Девочка разочарованно вздыхает, встаёт и медленно бредёт между мёртвыми автомобилями обратно к станции. Пару раз она останавливается и оглядывается, надеясь, что Жиль и Акеми заметят её и позовут купаться. Но они нагишом валяются друг на друге на травке и целуются как сумасшедшие. «Ну и ладно! – злится Амелия, глядя под ноги. – Пойду Сорси ножку поглажу. И она со мной поиграет. Или свяжет мне самолёт из ниток».
Она делает ещё несколько шагов и упирается взглядом в чьи-то большие ботинки. «У Гайтана таких нет. И у отца Ксавье тоже…» – понимает девочка и несмело поднимает взгляд выше. Рассматривает широкий коричневый пояс над ярко-синими джинсами (совсем как у дяди Ники), тёмные от загара руки, грязно-серую майку, обтягивающую худые, но очень крепкие плечи, потом седую бороду, рот с блёклыми узкими губами и прищуренные серые глаза под козырьком странной шапки. Глаза рассматривают Амелию с огромным интересом.
– Ой! Здравствуйте, месье… – лепечет Амелия и бросается наутёк.
У входа в вокзал она оборачивается. Там, где только что стоял незнакомый взрослый, никого нет.
– Месье Гайтан! – зовёт Амелия жалобно. – Месье Гайтан! Кажется, здесь ходит пошатущая хрень!
Здоровяк тут же оказывается рядом, хватает девочку за пояс и поднимает к лицу:
– Мамзелька! Ты куда удрала одна?
– Там незнакомый взрослый! Был и исчез! – тряся Гайтана за запястья, рассказывает она. – У него огромные ботинки и синие штаны!
На вопли Амелии прибегают Ксавье и Фортен.
– Где взрослый? Ты уверена? Как он выглядел? Он напугал тебя? – сыплют вопросами они, с тревогой глядя на Амелию.
– Там! Он большой и в больших ботинках! Не пугал, я сама испугалась! Месье Гайтан, дайте мне дрын! Надо оборонять наш лагерь! Вдруг этот месье – пошатущая…
– Амелия, не тарахти! – строго обрывает её Йосеф. – Ты уверена, что тебе не показалось?
– Да! – вопит она так громко, что взрослые морщатся.
Ксавье выходит на стоянку, оглядывает окрестности: никого.
– Месье Ланглу! – окликает его из-за плеча Фортен. – Наши действия?
– Держимся вместе. И готовим обед, – спокойно отвечает священник. – И не пугаемся, если пожалуют гости.
– А где Акеми и Жиль?
– Я их позову. Возвращайтесь к Сорси, Жак.
Ксавье коротко резко свистит, и Жиль отзывается свистом с берега. Священник кивает удовлетворённо: похоже, с мальчиком и японкой всё в порядке. На всякий случай он дожидается их поодаль, заодно изучает окрестности. Через пять минут молодёжь возвращается: оба довольные, растрёпанные, с сияющими глазами. Акеми несёт выстиранные штаны и футболку Жиля, мокрые волосы свёрнуты в жгут, от которого между лопатками промокла майка.
– А что Амелия галдела? – интересуется Жиль.
– Мы здесь не одни, – спокойно отвечает Ксавье. – Не дёргайтесь, ведите себя естественно. За нами наблюдают. Вот из того дома справа.
Мальчишка бросает быстрый взгляд в сторону дома за зданием вокзала, успевает заметить в проёме окна второго этажа движение. Опускает голову и негромко спрашивает:
– И как теперь быть?
– Никак. Мачете держать при себе, от женщин и Амелии ни шагу. Те, что за нами смотрят, тоже пока не знают, что с нами делать. Но они придут.
До позднего вечера все в компании нервничают. Вслушиваются в тишину улиц, то и дело оглядываются на гулкое здание вокзала, перед которым они расположились на ночлег. Разговоры не складываются, только Амелия то и дело пристаёт к Гайтану, требуя эпоса про пошатущих и героического Валькова деда. Сорси лежит тихонько, положив голову Йосефу на колени. С приезда в Кале ей тревожно, а принесённые новости о том, что рядом ещё люди, и вовсе вгоняют рыжую в тоску. Ксавье и Фортен изучают карту, вполголоса обсуждая поиск въезда в Евротоннель. Жиль помогает Гайтану установить крепежи для свечей в переносные фонари, которые они нашли в Лилле. Акеми следит за костром и приглядывает за висящим над огнём чайником. Японка вздрагивает от каждого шороха, и её волнение чувствует Жиль. Мальчишка отставляет фонарь в сторону, накрывает ладонью сжатые в кулак пальцы Акеми.
– Спокойнее. Мы должны показать, что пришли с миром, – шепчет он девушке.
– Я не могу, – едва слышно отвечает Акеми. – Я чувствую, что они где-то рядом, ждут, когда мы уснём.
– Я не усну. И Учитель тоже. И Гайтан. Не волнуйся. У нас четыре мачете и пара ножей.
– А если у них автомат? И не один. Что тогда?
Жиль не находит что ответить.
Ближе к полуночи у Гайтана иссякает запас историй, а Амелия наконец-то начинает зевать и тереть глаза кулачками. Отец Ланглу отрывается от карты и строго говорит девочке:
– Мадемуазель Каро, пора умываться и спать. Прошу за мной.
