выплёвывает тёмно-серый бланк, который соцработница брезгливо протягивает Акеми:
– Пока за вас не поручится полиция, работу вы не найдёте. Хотя это маловероятно даже с поручительством.
– И куда мне теперь?.. – тихо-тихо растерянно спрашивает Акеми.
– Ну ма-ало ли! – фыркает девица. – Симпатичной молодой женщине необязательно работать официально.
Акеми бледнеет, опускает плечи и молча идёт к выходу. За порогом здания соцслужбы она садится на корточки у стены и закрывает лицо руками. Зажатый между пальцами бланк мелко подрагивает. Жиль стоит над ней, подыскивая слова, и вдруг выпаливает:
– А знаешь что? Пойдём заглянем к одному мужику? Я с ним работал на заводе прошлым летом. Идём-идём, это во-он в том доме. А оттуда вместе сходим в полицию, раз это так важно.
В маленькой комнатушке в полуподвале здоровенный рыжий верзила усаживает Акеми за липкий от грязи стол, бросает короткий взгляд на её правую руку и уходит в соседнее помещение, где ждёт его Жиль. Проходит час, потом другой, на исходе третий. Акеми волнуется, прислушивается к тихому стрекотанию из соседней комнаты и приглушённому басу хозяина помещения. Наконец дверь открывается и верзила возвращается, поддерживая Жиля за плечо. Мальчишка – бледный, нижняя губа накусана – отдаёт ему свой жилет и кивает Акеми в сторону выхода:
– Всё. Идём.
На улице Жиль закатывает сперва левый рукав до локтя, затем правый. На покрасневшей коже предплечья внутренней стороны правой руки Акеми видит те же самые цифры, что у неё: «2806.42\12». И понимает, что это уже точно не сон.
– Мы вместе, – улыбается ей Жиль. – И пусть все заткнутся и подавятся.
– Веточка, не сердись, – упрашивает Ксавье. – Вернётся. Уже скоро, я уверен. Он такой. Исчезает, когда ему надо, но всегда возвращается.
Вероника в десятый раз переставляет статуэтки на стеллаже, передвигает подальше горшок с комнатным растеньицем. Хмурится, ставит обратно. Хватает со стола тряпицу, вытирает полку – в третий раз.
– Мам, а где Жиль? – жалобно тянет Амелия, отложив в сторону рисование.
Вероника не отвечает. Судя по тому, как она возит тряпкой, вопрос дочери её раздражает.
– Жиль скоро придёт, – терпеливо отвечает Ксавье. – Хочешь, я тебе почитаю?
– В очках? – оживляется девочка.
– В очках.
Просияв, Амелия уносится в библиотеку на втором этаже. Вероника задевает рукавом маленькую круглую шкатулку, в которой она хранит мамины серьги, и сбрасывает её с полки на пол. Ахает, торопливо собирает разбежавшиеся по полу драгоценности. Закрывает шкатулку, баюкает её в ладонях.
– Давай я уберу? Поставлю повыше, – предлагает Ксавье.
– Нет! – слишком резко отвечает Вероника и отворачивается со шкатулкой в руках.
Ксавье грустно качает головой. Вероника на взводе с тех пор, как он пришёл. Злится, мечется, никак не может найти себе места. С Ганной поругалась из-за какого-то пустяка, Амелии по рукам шлёпнула, когда та перед ужином сладкое со стола потащила. И видно же, что сама не рада, но остановиться и успокоиться не может.
– Родная, давай посидим в саду? – предлагает Ксавье. – Дома душно, тебя то и дело тянет наводить чистоту…
– Дом большой, порядок нужен, – ворчит она, прыгая возле полок, чтобы убрать наверх шкатулку.
Ксавье подходит и бережно приподнимает Веронику, чтобы та достала до нужной полки. Попытка помощи не приносит ничего хорошего – молодая женщина прячет лицо в ладонях и срывается в тихую истерику:
– Я никчёмная, никому не нужная и ни на что не годная! Целыми днями чувствую себя плохой хозяйкой и отвратительной матерью! На работе думаю о доме, где некому присмотреть за Амелией, дома думаю о брате, который… который! Дочкины приступы сводят с ума, я ощущаю себя совершенно беспомощной! Мне не с кем поделиться, потому что я постоянно испытываю стыд – за себя, за Жиля, за малышку, за положение своей семьи… Ксавье, за что нам это? Бастиан с его безумной идеей отправить дочку… Куда? Куда он хочет её отправить?
– Я с ней иду, Веточка. Решили вчера.
– Куда?.. – глухо доносится из-под ладоней.
– Сперва до Кале, потом через тоннель под проливом… – спокойно отвечает священник.
– Кале… Кале?!
Вероника в ужасе мечется по гостиной.
– Это же… господи, это же… Нет, ты пошутил? Ты пошутил, так далеко никто никого отсюда не отпустит. Мы говорили с Бастианом вчера, он мне не сказал ничего подобного… – Она останавливается, уставившись в точку перед собой. – Кале. Он нарочно мне ничего не сказал!
Ксавье Ланглу приносит с кухни стакан воды, ставит на стол.
– Присядь. Выпей. Досчитай до тридцати. Родная, уже всё решено. Остаётся принять и продумать, как сделать наше путешествие максимально комфортным для Амелии.
Вероника собирается что-то ответить, но тут мимо вприпрыжку проносится Амелия. Притормаживает у стола, шлёпает на скатерть детскую книгу со сказкой про пряничный домик и несётся дальше.
– Потом почитаем! Жиль идёт! – радостно вопит она уже у двери.
