– Там были призраки, – убеждённо говорит девушка, когда они сворачивают с улицы Фэдерб на площадь Гар перед вокзалом. – Это Кейко приходила, наверное. Я же её позвала…
– Сэмпай, призраки невесомы. А тот, кто там был, давил ногами стёкла и что-то ронял в доме. И оставил следы. Надо всё рассказать отцу Ксавье как можно скорее.
Ксавье, лохматый и ужасно неуклюжий спросонья, внимательно выслушивает сбивчивый рассказ ученика и надолго задумывается. Акеми и Жиль смотрят на него с надеждой и страхом, ожидая объяснений.
– Так… – Священник приглаживает пятернёй седые волосы и ёжится от утренней прохлады. – Однозначно мы здесь не одни. Вряд ли где-то здесь могут быть люди из Азиля. Вероятность слишком мала. Значит, или это жители Великобритании, или где-то в Европе был ещё Купол, о котором мы не знали. Скорее, британцы. Здесь до Кале недалеко, около ста километров. Раз люди прятались, значит, они нас опасаются.
– Они не нападут? – робко спрашивает Акеми, кутаясь в спальник.
– Не знаю. Если у нас есть то, что может понадобиться им, – я бы поостерёгся. Так, Жиль. Разведи пару кристаллов гипохлорита, смочи раствором пару тряпиц. Чистим зубы, умываемся, завтракаем и убираемся отсюда. Акеми, буди Амелию и сама оденься.
Когда учитель и ученик остаются наедине, Жиль спрашивает у Ксавье, бережно складывающего спальник:
– Ты не стал говорить, что ничего страшного. Когда ты так делаешь, это значит, что опасность реальна. Чего нам бояться?
Отец Ланглу надевает выстиранную с вечера футболку, наливает в чайник питьевой воды из канистры и лишь потом отвечает:
– Спросил, не подумав. А ведь сам испугался, так?
– За Акеми…
– Верно. С нами ребёнок и две юные женщины. И мы не знаем, сколько здесь людей и что у них на уме. Человек – самое опасное и непредсказуемое существо, живущее на планете. Так было всегда, и вряд ли когда-нибудь это изменится. Если эти люди не пошли с тобой на контакт – жди чего угодно. Лучше убраться отсюда поскорее.
Очередной приступ накрывает Амелию в получасе пути до Кале. Спускаясь с ней на руках по раскисшей после грозы насыпи, Жиль несколько раз поскальзывается, дважды падает на спину, прижимая девочку к себе. Равнина у подножья железнодорожных путей оказывается заболоченной, и мальчишка весь уделывается полужидкой грязью, ища место, куда можно усадить Амелию.
– Назад иди! – раздражённо выкрикивает он, видя, как Акеми спускается за ним следом. – Я сам справлюсь! Потом поможешь!
По колено в грязи, с трудом удерживая извивающуюся Амелию, Жиль проходит вдоль насыпи не один десяток метров, прежде чем находит подходящее место. Он сбрасывает куртку сперва с одного плеча, потом с другого, роняет её в траву и усаживает девочку.
– Давай, – тяжело дыша, улыбается он Амелии. – Скорее лепи своего зверя, и поедем дальше.
Жиль садится прямо в грязь рядом с малышкой, вытирает руки о штаны и застывает, ссутулившись.
– Жить… Жить… – просит девочка, выглаживая контуры очередной ящерки.
По локтю мальчишки ползёт маленькое шестиногое существо. Если бы его увидел Жак Фортен, он мигом узнал бы в нём муравья. Но Фортен наверху, ждёт на дрезине, и муравей остаётся для Жиля просто существом. Мальчишка осторожно кладёт палец у насекомого на пути и, когда тот заползает на ноготь, подносит его к лицу, чтобы рассмотреть. Существо шевелит крошечными рожками-усами и бестолково мечется туда-сюда. Жиль бережно опускает руку в траву, позволяя находке идти дальше своей дорогой.
– И откуда они берутся? – спрашивает он сам себя. – Маленькие, непонятные… Может, растут вместе с цветами? И выпадают из них, когда цветок распускается?
