Тогда ему стыдно, я могу встать и мыть бедного Дика. Потом они не говорят слово друг другу, а я, Иоко, когда Красные волосы сзади меня близко, я говорю:
– Да, давай, иди в мой рот, у меня сильные зубы.
Тогда Билл недовольный на террасе, но не берет меня теперь, я решила.
И вот день без дождя, они двое идут из дома на песок, я делаю еду и слышу их злые голоса. Я иду на лестницу, говорю не надо драки, но лицо у них строгое и без света, они бегают на песке, смотрят друг на друга и держат нож, и не слушают Иоко. Они хотят делать один мертвый, я кричу, потом плачу на лестнице, не хочу смотреть своими глазами, не хочу их быть мертвый, главное, Дик, он не так сильный, а потом Дик мертвый, а Билл в крови, нож в его животе.
Все время, когда Билл живой, он со мной на песке и я прошу духов острова, пусть он живет, уже много мертвых, и надо теперь быть с нами добрые. Им плохая жизнь, когда мы живем здесь. Билл долго у меня в руках, ночь черная и дождь падает, и потом он говорит:
– Несчастливая Иоко, так хорошая ко мне, а я так плохой к ней. И несчастливый товарищ мой, он мертвый теперь из-за моих плохих мыслей, как Христос простит меня?
А я, Йоко, качаю тихо его голову в своих руках и зову Христоса и говорю простить его, мы далеко от матери, только война плохая, но дождь очень громко падает, и Христос не слушает меня, не знаю.
В день потом не могу делать похороны двух товарищей австралийцев, кладу их под песок для защиты их тела, потом долго плачу думаю про их лица и ругаю Иоко, надо дать Биллу удовольствие со мной, и он тогда не злой.
И вот еще один день, и дождь уже не сильный, я делаю огонь и похороны. Ночью готово, но я холодная и больная. И потом я много дней больная. Иногда я своими глазами вижу Иоширо, Кенжи или Нагиса, самый молодой, и я говорю: «Простите», что надо ждать еду, говорю, я встаю. А иногда тоже я вижу своими глазами Иоко на острове, лежит в доме, слушает дождь, мне страшно я могу так стать мертвая, еда идет назад из меня, и грязь идет из моего пустого живота. Я не мертвая, потом я знаю, что я теперь никогда не мертвая, никогда!
Это конец моей истории на острове.
Когда приходит сезон без дождей, я рада и иду на песке и вся без одежды, под солнцем и мою тело в большом океане. Я беру рыбы, крабы и ракушки для еды, делаю бамбук пустой, как Кимура, убрать следы драки и дать воду, чтобы пить, в дом. Везде много воды, чтобы пить, я делаю дороги для воды в месте для риса Кимура, и делаю два запаса в парашюте австралийцев.
Так я работаю, чтобы не думать, что я одна много недель, солнце жжет и птицы кричат в джунглях. Иногда я иду в джунгли с автоматом, но мне страшно, что духи недовольные от шума, и я делаю ловушки для зверей. Я мою каждый день бунгало очень сильно, хочу ждать, чтобы мои японцы идут здесь и сильно благодарят за мою работу. И я рисую их куском дерева из огня на белой бумаге, как видит моя память, я плачу, как дура, и вода на бумаге. И я вяжу цветы в короны, иду на конец желтых камней и бросаю их в большой океан прославить моих мертвых любовников.
И вот приходит день, большой океан выбирает его дать мою новую судьбу. Я стою на желтых камнях в рубашке Дика, закрываю глаза и клоню лицо, вызываю духи, и вот слышу шум и поворачиваю голову. Я вижу своими глазами вещи двигаются в воде к пляжу, они далеко, и я не знаю, что это. Через скоро я внизу камней и вижу плывут двое, один впереди и более лучше плывет. Тогда я думаю, что автомат на террасе в доме и надо бежать его брать, пока я вижу – двое свои или враги.
Так я делаю. Скажу правду, я бегаю быстро, как японка, я высокая. Несчастливо, что до бунгало много шагов и первый плывун более быстро и близко. Он усталый, но встает, и я вижу своими глазами, это женщина из Запада, и она идет в дом. Я думаю, как дура. Я бегу не прямо брать ружье на террасе, иду в сторону к краю джунглей, пусть видят меня своими глазами. Я всегда себя ругаю за эту дурость. Я потом бегу еще, и женщина идет смело, падает на пляже, потом встает и идет к лестнице. Другой плавун – мужчина, он без силы и идет на песке коленями и руками. И я бегу и смотрю его, а женщина берет автомат и падает на кресло Иоширо, и я вижу, для меня нет ружья, и я бросаю мое тело в траву прятаться.
Вот как вещи случаются, и не долго: не больше две минуты. Я, Иоко, живу на острове многие и многие месяцы с товарищами-австралийцами и потом меньше долго одна, и в две минуты теряю дом над головой и куртку из меха американца, и еду, и воду, и папку для рисования, и ружье, и все мои вещи, я как клошарка, из-за медленного бега, мыслей дуры и кусо, кусо, кусо.
Женщина, я скажу какая. Я вижу ее своими глазами каждый день и долго: очень высокий, лицо строгое, много волос до плеч, красивое тело, очень умный, очень сильный, плавает быстро, как я, бегает быстро, хорошо делает еду, хорошо моет дом, очень чистый телом и французский.
Мужчина, тоже французский, я говорю очень быстро, какой он: вы уже раньше меня видите его своими глазами: он больше упрямый, чем осел.
