сильнее стискивает сердце, замедляя его сердцебиение.
— Алло, — раздается в динамике незнакомый голос. Я отстраняю телефон, проверяю правильность набранного контакта, но там высвечивается имя Адама.
— Простите, а я могу услышать Адама Сулимовича?
— А вы ему кем приходитесь?
— Эм… — замолкаю. Кем я ему прихожусь? Не говорить же незнакомцу, что я сплю с Адамом, не имея никаких серьезных отношений. Совместное проживание по сути это удобство, а не показатель серьезности моего статуса. Я стараюсь людям не врать, не врать и себе, но тут с моих губ слетает откровенная ложь:
— Я его невеста.
— Невеста? — удивленно переспрашивают, словно такое невозможно в этой жизни. Я бы сама удивилась, если бы не жажда узнать, что с Адамом.
— А вы собственно кто?
— Капитан Григорьев. Сейчас Адам Сулимович находится в больнице… — у меня с рук выпадает телефон, откуда-то рядом возникает Марьяна. Не знаю, то со мной происходит, почему я так остро реагирую на слово "больница". Вспоминаю сразу же, почти тоже самое мне по телефону сообщили по поводу мамы. Больница, потом ее не стало.
Подруга успевает поймать мобильник и дослушать все, что там говорили. Я озираюсь по сторонам, в голове бьется мысль: с ним что-то случилось. Адам не из тех, кто ляжет в больницу из-за насморка или давления, с ним что-то произошло. Что-то ужасное, не зря у меня душа не на месте.
Я не понимаю, что говорит-спрашивает Марьяна, потому что мне нужно прийти в себя, взять себя в руки и что-то сделать. Точнее поехать в больницу. Вскидываю на подругу глаза, она серьезна. Она такая на работе, в судах, когда ее глаза превращаются в льды, голос звучит с металлическими нотками. Завершает разговор с полицейским и смотрит на меня пристальным взглядом, оценивает степень моей адекватности.
— Я в порядке.
— По тебе не скажешь. Ты бледная, губы трясутся, а в глазах паника.
— Что с ним? — подруга молчит, ее молчание меня заводит, я злюсь. Хватаю ее за плечи и встряхиваю. — Что с ним???
— Успокойся. Умойся холодной водичкой. И руки свои убери.
— Ты скажешь мне? В какой он больнице? — выхватываю из ее рук свой мобильник, ищу номер Кирсановой. Альбина может ничего и не знает, а вот Данияр точно в курсе дел.
— Кому ты звонишь?
— Не твое дело, — шиплю, не сразу попадаю на номер Альбины. Прикусываю губу, отворачиваюсь от Марьяны. Как назло, раздаются одни длинные губки, номер телефона Данияра у меня нет. Сбрасываю, еще раз звоню. Так несколько раз, но мне никто не отвечает.
— Черт! — поворачиваюсь к Марьяне, которая все это время стоит возле раковин и не спеша намыливает руки, гипнотизирует поток воды. — Скажи, где он, и я от тебя отстану!
— Я тебя отвезу.
— Спасибо, — это все, что я способна сейчас выдавить из себя. Я не жду, когда подруга высушит свои руки, возвращаюсь в зал к нашему столику. Папа сразу замечает мое настроение.
— Все хорошо, Диана? — я смотрю ему в глаза, вспоминаю его предупреждение. У меня в голове начинают складываться какие-то пазлы. Он против Адама, никогда этого не скрывал и пытался сделать все возможное и невозможное, чтобы его враг не тронул меня. Враг до меня добрался, жизнь с ним оказалась не ужасом, у нас с ним договоренность. Возможно, папа решил меня спасать радикальным методом.
— Если с ним что-то серьезное, я тебе этого не прощу! — сцежу сквозь зубы, хватаю со стула свою сумочку. Фраза сериальная, абсурдная, я и чувствую себя героиней мыльной оперы, потому что меня накрывает истерика, которую еще держу в руках.
Марьяна выходит следом, мы молча идем к ее машине. Я не говорю, я не думаю. Сев в машину, отворачиваюсь к окну. Не думать, не нагнетать, может быть все не так трагично, но молчание подруги в туалете, ее нежелание говорить, что с ним, а она знает все, наталкивают на очень плохие мысли.
Мы приезжаем в больницу, я вылетаю быстрее, чем машина останавливается. Несусь к крыльцу, врываюсь в приемное отделение. На меня с опаской косятся посетители и персонал, а я не понимаю, куда мне дальше бежать. Замечаю Альбину и чувствую облегчение, словно увидела сестру.
— Альбина! — догоняю девушку, она оборачивается ко мне. Без косметики, с простым хвостом, в спортивном костюме, она совсем не похожа на гламурную блогершу в Инстаграме, у которой почти два миллиона подписчиков.
— Диана? — она смотрит на меня несколько секунд, потом обнимает крепко. Я теряюсь, не сразу обнимаю ее в ответ. Отстраняется, гладит меня по голове, часто моргает, сдерживая слезы. — Пойдем, там Данияр и Эдик сидят, — позволяю взять себя под руку, Марьяна оказывает за спиной. Мы идем куда-то вглубь, проходим множество дверей, нас никто не останавливает. На диванчике сидят мужчины, смотрят в одну точку неподвижным взглядом. Жуткое зрелище, никогда не думала, что отрешенные от реальности лица мужчин напоминают застывшие маски. Я смотрю на выходящих людей в халатах, все сосредоточены, в масках, но никто ни к кому не обращается.
