Тогда я мирно иду к ней, мне не страшно ее так-так, он не в ее руке. Лицо ее красное вниз, и очень большие глаза смотрят вниз, она уже не трясет свое тело. Она говорит:
– Черт возьми, кто вы?
Я говорю с радостью:
– Иоко.
И быстро беру в траве так-так. Потом я говорю:
– Если вы мирно, я никто не делаю мертвый. Никто!
Я иду и беру на ее спине патроны, и иду, пусть гордая женщина думает, как менять свой характер.
Я бегу в джунгли и иду на пляж, где дом. Фредерик лежит на песке, руки и ноги вязаны к дереву, стена из парашюта закрывает его для жаркого солнца, но ему горячо. Я стою перед ним, и он смотрит и удивлен, потом закрывает глаза и говорит:
– Черт! Это неправда!
Тогда я говорю:
– Злая женщина в ловушку.
Он открывает глаза, больше удивлен, что я говорю его языком, пусть мало, и он говорит:
– Будьте любезны, Иоко, снимите быстро эти браслеты.
Я сильно думаю, когда бегу в джунгли. И я даю ответ:
– Я не думаю, мне надо их снять. Вы французский, как она, потом вы ее берете из ловушки, и я буду в тюрьме. Мне надо держать вас и ее.
Тогда он говорит тихо, он говорит, что ничего не делает против меня, и часто просит снять браслеты. Никогда всю жизнь я не вижу такие красивые глаза мужчины и лицо тоже, но я не даю себе думать другое. Иду в дом, беру воду в чашке, даю ему пить, потом мажу водой шею и грудь от жары. И не могу не целовать его рот. Я долго целую, потом он целует мой тоже, конечно, не просто, а с мыслью, я его делаю свободный, но потом я уже не дышу, мне жарко и мысли бегут от меня. Тогда я говорю, смотрю вниз глазами:
– Простите, но я живу без это с сезона дождя и я очень хочу мужчина.
Тогда я открываю рубашку впереди и иду голая на него, он между мои колени. Я тоже открываю его короткие штаны, а он тянет себя на браслетах и говорит:
– Что вы делаете? Вы с ума сошли?
Я не слушаю его слова потом. Он хочет убегать и меня злить шутками, и не дать себе стать большим, но я умею делать его большим, тс-с-с! Тогда я делаю дыры в песке под колена и чувствовать мужчину глубоко во мне, и я прыгаю, как на коне, и много раз имею удовольствие. Конечно, в удовольствии я говорю много идиотских слов, но он не понимает японский. Он уже тихий, я еще долго радуюсь и сильно его беру. Потом я без силы и лежу на песке на его теле, мое тело мокрое, даже волосы на лице. Ой-ой-ой, раньше не имела, чтобы мужчина связан, это очень хорошо!
В тот день я даю свободу Эсмеральда из ловушки, она без духа и почти мертвая, от долго висит за ноги. Я недовольна, что забываю про ее, но тащу ее на пляж и в дом, и после одна ночь она совсем живая и всегда плохой характер.
Потом много-много долгие месяцы, после два сезона дождя, мы вместе на острове, иногда хорошие товарищи, иногда плохие, и никогда мы не видим своими глазами корабль в большом океане или самолет в небе. Не знаем о войне, вдруг она кончается, а японцы в победе или нет. Я ставлю на пляже флаг своей страны с хорошим красным, старый красный слабый – Эсмеральда моет флагом пол дома, я очень хорошо смотрю с автоматом на своих два пленника.
После сезона дождя мне жалко, что я не пленник. Они на веревке, но лежат на пляже, идут в воду и едят с удовольствием мою еду и играют в карты, они делают их из моя бумаги для рисования, а должна резать бороду Фредерика и бегать к ним, когда они далеко друг от друга, когда Эсмеральда хочет пипи, и они говорят мне сто раз снять браслеты, когда им надо делать что-нибудь – тереть ухо, и сто раз в день я снимаю браслеты, и сто раз снова закрываю. Не все. Когда они спорят, я не знаю, куда бегать и как говорить, и как делать. И мне надо всегда бегать. Идти в джунгли искать еду, делать огонь, мыть мое тело в океане, когда они спят, или носить мусор из дома. Мне надо тоже мыть дом и рыть дыры для воды, чтобы пить, и резать дерева с топором. Дни не длинные, а ночь я сплю только левым глазом или правым, но всегда не два вместе.
