Вероника возвращается в свою спальню, где ждёт Ксавье. Ложится в тёплые, родные объятья, вдыхает лёгкий запах ладана, утыкается носом в широкую грудь мужа и замирает.
«Как же это бесценно и просто – когда все дома, – думает Вероника. – И на самом деле ничего другого не нужно для счастья. Дом, семья и возможность прикоснуться друг к другу».
И она уплывает в сон, в котором сверкают капли росы на тёмных ветвях деревьев в саду за стальной оградой, и красивая темноволосая женщина без возраста улыбается и поглаживает каменную птичку, расправившую крылья у неё на коленях. И нет в сердце Вероники страха, спокойно смотрит она в лицо ведьмы – и видит в её чертах себя, только нарисованную тёмными красками.
«Без тьмы не бывает света, Вероника, – шепчет ведьма, не размыкая губ. – Всего в мире поровну. Счастья и горя, добра и зла. И у каждого есть не только половинка, но и отражение. Прими и это».
В назначенный день электромобиль Бастиана Каро подъезжает к бывшему вокзалу в Восьмом секторе Третьего круга. Это место больше напоминает порт: тут и там громоздятся краны, платформы, ржавые вагоны, сам вокзал похож на громадный ангар, к которому наспех пристроили подобие парадного входа. Бастиан останавливается метрах в ста от строений, выходит из машины первым, хмуро смотрит в сторону толпы перед зданием.
– Что за митинг? – ворчит он себе под нос.
– Похоже, не вы один решили нас проводить, – отвечает ему Ксавье Ланглу, открывая багажник электромобиля.
Амелия, Жиль и Вероника выбираются с заднего сиденья, с опаской поглядывают в сторону собравшихся. Толпа большая – человек четыреста, вроде как настроены не агрессивно. Не слышно ни лозунгов, ни шума, ни выкриков недовольных. Люди просто стоят, спокойно переговариваются, словно ждут чего-то.
Бастиан подхватывает на руки Амелию в комбинезоне с карманами и лёгкой курточке, Ксавье негромко просит Веронику встать позади него.
– Что-то не так? – пугается Вероника.
– Не знаю, – напряжённо отзывается Бастиан. – Жиль, забирай вещи из машины.
Парень вытаскивает из багажника три набитые сумки, сшитые Ганной, одну закидывает на плечо, две тащит в руках.
– А что вы всполошились? – спрашивает он. – Вон Сорси Морье, вон этот… сын Йосефа. И месье Фортен.
На самом деле Жиль тоже волнуется. Он скользит взглядом по толпе, ища Акеми, и не находит. И снова ищет, вглядываясь в лица людей. «Что-то случилось? Она не пришла? Но не могла же не прийти, её обязали… Тогда где она?»
Жиль шагает через дорогу к толпе у вокзала. Бастиан всё ещё хмурится, оглядывается на Ксавье и Веронику.
– Веро и Амелия могут посидеть в машине. А мы сходим посмотреть, что за сборище, – предлагает он.
– Раз Жиль пошёл – там хорошие люди, – уверенно заявляет девочка. – Они просто хотят нас проводить.
Бастиан пожимает плечами и, прижав дочь к себе, уверенно идёт за Жилем. Вероника провожает его суровым взглядом.
– Что такое? – спрашивает Ксавье.
– Это его дочь, – нехотя отвечает Вероника. – И он постоянно это подчёркивает. Каждую минуту, когда она рядом. Она боялась его год. Настолько, что слово «папа» вызывало слёзы мгновенно. А теперь льнёт к нему.
– Родная, не ревнуй. Помни, что она осталась с тобой. Это много значит.
Вероника провожает бывшего мужа тоскливым взглядом.
– Я боюсь, что однажды она точно так же уйдёт к нему. Навсегда. Как убегала совсем недавно. Только на этот раз она не вернётся.
Ксавье незаметно касается её ладони, слегка проводит по пальцам. Ему очень хочется как-то ободрить её, но слов не находится. Что бы он сейчас ни сказал, его хрупкая жена слушает лишь грустное эхо собственных слов. «Смирись, – говорит себе Ксавье. – Всем нам сейчас тяжело. Веточка держится молодцом, не плачет, не просит, не ругается с Жилем. Просто слов ей сейчас совсем не нужно».
От толпы у вокзала отделяется женская фигурка с ярко-рыжими дредами, машет рукой:
– Э-эй! Ну что вы еле тащитесь?
Люди оборачиваются, по толпе ползёт шепоток. Ксавье Ланглу присматривается и видит множество знакомых лиц. Это всё его прихожане – те, кому он годами старался помочь, к кому спешил каждое утро, выслушивал, утешал, как мог, дарил надежду, разделял горе. Среди них дети, которых год назад он прятал в Соборе от голода и бойни на улицах.
Через улицу к Бастиану, Ксавье и Веронике бегут двое подростков лет тринадцати. Ксавье помнит их. Близнецы, девочка и мальчик. Её зовут Валери, его – Марен. Лица у обоих встревожены.
– Отец Ланглу, не уезжайте! – выпаливает Марен, первым подбегая к священнику.
– Не уезжайте! Пожалуйста! – Валери волнуется, в глазах стоят слёзы.
– Мы будем бастовать, если надо! Мы потребуем, чтобы вас не отсылали из города…
Амелия с интересом выглядывает из-за отцовского плеча. Бастиан поглаживает её по спине, что-то негромко говорит, прибавляет шагу.
– Веро, иди, – просит отец Ланглу и останавливается.
Близнецы мнутся перед ним, ожидая ответа. Оба чумазые, подстриженные кое-как, в залатанной одежде. «С фабрики прибежали, смену бросили, – догадывается Ксавье. – Вот что им сказать, чтобы успокоить?»