Поверни Жиль голову чуть влево, он мог бы заметить мелькнувшую в траве мышь. Но он в этот момент смотрит на Амелию.
– Ты как там, веснушка? Лапки уже лепишь? Хорошо. Не затягивай, мне тебя ещё обратно нести. Вылезем грязные все, просто ужас. Тебе-то хорошо, ты на моей куртке сидишь. А у меня даже в ботинках булькает и хлюпает. Как в животе, когда дрянь какую-нибудь съешь. Мы с Акеми как-то ели крысиный суп, представляешь? И картофельные очистки. И… – Он вздыхает. – И водоросли. Они такие горьковатые, песком на зубах скрипят. Но всё еда. И я был согласен, чтобы потом живот болел. Потому что Акеми меня всегда лечила. Посидит рядом, живот погладит – и мне уже легчает. Ты тоже так умеешь. Когда ладошку на щёку кладёшь, боль по шрамам перестаёт бегать. Вы у меня обе такие умницы. Один я у вас бесполезный. Ничем помочь не могу ни тебе, ни ей… И чем дальше, тем сильнее это чувствую.
Он умолкает. Утренний разговор с Акеми никак не идёт у него из головы. Не оставляет ощущение, что он чего-то не услышал, понял не так, ответил не то. Сам всё испортил. И про мёд забыл, поганец…
Амелия давно посапывает во сне, свернувшись зябким комочком, а Жиль всё сидит, глядя на зелёное море трав перед собой. Далеко у горизонта медленно вращаются трёхлопастные ветряки. Воздух дрожит от жары, а мальчишке думается, что он видит вдалеке движение ветра.
– Жиль! Ты не уснул? – окликает его с путей Гайтан.
Мальчишка качает головой, неуклюже встаёт, поднимает с земли Амелию, вскидывает её на плечо. Оглядывается на лежащую в траве куртку, понимает, что нагнуться за ней уже не сможет, и начинает осторожный подъём по насыпи.
Гайтан спускается к нему, забирает девочку.
– Офигеть, какой комок грязи! – радостно комментирует парень. – В нём точно маленькая девочка? А ты кто, ком грязи покрупнее, а?
– Никто, – еле слышно отвечает Жиль.
Он возвращается за курткой и быстро догоняет Гайтана. Подталкивает его, когда тот теряет равновесие, подхватывает под локоть. Вместе они выбираются на пути, где их уже ждут Ксавье и Акеми.
– Ярэ-ярэ! – восклицает японка при виде мальчишки.
Он краснеет, глядя в округлившиеся глаза девушки, и мямлит:
– Гомен, сэмпай… Я сам всё выстираю. И поеду стоя, в сторонке. И никого не…
Она не даёт ему договорить. Шаг, второй – и Акеми обнимает изгвазданного в грязи Жиля, прижимается к нему всем телом. Гайтан и Ксавье тут же отводят глаза, принимаются хлопотать над Амелией. Один несёт канистру воды и чистую тряпицу, второй укладывает девочку на расстеленный спальник. Гайтан смачивает тряпицу водой, Ксавье оттирает грязные руки и колени Амелии.
– Скоро вы там? – кричит издалека Сорси. – Я уже писать хочу!
– Только что ж тебя в туалет носил! – откликается Гайтан. – Терпи теперь до Кале! И спроси у Фортена, река будет какая впереди? Жиля надо мыть!
– Перестаньте орать, – вздыхает разомлевший в объятьях девушки Жиль. – Амелию разбудите.
Акеми забирает у Гайтана канистру и помогает Жилю вымыть руки и умыться. Сама оттирает брызги грязи с мальчишкиных скул, мокрыми пальцами поглаживает шею. Жилю много ли надо: светится от счастья, получив немного заботы и ласки. А глядя на него, перестаёт хмуриться и Ксавье, всерьёз взволнованный подавленным настроением своего ученика в последние три дня.
– И не надо ехать так, чтобы не испачкать, – шепчет мальчишке на ухо Акеми. – Пожалуйста. Положим Амелию и постоим рядом.
