не могу уловить. Поговорить бы с ней, но для этого надо знать, что спрашивать».
Он ещё раз осматривает шов на бедре Сорси, удовлетворённо кивает.
– Осталось положить повязки. Акеми, неси сперва тонкую ткань и мёд. И посмотри, полосы ткани, которые мы стирали в гипохлорите, высохли?
Девушка наконец-то разгибает спину, охнув, поднимается на ноги. Пошатываясь, идёт на улицу – туда, где сохнут на ветру полосы капрона и нейлона. Пока она несёт нужное для перевязки, Ксавье осматривает щиколотки и голени Сорси. Вроде все кости целы, но полной уверенности нет. Проснётся – надо будет ставить на ноги.
– А вот и наше чудо-лекарство! – радостно восклицает Ксавье при виде баночки мёда у Акеми в руках. – Раны заживляет отлично. Не горячий?
– Тёплый.
Чтобы немного разжижить мёд, в него пришлось налить воды и подогреть в чайнике над костром. Акеми открывает банку, вдыхая приятный аромат сладости, ложкой выкладывает немного на салфетку из ткани. Ксавье помещает салфетку на зашитую рану, и они вдвоём с Акеми закрепляют повязку полосами капрона. Пока японка возится, завязывая узел, священник смазывает мёдом ссадины, покрывающие ноги Сорси.
– Вот и всё, – подводит итог Ксавье.
– Можно я ещё спрошу?
– Можно. Но и я тогда спрошу тоже. Хорошо?
Девушка кивает, укрывая спящую Сорси спальником. Развязывает на шее верёвочку, на которой висит тряпица, прикрывающая рот и нос. Жадно глотает чистый воздух.
– Вы умеете зашивать раны… откуда?
– Всё просто. Я заканчивал Университет по естественно-научному профилю. Медицину вкратце изучал. Работал какое-то время химиком. Священником стал позже, когда… когда предложили.
Лицо Акеми спокойно, как маска. В глазах стынет недоверие.
– Я видела вашу спину, отец Ланглу. Врачевать раны вы на себе учились?
– А вот это и есть тот самый вопрос, как я понял. Да. На себе. Когда очень нужно, и спину сам себе лечить научишься. Теперь моя очередь. Что тебя гложет, Акеми?
Руки девушки вздрагивают, плечи поникают. Она смотрит на золотистую массу мёда, завинчивает крышку. Медлит с ответом.
– Я… не уверена. У меня нехорошее ощущение от реальности.
– Расскажи.
Он споласкивает руки в ведре с водой, выбрасывает тряпочку с обеззараживающим раствором. Присаживается на гору бетонных осколков, прислушивается: не возвращаются ли с реки Гайтан, Фортен и Амелия, не зовёт ли из соседней комнаты Жиль. Нет, всё тихо. Можно поговорить.
– Я часто не понимаю, что мне снится, а что настоящее, – негромко начинает Акеми. – Это почти год уже. С тех пор как… как…
– Как приходил Бог? – мягко спрашивает Ксавье.
– Да. Сны одинаковые, они похожи на правду… в них может проходить по несколько дней, и когда я это вижу, оно слишком настоящее. Они одинаково начинаются: я просыпаюсь.
Она умолкает, трёт ладонями виски. Волнуется.
– В них то мир, который был до Бога, то такой, какой стал сейчас. И… страшно. Всегда одно и то же…
– Что тебя так пугает?
– Жиль. Его нет. И я не могу понять, где я нахожусь, когда он рядом. Отец Ксавье… это страшнее всего. Я помню, как он умирал у меня на руках. Люди не возвращаются, это… не реальность! Когда его нет – это похоже на правду, потому что я знаю, что он умер, и…
– Он живой, Акеми. Он тёплый, вы разговариваете, обнимаетесь. Это не сон.
На её лице появляется гримаса отчаяния. Акеми всхлипывает:
– А если вы мне тоже снитесь? Все-все…
– Так и живи в этом сне. Тебе хорошо здесь?
– Да. Но если это не правда, а… Я же однажды проснусь. И сойду с ума. Отец Ксавье… вы видели мёртвой Веронику?
– Нет.
– Тогда вам очень легко верить в то, во что хочется верить.
Она берёт горку тканых салфеток, полоски капрона и бутылку коньяка. Кланяется сидящему священнику – низко, с огромным уважением. И уходит в соседнюю комнату. Ксавье слышит, как она негромко обращается к Жилю – будит усыплённого крепким алкоголем мальчишку, чтобы обработать при свете дня его раны. Священник неподвижно сидит, погружённый в собственные мысли. Время и звуки проплывают мимо него. Услышанное от Акеми шокирует.
«Как она живёт с этим? На разрыв, на два мира, не понимая, что сон, а что явь? Как помочь ей? Ей, которая права. Я не видел Веточку мёртвой. Потому я подсознательно отрицаю то, что она была мертва. Будто не было ничего. Акеми, бедная Акеми… Что надо сделать, чтобы доказать: происходящее – не сон, это чудо, но оно реально. И Жиль есть, здесь и сейчас, абсолютно живой… Поговорить с ним? Но как? Что это даст, кроме приступа паники у мальчика? Думай, Ксавье. Ищи. Здесь нельзя решать наскоро».
Из соседней комнаты доносится мученический вопль, переходящий в жалобное бормотание. Не иначе как Акеми решила сразу промыть Жилю ссадины коньяком. Ксавье прислушивается и понимает, что мальчишка смеётся:
– Уйди! Дай умереть!
– Бака! – восклицает Акеми. – Руку подними повыше, сокровище моё драное… Кошмар какой! Да потерпи ты!
