– Акеми?..
Она кивает, не поднимая головы. Жиль подходит, протягивает руку:
– Я пришёл, пойдём.
– Тут столько людей… все смотрят, Жиль. Осуждают, – тихо отвечает девушка.
– Просто пошли отсюда, вот так вот.
Рукав куртки сползает, открывая жирные чёрные цифры татуировки, когда Акеми тянется к мальчишке. Жиль перехватывает её руку, закрывая номер. Девушка соскальзывает с бетонного обломка, на котором сидит, и следует за Жилем по ступенькам к дверям вокзала. Они беспрепятственно проходят за полицейское оцепление, толкают тяжёлую, обитую листами стали дверь.
Внутри здания гулко, пусто и грязно, воняет мочой и экскрементами. Эхо шагов отражается от высоких стен, стремится под своды. Жиль смотрит вверх, пытаясь понять, что было изображено на облупившейся штукатурке над головой.
– Бойер, под ноги смотри, – раздаётся знакомый голос. – Грохнешься – поедешь со сломанной рукой или ногой.
Канселье выходит из-за мраморной колонны, по дороге пиная куски светлой облицовки из ракушечника.
– Где остальные? – бурчит он. – Опаздываете.
Жиль игнорирует его ворчание, спрашивает:
– Вещи куда нести?
Канселье машет рукой себе за левое плечо, и Акеми с Жилем следуют в заданном направлении. За поворотом громоздятся развалины главного здания вокзала, закрывающие половину того, что раньше было посадочной платформой. На путях стоит пара драндулетов, похожих на увеличенные и поставленные на четыре колеса, обращённые друг к другу двуколки рикш. Возле них суетятся люди – одни, в рабочих комбинезонах, что-то грузят под ряды сидений, другие, в полицейской серой форме, прохаживаются взад-вперёд. Жиль с Акеми останавливаются поодаль, дожидаются остальных.
– Без нас свалить решили? – подмигивает Сорси, появляясь на платформе.
– Морье, почему в юбке? – гремит Канселье. – Я как велел одеться?
– Хорошо, перешью её в штаны по дороге! – покорно отвечает девица, пыля по грязному полу длинным подолом. – Хоть будет чем заняться!
Жак Фортен шатается под тяжестью здоровенного рюкзака. Его тощая фигура то и дело кренится вбок, он балансирует с трудом. Ксавье молча качает головой, подхватывает тяжёлую ношу.
– Месье Фортен, позвольте, я отнесу. Что ж там у вас такое?
– Книги, отец Ксавье. Знания! – И тощий университетский библиотекарь гордо задирает острый подбородок.
Гайтан Йосеф кидает свою котомку грузчикам, отходит с Канселье в сторону, и они минут пять о чём-то совещаются.
– Начальник объясняет мальчику значение слова «ехать», – насмешливо фыркает Сорси. – Эй, а как управлять этой штуковиной?
Амелия тащит родителей за руки к краю платформы, сгорая от любопытства.
– Мам, пап, это совсем не электромобиль! – возбуждённо тарахтит она. – Пап, а прозрачная крыша – это от дождя? А она из чего? А пластик – это как кубики, из которых я дома строила, да? А где мы спать будем? Мам, а подушку и одеяло я где возьму?
Вероника держит ладошку дочери, отвечает что-то невпопад, то и дело вытирает глаза. Бастиан спокойно рассказывает Амелии, как устроена дрезина, зачем и из чего сделан навес, как раскладывается сиденье и куда убирается груз. Ксавье Ланглу помогает разместить ручную кладь на обеих дрезинах, тревожно поглядывает в сторону жены.
– Так, все собрались и послушали, – требует Канселье по окончании погрузки и, дождавшись, когда все подойдут ближе, раздаёт указания: – Распределяетесь так: трое на первую дрезину, трое и девочка – на вторую. Двое мужчин, одна женщина. Управление предельно простое: чистая механика, рычаги. Пока вы качаете вот эту металлическую скобу взад-вперёд, дрезина едет. Обратного хода у неё нет, потому морду лица под скобу совать не рекомендую. Тормоз – вот этот рычаг. Юной мадемуазель строго-настрого наказываю во время движения сидеть тихо.
– А почему? – тут же спрашивает Амелия.
– А потому же, почему папа не разрешает из окна машины свешиваться, когда она едет!
Девочка кивает и сурово комментирует:
– Вот вернусь, вырасту большой и стану начальником начальника полиции.
Взрослые давят смех, Канселье краснеет, отворачивается, и вокзал оглашает его басовитый хохот.
– Возвращайтесь, мадемуазель Амелия, – отсмеявшись, говорит Канселье. – Я вам подарю ключ от своего кабинета и разрешу приходить в гости по пятницам. Та-ак! Рассаживайтесь, нечего тянуть! Если кто чего нужного недосчитался в пути – все благодарности выражать месье Каро, он вас в дорогу собирал.
Сорси первая запрыгивает в переднюю дрезину, устраивается на сиденье, подобрав юбку и выставив напоказ татуированные голени.
– Всю жизнь мечтала управлять! – с жаром восклицает она под общий смех.
Напротив неё усаживается Гайтан, строго басит:
– Меняемся. Управлять будешь с той стороны, с какой я скажу. Мужчина должен видеть, куда женщина ведёт.
Фортен так долго мнётся на краю, с опаской поглядывая на рельсы внизу, что Сорси и Гайтан не выдерживают и в четыре руки затаскивают его на дрезину. Жиль и Акеми запрыгивают на вторую самоходную платформу, устраиваются рядышком. Амелия виснет на родителях, Вероника никак не может выпустить её руку.