Отмываться Жилю приходится уже в Кале. «Какой смысл где-то останавливаться и тратить время, когда в двух шагах от нашей станции – Канал де Кале?» – заявляет Жак Фортен, сверяясь с картой.
По прибытии все наскоро выгружаются. Пока другие выгружают вещи, Гайтан притаскивает две металлические скамейки. На одну переносит Сорси, на другой устраивает Амелию. Малышка чуть приоткрывает глаза, вздыхает и дальше притворяется спящей. И когда Акеми и Жиль забирают из котомок мыло и смену одежды и уходят, Амелия тихонько сползает с лавки и идёт за ними.
Жиль и Акеми бредут неспешно, держась за руки. Он что-то вполголоса спрашивает, она не всегда, но отвечает. Выходят из здания вокзала, пересекают заставленную полусгнившими машинами автостоянку, переходят через дорогу, ведущую к набережной. Амелия следует за ними, воображая себя невидимкой. Старательно прячется то за углом, то за остовом авто. Гайтан рассказал ей, как цыгане крали коней. Сперва выслеживали, потом подкрадывались и ка-а-ак напрыгивали сверху на коня! И мчались прочь на нём верхом.
Воображение рисует Амелии карусельную лошадку из книжки – глянцево-блестящую, с красивой сбруей с бубенцами и колокольцами, с серебристыми подковами на тонких ногах, с заплетённой в косички гривой. В роли цыгана, как обычно, выступает Гайтан с золотыми зубами. И обязательно одетый в красную рубаху. Так Амелии кажется красивее. Конечно, коней тут нигде не видно, но кто мешает выслеживать их в игре?
Отважный цыганёнок Амелия прячется за когда-то красным пузатеньким автомобилем и исподтишка наблюдает, как Жиль и Акеми раздеваются на берегу водоёма. Девочка помнит, что подглядывать за взрослыми плохо, потому смотрит, честно зажмурив один глаз. Потому что чуть-чуть не считается. Её больше интересует, холодная ли в канале вода, возьмут ли потом искупаться её саму и водятся ли там монстры, которых можно фигарить дрыном. Всю дорогу Амелия мечтает о монстрах. Или о лошади, которую надо угнать.
Судя по тому, как смеются Жиль и Акеми, вода приятная, монстров нет. Амелии приходится встать на цыпочки и немного высунуться из-за разломанной временем машины, чтобы видеть, что делают её старшие друзья. А они отплыли от берега на середину канала и плавают наперегонки. Конечно, Амелия хочет, чтобы Жиль победил. Он так мало улыбается последние дни, а победа – это здорово. Но побеждает Акеми. «Ну и ладно, – решает Амелия. – Зато девочки быстрее, вот так!»
Быстрая Акеми выбирается на берег, забирает брусочек мыла и тряпицу и возвращается в воду мыть Жиля. Жиль, стоя по пояс в воде, ужасно смешно ворчит и корчит немыслимые рожи, заставляя Амелию хихикать в ладошку. Акеми тоже смеётся, называет его непонятным словом «бака». А когда она начинает осторожно водить тряпочкой по его животу, обходя тёмные полосы кровоподтёков, Жиль перестаёт смеяться. Замирает и смотрит на Акеми. И Амелия не может понять, то ли ему больно, то ли он вот-вот сделает что-то смешное. Но он просто забирает у неё тряпочку и мыло. Тряпочку кидает на берег, а мыло долго-долго гоняет в ладонях. Акеми медленно отступает к берегу, пока не упирается в каменный бортик спиной, и останавливается. Жиль что-то спрашивает у неё, она кивает и кладёт его руки себе на плечи. Амелии со своего места плохо видно, и она может различить лишь то, что Акеми садится на самый край каменного берега и откидывается назад, опираясь на руки. «Наверное, ей неудобно, – размышляет Амелия. – Сидеть голой попой на шершавом камушке неприятно. Она даже вскрикивает чуть-чуть. Фу, глупый Жиль. Надо Акеми из воды вынуть и в штаны одеть, а не целовать. Никогда не буду целоваться, когда вырасту. Это скучно. Буду угонять коней».