Стоянку выбирают долго. Слишком грязно и мокро в полуразрушенном здании после дождя, а там, где сухо, – темно.
– Может, на улице шмотки бросим? – басит нагруженный поклажей здоровяк. – Сколько уже таскаться туда-сюда можно?
Ему сдержанно объясняют, что нужно любое место, где сухо и светло, а не то, где или светло, или сухо. Гайтан тяжело вздыхает, делает страдальческое лицо и покорно плетётся за остальными.
– Нашла, – внезапно говорит Акеми.
Они останавливаются в помещении с торца вокзала аккурат за башней из когда-то белого камня. Маленький зал с подветренной стороны пуст, сух и почти не тронут огнём. Сложив вещи в углу, мужчины отправляются на поиски чего-нибудь, пригодного для устройства лежанок. Сорси и Акеми оставляют с девочкой.
– Ничё так комнатка, – прищёлкивает языком Сорси, рассматривая облицованные светлым ракушечником стены и облупившийся потолок. – Ещё бы полы тут помыть – и уютно будет, как в нашем старом добром крематории. Да, Акеми?
– Неудачное сравнение, – сдержанно отвечает японка, роясь в сумке в поиске сменной одежды.
– Ну да. Мертвяков не хватает, – покусывая губу, кивает рыжая. – Хотя у меня ощущение, что они тут повсюду.
– Где? – насторожённо озирается Амелия.
– Прячутся. Ночью повылезут!
– Хватит пугать ребёнка, – строго распоряжается японка.
– Я не боюсь! Я наконец-то хочу фигарить! – воинственно размахивая руками, вопит девочка. – Вернётся Гайтан – потребую дрын!
Сорси смеётся, распускает косу, ловит Амелию и тискает её.
– Ты смелая! Самая смелая девочка в мире. А вот Акеми трусит…
– Ей можно, – возражает малышка. – Она притворяется, потому что ей нравится, что Жиль её защищает. Да, Акеми?
Японка кивает и делает вид, что увлечена разбором вещей. Сорси усаживает Амелию на гору спальников, бережно расчёсывает ей волосы. Акеми поглядывает на них и думает, что ничего о Сорси не знает. «Она так с ней ладит, словно у самой дома выводок детворы. Видимо, младшие сёстры», – думает Акеми.
– Ты свяжешь мне самолёт из ниток? – спрашивает Амелия, болтая ногами.
– Если ты расскажешь, какой он, – свяжу, не вопрос.
– Он серый. С крыльями. Лапок нет, есть колёса. Как две передние ножки и одна задняя, – разъясняет девочка. – Глаз нет, есть прозрачная крышка, под которую влезает пилот. Пилот – это летающий человек.
– Фигассе монстр… – изумлённо тянет Сорси, заплетая волосы малышки в затейливые косы.
– Я нарисую. И ни фига не монстр! Акеми, найди, пожалуйста, мой планшет. Я его Жилю в сумку спрятала.
Планшетом Амелия дорожит не меньше, чем тряпичной кошкой. Волшебная же вещь: подложка из угольной пыли, поверх – мутноватая плёнка, проведёшь стилом – появляется чёрная линия. Надоел рисунок – потянул на себя тонкую планку, она прошлась по плоской пластиковой коробке между плёнкой и угольным слоем и всё стёрла. Можно заново рисовать, писать буквы, играть в несложные игры.
Пока Амелия, высунув от усердия кончик языка, рисует что-то, в чём с трудом угадывается самолёт, возвращаются мужчины. Они заносят в комнату два шкафа из лёгкого сплава, кладут плашмя у стены.
– А вот и уютные кроватки! – радостно восклицает Сорси. – Ещё есть находки?
– Есть, – отвечает Гайтан. – Вот отдышится месье Фортен – и ещё парочку притащим.
– Потом перекусим, немного отдохнём – и мыться, – озвучивает дальнейшие планы Ксавье. – Если верить карте, недалеко отсюда Сена.
– Река? – оживляется Амелия. – И я тогда хочу мыться!
– А ещё мы туалет нашли, – смеётся Жиль. – Это правда смешно, но он каким-то чудом работает!
– Покажешь? – скромно спрашивает Акеми, краснея.
Обустроив спальные места, разложив вещи и пообедав консервированным мясом и галетами, путешественники отправляются отмываться к Сене. Амелия идёт, держа за руки Сорси и Акеми, разглядывает развалины домов.
– Почему тут всё так плохо? Почему всё такое горелое? – спрашивает девочка.
– Пожары быстро уничтожили большие города, когда не стало людей, – отзывается Жак Фортен. – Никто не следил за энергетическими сетями, происходили самовозгорания, а тушить было уже некому. Видимо, вокзал наш так и выгорел.
Амелия оборачивается, глядит на украшенную затейливой лепниной башню вокзала. Огонь её почти не тронул, лишь купол, венчающий её, обгорел и провалился. Стрелки часов навсегда замерли на без двадцати четыре. «Когда людей нет, время в часах тоже умирает», – грустно думает девочка. Потом на глаза ей попадается уцелевшая табличка с названием улицы.
– Это улица Ван Гог! – озвучивает Амелия. – А что такое «Ван Гог»?
– Это художник, малышка, – отвечает Ксавье. – Рисовал престранные картины, но людям нравилось.
– И это всё его улица? Вся-вся его? Он один тут жил?
Акеми смотрит на изумлённое личико девочки, и ей делается ужасно смешно. Она-то уже привыкла к тому, что в Прежнем мире у улиц были названия. Города не делились на круги, сектора, линии. Были районы, пригороды, улицы и площади – и все носили имена. Как люди. Месье Фортен на привалах рассказывает очень интересные вещи. Акеми слушает, впитывая в себя новую информацию. «Это история, – думает она. – Это то, чем мы когда-то были. Об этом надо знать».
