты Линдсей надел на Султана упряжь, оседлал его и оказался на спине коня, протягивая ладонь Анаис. Она оперлась на его руку и вскочила в седло, опустив ягодицы у его паха, прямо перед местом соединения его бедер. Леди, тоже в упряжи и под седлом, уже покорно ждала у ворот конюшни. Потянувшись к уздам, Линдсей обернул их вокруг руки и вывел Султана из стойла, Леди прилежно потрусила за жеребцом. Как только они оказались снаружи, Линдсей отпустил Леди и направил Султана вперед, заставляя того нестись по замерзшей земле под черным бархатным покровом ночи.
Волосы Анаис выбились из-под шпилек и откинулись назад, коснувшись лица Линдсея. Он вдохнул запах мыла, которым она обычно пользовалась, и прижался лицом к густой золотистой гриве, чтобы посильнее вдохнуть аромат любимой женщины. Тело Анаис быстро привыкло к ритму движений Султана, и необходимость обнимать ее отпала, но Линдсей не мог разорвать объятия, вместо этого он нежно положил ладонь ей на живот.
Анаис напряглась всем телом и поспешила сбросить руку Линдсея, которая тут же отлетела к ее бедрам. Линдсей с мучительной остротой ощутил, как его лишили близости, которой он так наслаждался, устроив руку на этом мягком животе. Он на мгновение задался вопросом, как у женщины, считавшейся такой больной более месяца, мог быть столь восхитительно округленный живот – живот, который казался ему очень эротичным.
– У тебя такое пышное, такое сочное тело – оно буквально налито созревшей женственностью, – прошептал Линдсей, когда его обтянутая перчаткой рука снова крепко обняла ее за талию. – Как же мне нравится ощущать тебя вот так, Анаис! Твое тело создано для того, чтобы заниматься любовью с мужчиной. И я снова стану этим мужчиной, Анаис! Обязательно стану.
Глава 14
Султан встал на дыбы на краю горного хребта и, захрапев, вскинул гладкую голову. Ниже, в покрытой снегом долине, клубились последние сгустки дыма, поднимавшиеся от каменных обломков, на месте которых когда-то стоял дом Анаис. Закручиваясь, дым устремлялся в темноту ночи и исчезал, растворяясь в повисших на небе тяжелых снежных облаках.
– Ты замерзла? – спросил Линдсей. – Я чувствую, что ты вся дрожишь.
Анаис попыталась остановить поток слез, которые хлынули из глаз, стоило ей взглянуть вниз, на разрушенный дом.