– Абрикосы.
– Что?
– Мне приносили абрикосы. И яблоки. Так ведь не кормят заключённых…
– Угу. Но ты же особенная.
– Не я. Ты. Я догадалась, хоть и не сразу.
«Ну и пусть смотрят», – решает Жиль. Обнимает девушку, дует на тонкую прядь, что выбилась из её причёски, и долго, с удовольствием целует в губы.
– Эй, вы там спать улеглись, что ли?
Голосом Сорси можно рыбу глушить. Жиль пытается подняться, но Акеми его не отпускает, смеётся тихонько, ерошит светлые волосы.
– Вы оглохли? Жиль! Акеми!
– Да-да, плохо слышно, – шепчет Акеми, тиская млеющего от удовольствия мальчишку.
– Мы поехали дальше! Ясно? – не унимается Сорси.
– А мы остаёмся, – мурлычет Жиль.
Шелестит под ногами трава, предвещая появление кого-то из путешественников.
– Ну вы хоть ночи дождитесь, – басит Гайтан. – Поднимайтесь, привал окончен.
Не дожидаясь, когда парочка выберется из помятой травы, он нагибается, подхватывает под мышку сперва Жиля, потом Акеми и, сопя, тащит на насыпь под хохот Сорси.
– Отец Ланглу, принимайте. – Гайтан опускает мальчишку с японкой на шпалы. – Жрали траву. Сказали, что, пока не доедят, никуда не поедут.
Теперь уже смеются все, даже Жак Фортен отвлекается от изучения лежащей у него на коленях книги. Сорси глухо хмыкает, держа во рту пару булавок и ловко подшивая лямки на штанах Амелии. Девочка же стоит смирно, внимательно изучая содержимое лежащей на сиденье сумки. Принадлежность сумки легко определить по обилию дурацких чёрно-белых кружев и связанных из акриловых ниток талисманов, висящих на ней. Ксавье поглядывает на заворожённую Амелию и укладывает в ящик под сиденьем второй дрезины контейнеры и мешки, громоздящиеся между рельсами.
– Мы с Гайтаном посмотрели, где у нас что лежит, – поясняет он, поймав заинтересованный взгляд Жиля.
– Это называется «инвентаризация», – комментирует Фортен.
– Спасибо, месье Фортен, – кивает Ксавье. – Не подскажете, где мы сейчас и сколько нам до ближайшего водоёма?
Фортен близоруко щурится, задумчиво ведёт по странице пальцем и спустя минуту изрекает:
– Если я верно подсчитал, мы где-то под Монпелье. Через город протекает Лез, мимо не проедем. Дальше нам около двух часов до Нима через Гро-дю-Руа.
– Ночуем в Ниме, – подводит итог Ксавье. – Жиль, Гайтан, помогите погрузить вещи обратно, и поедем. Время дорого.
Сорси обкусывает нитку, закрепляющую шов, спускает Амелию с дрезины:
– Давай, маленькая, иди на своё место.
Амелия выглядит расстроенной. Поднявшись на цыпочки и вытянув шею, она всё смотрит на сумку Сорси, полную ярких моточков акриловой пряжи, спиц, крючков, стеклянных пуговиц и бусин, плетёных шнурков и ярких лоскутков ткани. Перед девочкой будто открылся новый мир, удивительный, непонятный и манящий. И вот тебе – «иди на своё место»…
– Мадам Сорси…
– Мадемуазель, – поправляет рыжая. – Ну, чего?
– А можно мне потом ещё посмотреть?
– Чего посмотреть-то?
– Сумку…
Сорси улыбается, встряхивает дредами:
– Как до места доберёмся – разрешу поковыряться в моих богатствах. Всё, беги, быстрее доедем.
Амелия возвращается на вторую дрезину, Ксавье и Жиль подхватывают её под руки, поднимают. Погрустневшая малышка забивается под бок к отцу Ланглу, подбирает ноги на сиденье.