У моста Шарля де Голля компания расходится по набережной. Девушки с Амелией плещутся по одну сторону моста, мужчины отмываются поодаль. Акеми отплывает от берега, переворачивается на спину и позволяет течению нести себя вдоль берега, а солнцу – нежно касаться прикрытых век. Ей хорошо, спокойно и хочется, чтобы так длилось вечно…
После купания Сорси и Фортен возвращаются на вокзал, остальные идут в место, на карте Фортена названное «супермаркет». Как объяснил спутникам Ксавье, в Прежнем мире не было недостатка ни в продуктах, ни в предметах быта и одежде. Всё это было доступно любому человеку в обмен на деньги в определённых местах.
– Супермаркет – это как раз одно из таких мест, – рассказывает священник. – Возможно, там могли уцелеть нужные нам вещи.
– То есть… у людей было всего много? – спрашивает Амелия.
– Да, всё, что хотелось бы.
– И лошадки? И дрын? И много разных платьев?
– И много чего ещё, – соглашается Ксавье.
Жиль фыркает, отворачивается. Ему как-то не верится, чтобы в мире существовало такое невероятное изобилие. Легенды это всё. Как и истории Гайтана про хрень пошатущую и удалой народ цыган. И почему умный Ксавье в это верит?..
– Учитель, если у всех всё было, зачем тогда войну развязали? – не выдерживает мальчишка.
– Месье Фортен сказал, что люди Бога делили, – бойко отвечает Амелия.
– Нет, детка, Бог ни при чём, – с сожалением отвечает Ксавье. – Иногда именем Бога прикрывали очень гадкие дела. Чтобы те, кто эти дела вершил, верили, что действуют во благо. Воюют за святое, например.
– Но Богу же не нужна война! – восклицает девочка. – Я же видела! Он же остановил войну в Азиле!
– Мамзель, Богу не нужна, а людям с какого-то хрена нужна, – пожимает плечами Гайтан. – Видимо, одни решили что-то хапнуть у других, а всем соврали, что так Бог хочет.
– Как глупо, – тихо говорит Акеми, ставя точку в разговоре.
Супермаркет оказывается двухэтажной постройкой из стальных балок и стекла. Уцелели только балки, а стеклянные осколки ковром покрывают площадку перед зданием. Гайтан сажает Амелию себе на плечи и, осторожно шагая по похрустывающим стёклам, заходит внутрь супермаркета. Остальные следуют за ним.
Внутри – перевёрнутые, покорёженные стеллажи, битые бутылки, горы мусора на полу. Акеми и Жиль медленно идут, глядя под ноги, рассматривая странные, незнакомые вещи.
– А я нашёл транспорт! – гордо объявляет Гайтан, толкая по проходу металлическую тележку, в которой восседает довольнейшая Амелия.
– О, прекрасная вещь! – одобряет Ксавье. – Ещё есть?
– Дополна!
Они выкатывают ещё пару тележек и продвигаются дальше вдоль рядов стеллажей. Ксавье внимательно смотрит на консервные банки, берёт то одну, то другую, стирает с них пыль и читает этикетки. К нему подходит Акеми с двумя жестянками в руках:
– Отец Ксавье… тут написано «чай» и «кофе».
– Бери. Если банка не повреждена – он мог уцелеть и дождаться нас.
– А там правда кофе? Как у элитариев?
Глаза у японки изумлённые и дикие, такой скажи сейчас: «Брось!» – завизжит, швырнёт банки и отпрыгнет подальше.
– Видимо, да. Ты возьми, а там посмотрим. Жиль, что ты нашёл?
– Мёд! – радостно отвечает мальчишка. – Я возьму побольше, ага? Акеми, тебе понравится!
Девушка останавливается возле стеллажа со стеклянной посудой. Берёт с полки бокал, осторожно стирает с него пыль, смотрит на свет. Даже грязный и мутный, тонкостенный сосуд с гранёной ножкой зачаровывает Акеми. Она осторожно ставит его обратно и долго любуется, пока её не окликает Жиль.
Откуда-то из глубины супермаркета слышится весёлое гиканье, хохот и свист. Это Гайтан катает Амелию по проходу, то и дело врезаясь в корзины и полки. Ксавье сперва косится на них с осторожностью, потом решает махнуть рукой. «Пусть веселятся, – думает он. – Путь нелёгкий, надо отдыхать. Тем более что эти двое отлично ладят друг с другом. Оба дети…»
Время идёт, тележки наполняются консервами, сахаром и мёдом в стеклянных банках, пачками соли в вакуумных упаковках, чаем и кофе. Жиль притаскивает откуда-то метровую узкую доску с колёсами, приделанными с одной стороны. В конце зала, к всеобщей радости, обнаруживается секция одежды. Большинство вещей рвётся при одной попытке взять в руки, но синтетические ткани время пощадило. Лавсановые куртки, нейлоновые комбинезоны, платья из акрила целы, только покрыты пылью.
– Выстираем! – решительно кивает Акеми и принимается подбирать всем штаны на смену изодранным.
– Гляньте! Во мы чего нашли! – верещит Амелия, размахивая битой. – Вот же дрын! И Гайтан себе такой взял! А для Сорси мы нитки нашли, мно-о-ого!
У малышки на голове красуется порядком облупившаяся каска, в которой Ксавье смутно узнаёт что-то из атрибутики спортсменов. Восседающий в тележке ребёнок с битой и в престранном головном уборе просто неотразим.