– Успокойся. И хватит уже умирать, Сорси! Никто тебя не бросит. И не оставит. Мы едем все вместе. Мы нужны друг другу. Прекращай. – Ксавье чеканит каждое слово – спокойно и твёрдо. – Да, тебе больно. Болит только живое. Да, тут всё плохо выглядит. Любая рваная рана на второй день будет такой. Швы целы. Гноя нет. Это нормально. Ты идёшь на поправку. Поняла? Гайтан, мокрую салфетку и капрон. Приподними ей немного бедро. Колено своё подсунь под неё. Вот так. Сорси, бинтую туго. Это позволит тебе встать и походить.
Закрепив повязку, священник встаёт и идёт разводить костёр и помогать Акеми с обедом. Сорси протяжно всхлипывает, закрывает лицо ладонью. Прикушенные губы кривятся, девушка вздрагивает, снова всхлипывает. Гайтан провожает взглядом слезинку, ползущую из-под пальцев девушки к уху, и басит растерянно:
– Рыжух, ну эй… Ланглу сказал – значит, бушь жить.
– Я хочу остаться… Я обуза всем…
– Ну, обломали нас с разнузданным трахом без свидетелей. Консервов им жалко, что ли? Или не: готовить умеешь только ты, – смеётся Гайтан и мигом серьёзнеет: – На руках тебя понесу. Столько, сколько надо. Поняла?
Она кивает, по-прежнему пряча лицо. Гайтан осторожно запускает ей руку под подол платья. Девушка вскрикивает от неожиданности, и по запястью здоровяка тут же проходится маленький крепкий кулак.
– Лапы! – рявкает сквозь слёзы Сорси. – Уходи! Оставь меня!
– Да ща, побежал, виляя пóпом, – нараспев отвечает Йосеф.
Кряхтя, он усаживается рядом, кончиками пальцев стирает слёзы с лица девушки. Поглаживает по растрёпанным грязным волосам.
– Расскажи про сына.
– Отстань, – вяло отмахивается она.
– Расскажи. Ты обещала. Я не отстану.
Она долго молчит, успокаиваясь. Приподнимается на локтях. Слушает, как говорит с разнотравьем ветер и Амелия радостно озвучивает найденное на берегу стёклышко: «Жиль! Смотри! Зелёненькое!» Гайтан приподнимает Сорси под мышки, усаживает к себе на колени. Обнимает за плечи.
– Сколько ему лет?
– Восемь.
– А тебе тогда сколько?
– Двадцать два. Так получилось, – неохотно произносит она.
– М-да уж. Неудачно попробовала?
Она долго молчит, собираясь с силами. И всё же рассказывает:
– Мой папаша – мудак и пьянь – связался с бандой. А они вечно что-то делят, сам знаешь. Сектор на сектор… Мамы дома не было, я спряталась плохо. Ну и… Пока живот не вырос, я и не понимала ничего. Папаша сказал, что я блядь, таскал меня в церковь на окраине, там… там я, как он говорит, трудом искупала свой грех. Там Николя и родился. Мой дядя предлагал нам жить у него. Сириль. Ты его помнишь, я знаю. Только… Я сбежала, жила одна с сыном, никого не впускала, кроме дяди. Отец меня искал, грозился убить ребёнка. Работала… телом, иногда почище устраивалась. Николя прятала. Под кровать, в шкаф… когда он подрос и научился сидеть тихо. Представляешь… я под клиентом, а мой сын спит в ящике под кроватью…
Йосеф слушает молча. Лишь желваки ходят туда-сюда.
– Я старалась не оставлять его надолго. Или уходить по ночам. Когда наконец-то пристроилась в крематорий… счастлива была. Это от нашей квартиры недалеко. Из окошка он видел, как я ухожу и возвращаюсь. Он красивый ребёнок. Рыжий-рыжий. Даже ресницы. И очень тихий. Знаешь… я не думала, что возможно полюбить того, кто зачат в диком страхе и боли. А оно возможно.
– Что он любит?
– Любит… просто чтобы его касались. Только я. Мой запах, мои руки… Чужих боится. Когда война началась, я его первым в Собор перенесла. И там мы условились, что доверять можно только тому, кто знает считалку про котёнка. Глупо, да… но Николя уверен, что её знает только он и я. И тот, кому я её скажу, если со мной что-то случится.
– Ничего с тобой не случится.
Она горько усмехается:
– Я не уверена, что он понял, что значит «если что-то со мной случится». Он такой… маленький, он знает о мире только по виду из окна и моим разговорам с ним. Мама есть всегда – мы так играли… А теперь посмотри, где мы. Мой сын за семь дней пути от меня…
– Канселье за ним смотрит?
Сорси снова плачет. Гайтан баюкает её, бормочет, что ещё чуть-чуть – и домой, и всё будет хорошо. Девушка не слушает, погружённая в свои мысли.
– Ты даже не… не представляешь… Что я наделала… Я его бросила. Я оставила его в полицейском участке. Моего малыша… Посадила на стул возле кабинета… Сказала, что скоро вернусь… и чтобы помнил считалку… Где он сейчас? Кто с ним?
– Всё-всё, тише. Мы вернёмся. Мы скоро вернёмся домой. Он тебя ждёт, с ним всё в порядке. Начальник – мужик жёсткий, но я уверен: он хороший мужик. И за Николя присмотрит.
Шелестит позади них трава, и голос Амелии радостно сообщает:
– Глядите, чего я нашла! Оно шевелится!
Сорси и Гайтан оборачиваются, и девочка гордо демонстрирует им в ладони жука. Большого, чёрного, медленно шевелящего поднятыми вверх шестью лапами.