— Что с ним? — тихо спрашиваю Альбину. Данияр вздрагивает, часто моргает, устремляет на меня мрачный взгляд. Я бы сказала уничтожающий взгляд, обвиняющий во всех смертных грехах.
— Что она здесь делает? — рычит Данияр, вскакивая с места. Эдик тоже подрывается с места, хватает друга за руку, но тот вырывает ее из-за захвата, надвигается на меня с Альбиной. Я непроизвольно отступаю назад, сжимаясь от внезапного страха перед этим мужчиной. Это действительно страшно находиться под взглядом человека, который желает тебя разорвать на кусочки, дай ему только повод.
— Дани! — Альбина встает между нами, упирается ладонями ему в грудь, но это бесполезно, она словно встала на пути бульдозера, который только прет и прет без тормозов.
— Пошла вон! Чтобы я тебя не видел возле него! — страшнее всего, когда люди угрожают шепотом, это воспринимается более весомее, чем крик. — Это из-за тебя он сейчас умирает на операционном столе! Из-за тебя он полез в это чертово дерьмо! Из-за тебя…
— Дани! — Эдик хватает его и оттаскивает в сторону, потому что между нами оставалось максимум полтора метра. Он бы меня убил, слишком велико его желание свернуть мне шею. Марьяна меня обнимает, закрывает от этого психопата. Меня трясет от того, что меня так сильно ненавидят, ненавидят настолько, что не пожалеют о моей смерти. Тут мой мозг от шока выдает обрывок полученной информации: за Адама борются врачи, значит его состояние очень тяжелое. Прикрываю рот ладошкой, пытаюсь держать себя в руках, но сгибаюсь пополам и сползаю по стенке на пол.
— Диана! — подруга трясет меня, а я смотрю на нее с полным отчаяньем. Если он умрет, значит его смерть будет на моей совести.
— Он не должен умереть! Нет! — хватаю Марьяну за руки, ищу в ее глазах уверенность в том, что Адам выживет. — Скажи мне, что он будет жить!!! Скажи мне, пожалуйста!
— Диана, успокойся, от твоей истерики никому не будет легче, — появляется бутылка с водой, протягивают мне. Меня так сильно трясет, что вместо глотка, я воду проливаю на себя. Марьяна обнимает, я прячусь в этих объятиях от реальности, закрывая глаза. Шепчу молитвы, которые знаю наполовину. Марьяна заставляет подняться на ноги и сесть на кушетку.
Мне больно от самой мысли, что его может не стать. Как это? А вот так. Был сегодня человек, утром еще целовал, днем звонил, а вот сейчас его может и не оказаться рядом с тобой. И он не где-то там в чужом городе или стране, не с другой девушкой строит отношения, его просто нет. Его просто нет. И в груди образовывается пустота. Пустота, которая с каждой минутой разрастается, становится больше и угрожающей, медленно меня поглощает. Я на каждого человека в белом халате смотрю с надеждой, но никто никаких новостей сообщает.
Каждый переживает все в себе. Альбина обнимает Дани, он смотрит в окно, на меня старается не натыкаться взглядом. Эдик несколько раз присаживается возле меня, ободряюще похлопывая по коленке. Марьяна была постоянно рядом, отлучалась пару раз, приносила кофе и шоколадку.
— Вы все еще здесь? — раздается из дверей уставший мужской бас. Мужчина в синей шапочке, в синем халате, устало снимает свой головной убор, крутит головой в разные стороны. — Жив ваш друг. Что-то его удерживает на этой земле.
— Какие прогнозы? Что-то купить надо? — как бы я не боялась Дани, его готовность все предоставить для друга подкупает.
— О прогнозах рано говорить. Наступит утро, будет видно. И вам советую разъехаться по домам.
— Я останусь, — выступаю вперед. Останусь. Не уйду. Буду ночевать здесь, пока Адам не откроет глаза. Я уверена, что увидев меня рядом, ему немножко станет легче.
— Езжай домой, девочка, — уничтожающий взгляд заставляет вздрогнуть, но с вызовом смотрю на Дани.
— А вы кем пострадавшему приходитесь? — врач устало окидывает меня с ног до головы.
— Я его невеста, — эта ложь приходится по вкусу, произношу уверенно, с достоинством. Эдик не выглядит удивленным, а вот Дани перекашивает от злости. Альбина обхватывает его за локоть, дергает на себя.
— А вам советую набраться огромного терпения и мужества. Восстановление будет очень долгим.
— Я справлюсь, — уверенно смотрю в глаза врача, он хмыкает, слегка качнув головой.
— Езжайте все домой, отдохните, выспитесь, а завтра позвоните на пост, и вам сообщат о состоянии больного. Он сейчас в реанимации, все равно никого не пущу.
— По закону, который относительно недавно приняли, вы обязаны в реанимацию пускать близких родственников, — неожиданно выступает Марьяна, я оборачиваюсь к ней и с благодарностью улыбаюсь.
— Невеста разве родственница? — язвительно спрашивает Дани. Марьяна сверкает глазами, скалится.
- Считай, что без пяти минут жена, не любовница же, — и окидывает Альбину сочувствующим взглядом.
— Ладно, молодежь, не ссорьтесь. Все равно сегодня я никого не пущу в реанимацию, завтра посмотрим по его состоянию.
— Спасибо, доктор! — мне хочется его обнять, поблагодарить за то, что спас моего Адама, дал нам шанс быть вдвоем. Вдвоем. Навсегда. Вместе. Мой. Навсегда.