Фредерик часто очень хочет меня, и я иду под дом, Эсмеральда не надо видеть своими глазами, одна ночь она не спит и смотрит, и кричит делать стоп. Но я уже около своего удовольствия и не хочу делать стоп. Тогда она говорит:
– Мерзкая свинья, разве тебе хорошо, когда второй свинья так с тобой ведет себя?
И много плохих вещей, а Фредерик хохочет, а я теряю удовольствие. Даже под домом она слышат мой крик, я очень громко кричу и показываю Фредерику семь защипов, она стучит браслетами по полу и кричит:
– Йоко, вы жива? Он режет вам шею? Скажите! Мне страшно слушать ваши ужасные крики!
Я говорю, что не даю ей пить и еду, когда она говорит обидно, и тогда она больше не кричит.
Не знаю раньше до ловушки берет ее Фредерик или нет. Я думаю, она иногда говорит «да», есть дни, когда они хорошие товарищи, но я не вижу своими глазами. Я даю вопрос Фредерику, и он говорит:
– Женевская конвенция запрещает допрашивать пленных.
Один день Эсмеральда одна на желтых камнях, я даю вопрос, и она говорит:
– Что вы думаете? Что мужчина и женщина могут так долго жить вместе и день и ночь и ничего не происходит?
Я говорю «нет», когда женщина-я, я часто очень хочу меня берет мужчина, а она, не знаю. Тогда она говорит:
– Думайте сами, женщина я или нет.
Потом она долго меня смотрит и видит, я молчу и недовольна ее словами, она смотрит глазами на большой океан и говорит:
– Я соглашалась много раз. А первый – это первый раз с мужчиной вообще. Может быть, вы хотите знать, сколько раз точно и как, и кто кого просит, или ваше любопытство удовлетворено?
Я вижу у нее мокрые глаза и молчу.
Потом, когда я иду в джунгли, мне еще больше страшно, что Фредерик слушает тихие слова своей французской, и она хочет ему дать, они бегут вместе далеко, и они два против Йоко и дают свободу друг другу. И я связываю их ноги и руки вместе, они стоят, лица друг к другу, и им трудно двигаться на песке. Я рада, что они так, у них несчастливый вид, два идиота, как они говорят, но знаете, у них нет споров. Эсмеральда делает злое лицо, что ее тело стыдно трогает тело Фредерика через рубашку, и она говорит:
– Хочу видеть вас мертвым! Слышите? Мертвым!
А он говорит и хохочет:
– А почему бы вам не лежать мирно на песке, пока не приходит Иоко?
Тогда она кричит:
– Сами знаете почему!
А он делает вид, что в обиде, и говорит:
– Но я не виноват! Это вне моего контроля!
Она поворачивает лицо далеко от его, злая, и когда я иду из джунгли, наверное, час после, они падают на песке, она красная и ругает его – он трет свое тело о ее и просит меня развязать ее.
И вот в день жаркого солнца я уже не могу. Я кладу ружье, патроны, ножи и топор в материю парашюта и рою дыру в джунгли. Потом иду к ним и говорю:
– Все. Хватит. Делаете меня мертвой, я плюю.
И даю свободу их рукам и ногам. Они оба молчат, глаза большие, а я могу теперь лежать на песке и отдыхать. Тогда Фредерик говорит:
– Хорошо. Ты видишь, если я даю слово. То не нарушаю его.
Идет довольный плавать в океан. Эсмеральда идет ко мне и дает руку, и тоже идет. Потом мы плаваем вместе и много шутим. Я, Иоко, плаваю самая быстрая, Эсмеральда чуть меньше сзади, Фредерик всегда в конце. Но он говорит:
– У меня нет привычки, как у вас. Один день я не буду ленивый.