– Оно по мне прошло, и я его схватила! Отец Ксавье, Жиль, Акеми! Месье Форте-ен! У меня камень с живыми ножками!
Солнце клонится к закату, тускло мерцая на осколках стёкол в окнах немых мёртвых домов Лилля. Один любопытный луч заглядывает в вымытую банку из-под мёда в руках отца Ланглу. Панцирь копошащегося в ней жука сияет антрацитом в тёплом свете.
– Невероятно. Откуда же оно…
Ксавье бережно передаёт Амелии банку. Всю дорогу до Лилля девочка общается с новым приятелем: то травинок ему в банку сунет, то цветов, то стёклышко цветное. Жук шуршит, скребётся, стараясь вернуть себе свободу.
На появление жука отреагировали по-разному. Сорси охватил необъяснимый страх, она визжала и умоляла убрать «монстра» подальше от неё, Жак Фортен остолбенел и лишился дара речи, Акеми и Жиль удивились не меньше Ксавье, рассматривали живое существо долго-долго, восхищённо перешёптываясь. У Гайтана жук восторга не вызвал, оставил парня равнодушным. Спор о том, откуда взялся жук, не стихал почти час, но к общему мнению так и не пришли.
У Амелии на всё готова своя убедительнейшая версия.
– Он камень. Просто мимо проходил Бог и оживил его. Камушек не очень умный, он даже не умеет пожимать мне палец, – делится соображениями девочка. – Отец Ксавье, а что кушают камни?
– Этот камушек правильно называется «жук», малышка. Если верно помню, они поедают растения.
Амелия усаживается на спальник, снова заглядывает в банку.
– А что он ел, пока не пришёл Бог?
– Я думаю, его не было. Потому что вне Азиля растений не было тоже.
– А что было?
– Камни, пыль, вода.
– А лёд был?
– Да, к северу был.
Амелия задумчиво ковыряется в носу, потом изрекает:
– Мама рассказывала сказку про зверька, который проспал во льду тыщу тыщ лет. А потом проснулся и очень удивился, потому что кругом были другие зверьки и никто не понимал, что он говорит. Жук мог спать во льду?
– Наверное, мог, – думая о своём, отвечает Ксавье.
– Или Бог всё-таки оживил камень… Пойду спрошу месье Фортена.
Амелия забирает банку с жуком и убегает донимать библиотекаря. Ксавье остаётся один возле догорающего костра. Ворошит угли обломком ржавой железки, накидывает на плечи брезентовую куртку, поёживаясь от сырости.
«Старею, – с сожалением думает он. – Простой летний дождь прошёл – а мне зябко. Нет, надо быть в форме. Надо довести нас до цели и вернуться домой. Значит, никакой жалости к себе. Я старший, я отвечаю за тех, кто со мной рядом!»
Он вглядывается в сторону парка Анри Матисса, расположенного за вокзалом: туда час назад ушли прогуляться Жиль и Акеми. Попросили Ксавье приглядеть за Амелией, сказали, что хотят размять ноги и дождь им не помеха, накрылись одной курткой на двоих и убежали. С одной стороны, всё хорошо. Мальчик влюблён, у девушки проблемы такого рода, что её надо почаще радовать наедине, но… но что-то не даёт Ксавье покоя в их отношениях. Кажется неправильным. И это не разница в возрасте.
«Может, ответственность? Нет. Жиль психологически куда старше Акеми. Смотрятся они равными. Но чего-то не хватает…»
– Святой отец?
Жак Фортен присаживается рядом с Ксавье:
– Не возражаете, если составлю вам компанию?
– Нет, Жак, ну что вы. Малышка вас всё-таки настигла?
Фортен усмехается, кивает:
– Да. Подошла и спросила, что есть её жук: оживлённый Богом камень или существо, которое спало в синем льду. Я сказал ей, что слабо верю в промысел Божий и всякие чудеса, и она ушла донимать Сорси.
Ксавье пожимает плечами:
– Тогда что же, по-вашему, такое синий лёд? Что произошло год назад, куда он исчез? Купол, лёд… Откуда появились растения там, где больше двухсот лет была пустыня? – спрашивает священник.
Фортен снимает очки, дышит на стёкла, протирает их полой рубашки и водружает обратно на нос.
– Скажите честно, святой отец: вы верующий? Или священнослужитель – просто ваша профессия?
Ксавье удивлённо приподнимает брови. Такого вопроса от молчаливого библиотекаря он совершенно не ожидал.
– Меня воспитывали материалистом, Жак. Но поисками Бога я озадачен уже давно. И разочаровался бы, наверное, если бы не увидел своими глазами чудо. Я не могу найти ему научного объяснения. Потому могу с уверенностью сказать, что да, я верующий. Но виденье Бога у меня далеко не каноническое.
– А по вас заметно. К сожалению, я ни разу не был на ваших проповедях, но то, каким вы видитесь мне с момента нашего знакомства… Нет, вы точно не человек религии. Во что же вы верите, месье Ланглу? В чём заключён для вас Бог?
Ксавье протягивает руки к тлеющим углям, улыбается теплу, что коснулось пальцев.
– Бог для меня?.. Да Он для всех един, Жак. Это мерило всех поступков и чувство совести внутри нас. И надежда в ситуациях, когда всё видится безысходным.
– А чудеса есть непонятные нам технологии, да! – восклицает Фортен. – В принципе, всё логично. Могу ли я задать вопрос, который вам не понравится?
– Можете.
– Месье Ланглу, если верить газетам, то в суде единственное, в чём вас обвиняли, было убийство паренька из Ядра. Так?