Что-то падает, на секунду все звуки стихают, потом слышится возня и взрыв хохота. Смеются оба – и Жиль, и Акеми. «Может, обойдётся? – с надеждой думает Ксавье. – Может, я преувеличиваю и всё не так плохо? Самого тоска по дому замучила, вот и тревожность лезет…»
Десять минут спустя сконфуженная Акеми заглядывает в помещение, где Ксавье ожидает пробуждения Сорси:
– Отец Ланглу, тут мёд… простите, но осталось немного. Куда его?
– Это ты в нём вся? – спрашивает священник, кивая на прозрачные золотистые полосы на щеках и носу девушки.
Акеми кивает, краснея и пряча улыбку.
– А говоришь, сон… Доедай, вкусно же.
– Аригато…
Вскоре возвращаются с купания мужчины и разморенная жарой Амелия. В одних трусах она восседает на плечах Гайтана, лениво помахивая битой.
– Мы играли-играли, играли-играли… И я почти выиграла, потому что я была Лукой, который сражается за добро. А потом Гайтан, который мой отец, но злой ужасно, схватил меня за руку и откусил её! И я проиграла! Проиграла! – жалуется Амелия, зевая.
– Ничё, – примиряюще подёргивает её за ноги Гайтан. – Сейчас проснётся принцесса Сорси и пришьёт тебе руку обратно.
Амелия задумчиво смотрит на правую руку, потом на левую и заявляет:
– Нет, она мне свяжет её из ниток. Это круче!
Акеми уводит малышку переодеваться, Гайтан и Фортен осаждают священника:
– Отец Ксавье, как наши пострадальцы?
– Раны мы им обработали. Жиль, судя по всему, в полном порядке, – повествует Ксавье. – Сорси пока под синтеном. Ждём, когда проснётся.
– Она выживет?
У Гайтана такое страдальческое лицо и грустный взгляд, что Ксавье почти жалеет о том, что вздорная рыжая девица этого сейчас не видит.
– Конечно. Даже не сомневайся, – убедительно отвечает он и хлопает Йосефа по плечу: – Готовим обед. Девушки сегодня выходные.
Сорси просыпается далеко за полдень, разбуженная гвалтом Амелии, которая под окном лупится битами с Жилем. Мальчишка безнадёжно проигрывает: уворачиваться от натиска веснухи тяжеловато, когда весь твой живот – сплошная ссадина, локти стёсаны о камни.
– Пощады! – вопит Жиль почти жалобно. – Всё, ты самый крутой герой в мире!
– В Га-лак-тике! – чеканит Амелия. – Это круче, чем в мире, да-да!
Девушка лежит на животе, прислушиваясь, морщится от дурноты. Сил нет даже на то, чтобы подняться. Израненную арматурными прутьями ногу нещадно дёргает боль. Кисти рук плохо слушаются, пальцы двигаются с трудом.
– Э-эй… – тихонько зовёт Сорси, думая, что кричит. – Сюда…
В комнату заглядывает Акеми.
– Ты очнулась? Как ты, Сорси? – тревожно спрашивает она, присаживаясь рядом на корточки.
– Не дождёшься, – слабо усмехается рыжая. – Пить хочу…
Акеми выбегает, возвращается с Гайтаном и плошкой воды. Гайтан бережно переворачивает девушку на спину, усаживает, привалив к себе спиной, подносит к губам воду.
– Больно… – шипит рыжая, жмурясь.
– Тю! – присвистывает Йосеф. – Не больно только мертвякам. Пей.
Пока девушка делает маленькие глотки, здоровяк с интересом заглядывает под одеяло.
– Ты голая, знаешь? – радостно констатирует он. – Мы с ямой махнулись: она нам тебя, а мы ей – твоё шмотье. Всё содралось, пока вытащили.
Сорси попёрхивается, возмущённо таращится на улыбающуюся Акеми.
– Вот же ж вашу мать…
– Ага, все видели, какая у тебя на попе татуха, – ехидно продолжает Гайтан. – А некоторые тебя даже потискать успели в яме, прикинь?
Акеми не может больше сдерживаться, выбегает прочь и хохочет уже на улице.
– Жиль! – доносится возмущённый вопль рыжей, который тут же подхватывает Гайтан:
– Иди сюда, пацан! Сорси не верит, что ты с ней голой обжимался!
– Я одет был, не ври! – давясь от смеха и вытирая выступившие слёзы, отвечает с улицы мальчишка. – А татуированная девка голой не считается!
После обеда Ксавье и Гайтан пытаются поставить Сорси на ноги. Девушка честно старается, делает несколько шагов, но боль сводит все попытки на нет. Она злится и плачет, уткнувшись в грудь Гайтана, тот бормочет весьма сомнительные комплименты, неуклюже успокаивает её.
Священник собирает всю компанию и объявляет:
– Сорси идти не может. Не всё так плохо, но передвигаться самостоятельно она не будет ещё несколько дней. Давайте решать, как быть дальше. Или мы проводим здесь ещё несколько дней, или рискуем продолжить путь.
– Остаёмся, – в один голос отвечают Акеми, Гайтан и Фортен.
– Нет, едем! – упрямо заявляет Сорси. – Я могу сидеть, что вам ещё надо-то?
– Остаёмся, – игнорируя протест девушки, подводит итог Ксавье. – Жиль, ты что хотел сказать?
– Едем до Северного вокзала. Станет ясно, как Сорси переносит дорогу, – предлагает мальчишка. – Всё равно месье Фортен будет долго возиться со стрелками, придётся там ночевать.
– А ты прав, – соглашается Ксавье. – Это меньший риск, чем пережидать здесь несколько дней, а потом преодолевать большее расстояние. Значит, собираемся – и вперёд.