Вечером Эсмеральда в доме, я иду с ним, и он несет меня на плечах, мы идем на другой пляж. Солнце совсем красное на большом океане, он снимает мою рубашку, целует все тело и берет меня на песке, и эти мерзкие браслеты не делают больно коже.
День потом я понимаю, что моя мысль прятать ружье – не очень умная, оно нужно, а можно делать меня мертвой и без ружья. И я веду Фредерика в место, где рою. Мы делим ружья на трех. Каждому один нож, мой – американского авиатора, топор мне и Фредерику. Так-так – кто идет на охоту. Теперь в поясе мало патронов, только для диких свиней.
Что сказать про длинные дни? Я очень люблю Фредерика, но Эсмеральда тоже чуть-чуть, потому она спорит с ним и со мной. Мне не надо все видеть, но я люблю видеть прямо. И я говорю Эсмеральде:
– Хочешь мужчину, я знаю, ты можешь его взять позади моей спины. Если делить его топором на два, ничего не работает. Я делаю тебя мертвой, ты делаешь меня мертвой, тоже не работает, он грустный, одна мертвая от любви к нему, и думает о ей все время. Думаешь, нам надо делать договор?
И Эсмеральда говорит:
– Я рада, ты так говоришь, я тоже хочу так, но мне страшно.
Тогда мы две думаем, как делить Фредерика по правде. Я говорю, как я делю дни с японцами, когда падаем на этот остров. Она не понимает, как я могу давать радость другому мужчине каждый день, она хохочет и прячет свой рот:
– Не верю своим ушам! Как ты можешь?
Я говорю, только один тронул мое сердце, но они бедные мужчины тоже, а я одна женщина и не давать им удовольствие, как не давать еду или пить. Потом они теряют ум и делают мертвым мужчину, который один дает мне радость, и тогда они меня могут брать, когда я не хочу.
Но Эсмеральда и я не думаем, что делить дни хорошо. Фредерик может быть усталый три дня с одной и не трогать вторую, три дня после он отдыхает и опять дает удовольствие только первой. Мы много шутим, когда думаем про это, потом мы грустные, не знаю почему. Тогда Эсмеральда говорит:
– Наверно, нам не надо так говорить. Нам хватит, если Фредерик будет и с тобой, и со мной, и мы остаемся хорошие друзья в нашем несчастье.
Так мы решаем, и мы жмем руки, потом я вижу – они идут вместе, я тогда работаю и не думаю, что они получают удовольствие, и Эсмеральда долго со мной хорошая. Маленькие вещи теперь другие. Дома или на пляже, ей наплевать, и она ходит голая, когда Фредерик там. А иногда, когда он на рисовом поле или делает спирт для ламп, они идет к нему, тихо говорит и быстро целует его шею. А иногда мы едим трое еду, она смотрит на меня и плачет. Я не понимаю почему, но не хочу спросить.
Очень счастливо, на этом острове есть другие дела, кроме этих споров. Мы вместе идем на пляж австралийцев и трое плаваем в большом океане, и хотим войти в самолет. Теперь Фредерик плавает самый быстрый, он хорошо идет под воду – у него много воздуха в груди и ему не стыдно беспокоить мертвых. Мы вынимаем из воды много вещей с самолета, но не радио. Фредерик быстро видит, он не работает. Мы берем мешки солдат с одеждой, еще патроны для так-так, бутылки, ящик с консервы, ящик с сигареты, и жвачка, и печенье – вода их не трогает, еще гамак, чтобы спать, бидоны с маслом и еще парашюты и инструменты для механики. Фредерик думает, надо брать бензин в баке самолета, мы делаем длинный бамбук с дырой внутри. Все время – почти три месяца – мы делаем дыру и вяжем вместе бамбук, Эсмеральда и я не знаем, чтобы мужчин работает так долго и много, как Фредерик, когда имеет идею. Он говорит: – Когда я долго хочу, я могу.