Конечно, я тут смотрю на двух чужих: я злая и мне страшно в траве, они очень грязные и плохие. Женщина в ночной одежде с дырками, длинной до ног, мокрая в океане, и грудь, и живот, и все тело я вижу, как она голая. И волосы везде. А он в одежде из кусков, идет на песке на коленях и руках, как большой кот, который падает в суп. Тогда она быстро говорит и смотрит автоматом на него:
– Стойте на месте.
А потом говорит еще:
– Если нужно тут жить какое-то время, эта штука моя!
Не могу точно найти ее слова, но потом автомат делает «так-так-так», я вижу песок прыгает рядом с мужчиной. А он в кошмаре, смотрит наш флаг на дереве и кричит:
– Дерьмо! Вы видите? На острове япошки!
Она поднимает свои плечи и говорит ему как червяку:
– Не удивлена, если так. Когда рядом мужчина, женщина чувствует по запаху.
И говорит ему зло:
– Вы воняете!
Бедный плавун трет руки о одежду, смотрит, как маленький, когда он плохо делает, но нет слов ответить ей. Тогда она смотрит везде, сидит в кресле Иоширо и говорит:
– Тут слишком чисто. Думаю, тут живет женщина, в этом доме, и в эта минута она прячется и смотрит на нас. Смотрит, значит, у нее нет ружья.
Она стучит по так-так и говорит, она довольная, что такой умная:
– Другого у нее нет.
В этот день уже нет наш флаг на острове, а я, Иоко, иду в джунгли. Я бросаю совсем бунгало и все хорошие вещи, полезные там. Я имею только рубашку Дика и штаны из парашюта, и еще полоску держать волосы. Я на голых ногах и смотрю, куда иду, тут змеи. Тогда я иду на другую сторону, где домик австралийцев, и кладу новые листья, как кровать. Первую ночь я долго думаю и понимаю: не надо атаковать без ружья два французских человека вместе. Думаю, надо ждать и верить – духи острова добрые ко мне, я живу здесь уже долго.
Я не знаю, французские – враги моей страны или нет. Когда я плыву из Австралии на бедном корабле, я не думаю о войне в Европе, я только думаю, американцы и английские – наши враги. Но сегодня ночью я думаю, французские тоже, раз мужчина так плохо говорит о японцах. Я грустная, что эти два такие, из-за Школы искусств в Париже и всех товарищей, и красивых дам из общежития иностранных студенток, улица Суфло. Тогда я даю слов, если духи острова дают мне победу над ворами моего дома, я не делаю их мертвые, я делаю им плохо по-другому.
День потом я иду на пляже австралийцев и думаю, что плыву в самолет искать там другое ружье.
Но мне страшно от мертвых, их едят рыбы, я вижу их кости и головы, и что так я делаю очень плохо для духов океана. Не знаю, я про это не умная. Тогда я говорю большому океану, если он злой, что я иду в него глубоко и не даю спать мертвым, надо мне показать. Я говорю, что я плыву недалеко и беру ракушку, и вдруг там перла, тогда он не хочет мне плыть к самолету, а вдруг нет перлы – тогда хочет. Я так делаю, немного плаваю, беру ракушку. Потом открываю, бью камнем, и вижу там красивая перла. Тогда я благодарю большой океан, что мне показывает, и бросаю эту мысль.
Этот день, когда говорю, и многие другие, когда солнце низко, я иду на край джунгли на другой стороне острова, и долго смотрю французских, я в траве и молчу, слушаю их говорить, делаю знакомой с вашим языком. Я немного учу, они говорят одну вещь. Мужчина, имя Фредерик, его руки и ноги связаны веревкой из парашюта, его шаги на песке очень маленькие для бега, но он говорит, будто что связан – не страшно, он шутит:
– Вот мерзавка!
А женщина, имя Эсмеральда, стоит в маленькой воде, низ рубашки завязан между ногами как штаны, и автоматом делает так-так-так везде – хочет поймать рыбу. Потом идет на песок и несет три мертвые рыбы и говорит, она идет далеко от бедного мужчины:
– Вот мерзавец!
Ночью в доме я смотрю, как она с ним делает, но думаю, он связан спать. Один раз смотрю, у него на ноге большой кусок бедного корабля, и теперь он тащит ноги, когда хочет идти по пляжу. Второй раз она кладет кусок парашюта на глаза мужчины и говорит:
– Это вас научит смотреть на меня не так.
Потом она кладет автомат на песке и рубашку и долго плавает и говорит:
– Как приятно, дорогой Фредерик, плавать голой!
Но другие дни он связан только, как раньше, и она его ругает, но не злая. Она говорит:
– Я тоже грустная, что надо так вас держать. Если вы тихий и не хотите брать мое ружье, и даете мне слово, может быть, вы свободны когда-нибудь.
Но он плюет из рта на песок показать, какой он гордый, и говорит:
– Я свободен сам один день. И вас надо связать тогда. И делаю сто раз, как вы делаете мне один.
Правда, думаю, нельзя никогда два французских жить вместе и быть согласны.
Все эти длинные дни злая женщина не идет далеко от дома – только сто шагов – она плавает на одной стороне и на другой, но не в большом океане. Часто смотрит на край джунгли, быстро крутит голову, хочет увидеть меня своими глазами. Делает еду только из рыбы и ракушки, один раз из зверя, когда он неосторожно выходит из джунгли. И всегда ее еда имеет хороший запах, и я очень хочу есть.