– Ну что, поехали? – кричит с передней дрезины Гайтан.
– Давай! Месье Фортен, не забывайте предупреждать нас о стрелках заранее! – машет рукой Ксавье. – Иначе мы рискуем затормозить в вас!
– Больно будет? – спрашивает Амелия.
– Ага, – делает страшное лицо Жиль. – Как дверью по лбу.
Девочка ёжится, с тревогой поглядывает на прозрачный пластиковый навес над головой. Ей представляется, как в нём вдруг появляется дверь, которая со скрипом распахивается, и… Дрезина вздрагивает, приходя в движение. Амелия ойкает, хватается за куртку Ксавье. Тот одной рукой продолжает качать скобу, другой поглаживает рыжие волосы малышки.
«Надо сделать какой-нибудь ремень, – думает священник. – Перекинуть через плечо и через девочку. Как бы она не вывалилась ненароком, когда задремлет в дороге. А так будет хоть какая-то гарантия безопасности».
Постукивая колёсами и поскрипывая, дрезины спешат по рельсам. Плывут кораблями в море разнотравья, возвышаясь на насыпи над цветущими полями. Будто кто-то разлил по зелёному морю краску: вон розовое пятно, вон голубые островки, золотая россыпь, яркие алые шапки цветов. Акеми жадно смотрит на это великолепие, то и дело подёргивая Жиля за рукав, чтобы показать что-то новое. Ксавье поглядывает на них, придерживая одной рукой спящую Амелию, и ему грустно.
«Как они беззащитны, – думает священник. – Словно младенцы, открытые и злу, и добру, и теплу, и холоду. Ей тяжело и бесприютно, она ищет в нём защиты и опоры и находит, но… Он ещё мальчик. Он слишком юн, горяч, его распирает чувство, которое нужно уметь не только взращивать и лелеять, но и контролировать. Она старше, взыскательнее, сложнее… и ей тяжело быть ведомой в их союзе. Пока она слаба, пока не оправилась от года в неволе, она позволит ему вести. Но как долго? И что потом? Как они переживут первую ссору, сможет ли мальчик защитить её тогда, когда им в лицо выскажут, что они не пара? Нет, Жиль не повторит ошибки Ники Каро, я уверен в своём ученике. Но я не уверен во всём остальном. И исхода не вижу».
– Жиль, посмотри…
Ксавье Лангу невольно прослеживает взгляд Акеми и видит громоздящиеся среди зарослей трав и молодого кустарника каменные развалины. В очертаниях угадывается то, что когда-то было трёхэтажным домом. За первым высится второй, третий… Бетонные каркасы зданий стоят цепочкой – без крыш, без окон. Ощущение, что они не просто заброшены, а уничтожены огнём.
– Смотри, – шепчет Акеми, прижавшись к Жилю. – Смотри туда, вперёд. Там же до горизонта… Какой огромный город… Сколько людей здесь было!
Спереди доносится резкий свист, и Ксавье торопится рвануть тормоз. От скрежета колёс по рельсам просыпается Амелия, и Ксавье бережно передаёт её Жилю, а сам спускается с дрезины и идёт вперёд.
– Стрелка, святой отец, – поясняет Жак Фортен, тыча пальцем в атлас железнодорожных путей. – Где-то совсем рядом.
– Где? – басит Гайтан.
– Где-то, – с нажимом отвечает Фортен. – Искать надо. Это такой металлический ящик рядом с путями, где рельсы расходятся. Я видел у нас на вокзале. Около него от основных рельс внутрь отходят ответвления. Кусок рельсы, около метра или чуть меньше. Это и есть стрелка.
Гайтан и Ксавье кивают, обходят дрезину и идут вперёд по путям, высматривая искомое. Спустя минуту их догоняет библиотекарь с маленьким кривым рычагом в руках.
– Без этого у вас ничего не получится, – демонстрируя железяку, поясняет он. – Канселье дал.