– Веточка, всё будет хорошо, – в сотый раз за этот день обещает Ксавье. – Мы скоро вернёмся. Бастиан, спасибо вам за помощь.
Бастиан сдержанно кивает, отцепляет Амелию от Вероники и передаёт в руки Жилю. Вероника обнимает Ксавье, прячет лицо у него на груди. По ткани брезентовой куртки, такой непривычной на священнике, скатываются слезинки.
– Пожалуйста, возвращайтесь, – шепчет молодая женщина. – Как можно скорее и все. Целые и невредимые.
– Вы нас ждите. Думайте о нас светло – и это нам поможет. Всё, Веточка, не надо слёз.
Широкая ладонь приглаживает растрёпанные светлые волосы Вероники, Ксавье осторожно целует её в щёку и шагает с платформы на дрезину.
– Поезжай! – кричит Канселье сыну кузнеца Йосефа, и сперва одна, а за ней и другая дрезина трогается по рельсам, постепенно набирая скорость.
Амелия машет маме и папе, пока их фигуры не становятся совсем маленькими и не теряются вдали. Девочка долго ёрзает, устраиваясь рядом с отцом Ксавье поудобнее, хватается за один из ремней на куртке.
– Это будет ремешок для Амелии. Чтобы Амелия не потерялась, – с удовольствием сообщает она и улыбается: – Жиль, сделай такой же ремешок для Акеми. Ей будет приятно, и нам будет почему дружить!
Акеми замирает на мгновенье, уголки губ ползут вверх, в глазах появляется тёплый огонёк. Она первая протягивает девочке руку, которую та с удовольствием пожимает.
Часа через два они делают первую остановку. Жиль свистит, машет рукой впереди идущей дрезине, мягко тянет рычаг тормоза. Агрегат с натужным скрежетом сбрасывает скорость, проезжает ещё несколько метров и останавливается. Амелия спрыгивает с сиденья, пританцовывает на краю платформы.
– Снимите меня-а-аа! Я писать хочу! – ноет она.
– Я тоже! – радостно откликается Сорси. – Пошли вместе? Мальчики, отвернулись, ну!
Она бежит к дрезине, ловко перепрыгивая через шпалы, подхватывает девочку на руки, осторожно ставит на землю, и они вдвоём спускаются под откос в высокую траву. Акеми медлит, но всё же присоединяется к ним. Идёт, внимательно глядя под ноги, рассматривая тонкие высокие стебельки, увенчанные зелёными пёрышками колосьев. У подножья насыпи Акеми ложится навзничь и закрывает глаза.
– Э, подруга, тебе не плохо? – взволнованно окликает её Сорси, помогая Амелии расстегнуть комбинезон.
– Нет, – доносится короткое, как вздох, и Сорси снова переключает всё внимание на девочку:
– Рыжик, кто ж тебя так упаковал? Одних шнуровок штуки три, поясов два…
– Я сейчас описаюсь, – мрачно обещает Амелия.
– Так помоги развязать свои же штаны! – рявкает Сорси. – Тоже мне! Стирать сама будешь, если обдуешься!
Девочка гневно шлёпает её по рукам, отворачивается и молча возится с комбинезоном сама. Сорси усмехается и отходит на пару метров в сторону, присаживается.
– Юбка лучше, – назидательно говорит она. – Описаться в ней точно не успеешь.
Амелия что-то невнятно бурчит в ответ, спускает штаны, садится в траве. Через пару минут она идёт обратно, подтянув штаны и придерживая их руками. Лямки комбинезона двумя хвостами волочатся за ней, вид у девочки обиженный.
– Я тут самая маленькая, и никто помочь не хочет! – отчаянно вопит она, остановившись около лежащей в траве Акеми.
Японка поднимает голову, щурится, глядя на Амелию против солнца. Хочет что-то сказать, но её опережает Сорси:
– Мадемуазель Каро! – кричит она с насыпи. – Идите сюда, я поправлю ваши чудовищные штаны!
Девочка, просияв, карабкается вверх. К Акеми спускается Жиль, склоняется над ней.
– Сэмпай, ты в порядке? – обеспокоенно спрашивает он.
– Ляг рядом, – шёпотом просит она и, когда Жиль повинуется, гладит его по руке и говорит: – Смотри, какое небо… Я за год привыкла к тому, что оно маленькое, с две ладони. И в серую полоску. А оно…
– …бескрайнее, – подхватывает мальчишка. – И когда лежишь, страшно упасть вверх. Да?
– Да. Когда ты взял меня с собой показать море трав, я боялась смотреть в небо. Оно затягивает.
Акеми обеими руками берётся за пучки травы. Закрывает глаза.
– Это как в море прыгнуть. Когда под тобой глубина, – шепчет она.
Жиль поворачивается на бок, приподнимается на локте. Смотрит в расслабленное, безмятежное лицо Акеми, на чуть приоткрытые губы, нежную шею, подчёркнутую худобой ямочку между ключицами. Непреодолимо тянет прикоснуться поцелуем к тонкой коже там, где бьётся пульс, скользнуть ладонью под потрёпанную рубашку, но с насыпи на них наверняка смотрят, нельзя, нельзя… Мальчишка вздыхает и просто накрывает руку Акеми своей.
– Я тебя так ждал. Первое время думал, что просто умру возле тюремных ворот. Сяду под стеной – и всё остановится.
– А потом? – спрашивает девушка, не открывая глаз.
– Потом подумал, что надо жить. Что ты там – живая. И однажды вернёшься. И это значит, что я буду делать всё, чтобы тебе там стало легче.