Молодая женщина хватает стакан, выпивает воду залпом и недобро тянет:
– Та-а-ак…
И прежде чем Ксавье успевает её перехватить, Вероника срывается с места и выбегает на крыльцо. Священник спешит за ней, втайне надеясь, что вот прямо сейчас у Жиля на полчаса отнимется язык, а Веронике ничего тяжёлого не попадётся под руку.
Мальчишка ожидаемо грязный, растрёпанный и усталый. И при этом такой довольный, что Ксавье теряется в догадках, где же тот пропадал целые сутки. Вероника окидывает брата строгим взглядом, мрачнеет.
– Где ты был? И где твой жилет? – вопрошает она.
Жиль, несущий на закорках Амелию, останавливается, будто Вероника выставила перед ним стену. Поднимает на сестру сияющие глаза и улыбается:
– Я вернулся же. Вот так вот…
Вероника отцепляет от него Амелию, целует дочь в щёку:
– Малышка, пожалуйста, иди домой. Нам с Жилем надо поговорить.
Жиль пытается проскочить мимо неё, но она перехватывает его за руку:
– Нет, ты останься!
– Веро, ну я в туалет хочу просто ужас как! – ноет брат.
– Ничего, за две минуты не умрёшь. – Сестра неумолима. – Так где тебя носило сутки?
Жиль смотрит на Ксавье, втайне надеясь на его помощь, но тот тоже хмурится, глядя на его правую руку. Мальчишка пытается высвободиться, но Вероника одёргивает его:
– Жиль! Ты вчера унёсся как сумасшедший, ничего не объяснив! Мы ждали тебя вечером! Я половину ночи не спала – я тебя ждала, олух маленький! Я не знала, ни где ты, ни что с тобой, ни почему ты не дома! – с холодной яростью чеканит она. – Ты посмотри на себя! На что ты похож, скажи! Жиль, ты уже год живёшь дома, не в трущобах! У тебя есть семья – или кто тогда мы с Амелией? Почему тебе наплевать на нас, на наши просьбы, на приличия? Как ты себя ведёшь? У тебя совесть есть?
– Веро, послушай, – всё ещё улыбаясь, пытается завязать диалог Жиль. – Ну послушай же, попробуй понять…
– Понять? Понять что? Что я должна была понять, когда Канселье тебя привёз со зрачками в точку и полуголого? Что я должна была понять, когда ты показал себя хамом у Роберов в гостях? Что ты безалаберный эгоист, единственное желание которого – удрать в ту помойку, в которой привык жить? Если тебе не наплевать – почему я всё время одна, даже в те редкие моменты, когда ты дома?
– Акеми отпустили, – с нажимом сообщает мальчишка, дождавшись паузы в потоке обвинений.
– И что?
Вероника перехватывает его руку, пальцы ложатся поверх свежей татуировки. Жиль сглатывает, прикрывает глаза – больно.
– Я был у неё. Ей надо помочь, мы в полицию ходили… Веро, мне неприятно. Отпусти, – спокойно просит он.
Наконец-то она обращает внимание на цифры, выбитые на коже брата.
– Это что такое? Это зачем? Тебе больше нечем заняться?
– Веточка, в сторону, – вмешивается Ксавье.
Он берёт Жиля за запястье, выворачивает ему руку так, чтобы лучше видеть татуировку. Молчит с минуту, разглядывая ряд цифр. Жиль терпит, стиснув зубы, тяжело дышит, глядя в сторону.
– Жилет, я понимаю, ты отдал в уплату за это, – хмуро не спрашивает, а констатирует факт Ксавье.
Мальчишка кивает, незаметно пытается ослабить захват.
– Пойдём-ка в дом, сынок. Лучше пусть нас слышат Амелия и Ганна, а не всё Ядро.
Жиля под конвоем отводят в гостиную, Вероника громко хлопает входной дверью и запирает её на ключ. Ксавье силком сажает подростка на диван, нависает над ним – спокойный и злой. Таким его Жиль никогда не видел.
– А теперь я тебя ударю, – предупреждает отец Ланглу. – Потому что сполна заслужил.
От затрещины звенит в ушах и перехватывает дыхание. На губах тут же влажнеет, и Жиль слизывает выступившую кровь. Вероника тихо ахает и убегает в кухню, быстро возвращается с мокрым носовым платком. Ксавье присаживается перед учеником на корточки и говорит:
– Я всегда ценил в тебе прямоту, верность, умение сопереживать и готовность помочь. Но сегодня ты всё это затмил своей глупостью. Жиль, ты хоть знаешь, что у тебя на руке?
– То же, что у Акеми, – огрызается мальчишка и отталкивает руку сестры с мокрой тряпицей.
Он пытается встать, но Ксавье толкает его, возвращая обратно.
– Тебе мало проблем? Настолько, что ты решил их сам создать?
– Это не ваше дело.
– Ударить ещё раз?
– Ксавье, а что это? – со страхом спрашивает притихшая Вероника.
– А это, милая, код заключённого. Шифр статьи обвинения, номер дела. Каждый полицейский читает эти коды, как раскрытую книгу. Молодец, Жиль. Пособничество террористам, геноцид. Странно, что не зашифровали убийство. С какой радости ты себе это присвоил?
– Ох, мамочки… – в ужасе выдыхает Вероника.
Жиль снова пытается подняться и уйти, но теперь его водворяют на место уже в четыре руки.
– Значит, так. Длинный рукав в любую жару, – наставляет мальчишку Ксавье. – Вернёмся в Азиль из похода – буду искать способы свести этот позор. Возможно, кислотой.
– Не тронь! – взрывается Жиль – и снова нарывается на оплеуху.