Порядком засыпанный пылью металлический ящик нипочём бы не нашёлся, не увидь Гайтан Йосеф саму стрелку.
– Эта хрень? – вопрошает он, указывая на неё.
– Да-да! – радостно трясёт кудрями Фортен. – Но где же устройство для перевода?
Ксавье присаживается на корточки, раскапывает неприметный холм справа от расходящихся в разные стороны рельс. Пальцы натыкаются на металл. Несколько минут – и ящик освобождён от наносов почвы. Фортен на ощупь находит отверстие сбоку устройства, вставляет туда рычаг. Щелчок – и поднимается неприметная металлическая пластина, открывая ещё одну округлую выемку. Фортен переставляет рычаг туда, поворачивает сперва в одну сторону, потом в другую.
– Хм… Стрелку надо положить вдоль рельса, значит… а вдруг не так?
– Сгинь. – Гайтан отгоняет библиотекаря, сам занимает его место. – Раз вдоль – крутить сюда.
Несколько секунд спустя стрелка ложится как надо. Гайтан пинком закрывает металлический замок на ней, возвращает рычаг Фортену и, насвистывая, идёт обратно к дрезине.
Через двадцать минут маленький караван уже в центре города. Дрезины пересекают мост над рекой Лез, проезжают сотню метров до технической подстанции и останавливаются. Путешественники спускаются на платформу, озираются вокруг. За помутневшими, покрытыми трещинами высокими пластиковыми щитами стена к стене стоят мёртвые дома. Ветер гонит по бетону волны пыли, скрипит невдалеке что-то металлическое.
– Отец Ксавье, – подёргивает священника за рукав Амелия. – Эти стены – чтобы мёртвые дома не пошли по железной дороге, да?
– Вряд ли, милая, – отвечает он, чувствуя себя неуютно.
– Вы как хотите, а я иду к воде. Мне тут не по себе, – заявляет Сорси и, подобрав подол юбки, шествует к набережной.
Гайтан вытаскивает из-под сидений ёмкости для воды и спешит за рыжей. За ними тянутся и остальные.
– Вода офигенная! – радостно кричит Сорси, присев на край каменных плит у самой кромки.
Она быстро расшнуровывает ботинки, завязывает юбку на бёдрах узлом, сбрасывает куртку и лезет в воду.
– Ой, хорошо-о-о-о! – летит над опустевшим Монпелье восторженный голос девушки. – Грязнули и неряхи, все сюда!
И все, включая Амелию, следуют её примеру. Прохладная чистая вода остужает усталые ноги, забирает с собой пыль и пот. Гайтан забирается в реку по плечи и со стороны внимательно изучает татуировки Сорси, проступающие под мокрой светлой тканью. Амелия плещется нагишом, счастливая, весёлая. Жиль, стоя в воде в одних трусах, следит за ней, брызгается, отгоняя малышку поближе к берегу. Акеми с наслаждением ныряет, проплывает десяток метров и возвращается обратно.
«Так странно, – думает она, прислушиваясь. – Город мёртв, он не дышит, он не имеет запахов. Он высох, как старая кость, приобрёл цвет пыли. А река живая. Она пахнет. Не как море, нет. Орб ничем не пах, я помню. Здесь всё по-другому. На плитах в воде растёт что-то похожее на водоросли. Это живое. Это настоящее. Живая река в мёртвом городе. Мы уйдём, как и все, кто здесь жил, а она останется».
Акеми выходит на берег, отжимает на себе мокрую рубаху, распускает по плечам волосы и садится на тёплые от солнца плиты сохнуть. Ловит взгляд Гайтана Йосефа, холодный, равнодушный, и спешит подтянуть колени к груди. Ей очень хочется, чтобы Жиль был рядом прямо сейчас, чтобы можно было взять его за руку, спрятавшись от неприятного ощущения в его прикосновение. Но мальчишка занят, он уговаривает Амелию не становиться рыбой; сперва один, а потом к нему присоединяются Ксавье и Сорси.