– Ребята, никто меня не отсылает, – спокойно отвечает он. – Я сам вызвался сопровождать маленькую девочку в путешествии. Мы вернёмся с лекарством от одержизни. Всё будет хорошо.
– Мы уже не дети, отец Ксавье, – жёстко отвечает Марен. – Да, вы нас не обманываете, но и это не правда, а полуправда. Мы знаем, что Совет старается от вас избавиться.
– Сорси сказала, что вас как… как самых ненужных! – выкрикивает Валери, вытирает глаза стиснутым кулаком. – Так нельзя! Это несправедливо! Вы нам нужны, отец Ксавье! Люди вас любят!
Он внимательно смотрит на стоящих перед ним подростков. «Вот они – дети, хлебнувшие революции, – с грустью думает Ксавье. – Доверия к той информации, что им дают официально, нет. Эти скорее поверят в слухи, если они будут дискредитировать власть. А виноваты мы, идиоты-взрослые».
– Идёмте, – тяжело вздыхает он и шагает к вокзалу.
Толпа почти бросается ему навстречу, взрываясь гомоном, и Ксавье боится, как бы возбуждённые люди не затолкали его хрупкую Веточку, Жиля и Бастиана с малышкой. Священник поднимает руки, призывая к тишине, – и его слушаются.
– Здравствуйте, – спокойно говорит Ксавье Ланглу. – Я попрошу вас не шуметь, если мы хотим услышать друг друга. Пожалуйста. Пусть говорит кто-то один.
Среди людей возникает минутное замешательство, затем вперёд пропускают невысокую пожилую женщину с пронзительно-зелёными глазами и заплетёнными в седую косу волосами.
– Здравствуйте, святой отец, – вежливо кланяется она.
– Здравствуйте, мадам Жюдит. Что случилось?
– Мы все пришли просить вас остаться, отец Ксавье. Людей взволновала весть о вашем уходе из Азиля. Мы прочли это во вчерашних газетах. Люди больше не верят тому, что говорят власти. Мы знаем, что вас хотят выжить отсюда, убрать. Отец Ксавье, вы столько для нас сделали, что весь Третий круг всколыхнула эта новость.
К Ксавье осторожно пробирается Вероника, молча встаёт за плечом, незаметно для других берёт за руку. Отец Ланглу улыбается, взгляд скользит по хмурым, сосредоточенным лицам собравшихся.
– Хорошо. Вы не верите прессе, но поверите ли мне? – спрашивает священник.
– Да, – дружно выдыхает толпа.
– Тогда, пожалуйста, послушайте. Я вернусь. Я добровольно вызвался сопровождать маленькую девочку, которая знает, где взять лекарство от одержизни. Валери и Марен Дюбе сказали, что вы думаете, будто меня послали с ней как неугодного властям. Нет, это не так. Со мной идёт мой ученик Жиль, будущий Советник Бойер. Наша девочка – дочь Бастиана Каро. Подумайте, не будь наше путешествие необходимым, стали бы жители Ядра рисковать своим ребёнком и своим будущим?
Люди молчат, в толпе кто-то всхлипывает.
– Отец Ксавье! – кричит кто-то из самой гущи. – Возьмите кого-то из нас, отправьте с девочкой! Вы для нас нужнее всех! Посмотрите вокруг! Эти люди живут вашим словом, вашей добротой, на кого вы их оставите? Если уйдёте вы, чьё слово лечит, кто будет с нами?
– Я вернусь. Я должен идти с Амелией. Я дал клятву. – Ксавье делает паузу, обдумывая, стоит ли говорить то, что он собирается сказать. Решает, что стоит. – Не хотел сообщать вам до своего возвращения, но полагаю, что всё же надо. Чтобы вы меня поняли. Маленькая Амелия – часть моей семьи. Мы с её матерью сочетались церковным браком.
– А обет… – начинает мадам Жюдит, но осекается.
– Да, я нарушил обет. И отвечать буду перед Богом в своё время.
– На элитарке женились, отец Ланглу? – насмешливо спрашивает мужской голос.
– Я женился на сестре своего ученика, – спокойно и чётко, чеканя каждое слово, отвечает Ксавье. – Это всё, что вам следует знать. Ещё раз: я вернусь. Я вернусь в свою семью и к своей работе, которым буду, как и прежде, отдавать себя полностью.
По толпе бежит одобрительный гомон, кто-то хлопает в ладоши, аплодисменты подхватывают другие.
– Два сердца – одна любовь, отец Ксавье! – звонко выкрикивает мадам Жюдит.
– Две жизни – одна дорога! – эхом откликается толпа.
Люди расступаются, пропуская их с Вероникой. Бастиан смотрит на всё это с маской безразличия на лице.
– У мамы было очень красивое платье, – мечтательно произносит Амелия и тут же добавляет: – А ты всё равно мой папа. Я тебя люблю. У них заведётся свой ребёнок, а я всё равно твоя.
– Свой ребёнок? – растерянно переспрашивает Бастиан.
– Ну да. Мне Ганна сказала, что свадьбятся для того, чтобы заводить детей. Па-ап, пойдём к Жилю. Он смотрит так, как будто потерялся.
Жиль действительно стоит поодаль, растерянно озирается. Амелия машет ему руками, но парень смотрит словно сквозь неё, не замечая. Среди мельтешащих людей он наконец-то замечает одиноко сидящую в стороне фигурку в штормовке. Котомка через плечо, капюшон, покрывающий голову и полностью скрывающий лицо. Жилю не надо видеть лица, чтобы точно знать, кто это. Он осторожно лавирует между людьми, приближается к сидящему человеку.