Они с девочкой отходят в сторону, гремит о дно пустого ведра вода. Амелия послушно моет шею и даже уши, полощет рот противным раствором «вонючих камешков». Пока Жиль готовит для малышки спальник, Акеми расплетает ей косички, бережно расчёсывает волосы.
– А почему за Сорси так никто не ухажив… – начинает Амелия и осекается, не договорив.
У Жиля всё плывёт перед глазами, накатывает тошнота. «Нет-нет, было же сегодня! – в ужасе думает он. – Не может быть!»
Амелия делает шумный вдох, откидывается на Акеми. Японка подхватывает лёгкое тело девочки, испуганно оглядывается на Жиля:
– Опять?!
– Неси туда, где земля… Скорее!
Девушка перехватывает Амелию понадёжнее и бегом бросается к свободному от асфальта и бетона клочку земли через дорогу от вокзала. Жиль хватает мачете и спешит за ними, борясь с дурнотой и едва не налетая на остовы машин. Вдвоём они кладут Амелию в траву, мальчишка принимается раскапывать землю, чтобы малышке было проще.
Акеми окликает его по имени. И в голосе её столько затаённого ужаса, что Жиль на миг замирает и лишь потом отрывается от своего занятия и поднимает голову.
В нескольких шагах от них, полукругом, отрезающим путь к вокзалу, стоят люди. Темнота не даёт рассмотреть их толком, видно лишь, что их не менее двадцати и все вооружены.
Мальчишка сглатывает, плавно поднимается, закрывая собой Акеми и девочку, перехватывает рукоять мачете поудобнее.
– Жить… Жить… – слабо всхлипывает Амелия.
От толпы отделяется невысокая фигура женщины в длинной юбке. Её хватают за руку, но она отмахивается и медленно идёт к Жилю, показывая пустые ладони. Что-то говорит успокаивающим тоном, но мальчишка не понимает ни слова.
– Не подходи, – предупреждает он вполголоса, демонстрируя ей мачете.
Акеми накрывает Амелию собой и пронзительно кричит. Толпа приходит в движение, постепенно надвигается. Женщина стоит перед Жилем, подняв раскрытые ладони на уровне груди, и смотрит на лезвие мачете в нескольких сантиметрах от своего лица.
– Уходите, – умоляет Жиль. – Уходите, не трогайте. Ей плохо, вы не видите? Она маленькая девочка, оставьте…
– Let me go, don’t be afraid. Is she ill? – повторяет женщина.
– Я не понимаю. Уходите…
– Жиль, она говорит, чтобы ты не боялся и позволил подойти.
Мальчишка вздрагивает от неожиданности, услышав голос Фортена. Тот, прихрамывая, спешит к ним, за ним почти бежит Ксавье Ланглу.
– Please don’t scare children! – обращается к толпе Фортен. – I understand English, but speak slowly. We are French, Azil. We come with peace![10] Жиль, убери нож, умоляю! Всё будет хорошо!
Фортен и Жиль возвращаются только к утру. Мальчишка измотан, то и дело зевает и, не раздеваясь, валится спать. Библиотекарь, напротив, очень возбуждён и говорлив, будит восторженными возгласами всех, кроме Амелии.
– Нет, ну это же потрясающе! Трудно поверить, что мы больше не одни! – восклицает он, расшнуровывая ботинки. – Настоящие англичане! И их так много! Месье Ланглу, они нас ждут поутру в…
– Жак, заткнись, а? – просит из спального мешка Гайтан.
– Юный ты варвар, только подумай о…
– Я те ща двину. Не думая.
– А я добавлю, – угрожающе обещает со своей скамьи Сорси. – Даже встану ради этого.
Ксавье молча усмехается и натягивает на голову край одеяла. Фортену лучше не отвечать – так быстрее успокоится. Спать надо обязательно, какие бы знаменательные события ни произошли накануне и как бы о них ни хотелось поговорить. Тем более что завтра им предстоит переезд через тоннель, проложенный по дну океана. Опасный переезд, важный и, как интуитивно понимает священник, нелёгкий.
«Около сорока километров под громадной толщей воды, – думает Ксавье. – В темноте. Без возможности выйти, пока не доберёмся до конца. Непонятно, что там дальше. Неизвестно, кто нас встретит и как отнесётся. Утром расспрошу Фортена, как сюда англичан занесло. Они чего-то боятся – иначе не вышли бы к нам с оружием. И судя по всему, они сталкивались с недугом Амелии. Иначе не сказали бы, что могут помочь. Кто они такие? Вопросов будет много, но все ответы – утром…»
Заснуть отцу Ланглу так и не удаётся. Акеми беспокойно ворочается, стонет, кого-то зовёт во сне. На рассвете Амелия садится в своём спальном мешке и, не открывая глаз, требует:
– Писать!
Приходится вставать, нести малышку за угол, ёжась от утренней прохлады, потом возвращаться с ней обратно, паковать в спальник. Попутно Ксавье поправляет наполовину сползший со скамьи спальник Жиля, останавливается возле спящей японки и осторожно гладит её по голове – как будто успокаивает ребёнка. Губы девушки, сжатые в скорбную линию, вздрагивают, лицо расслабляется, исчезает напряжённая гримаса.
«Здорова ли она? – беспокоится Ксавье. – То смеётся и к Жилю льнёт, то сидит в сторонке понурая, грустная. Будто что-то у неё болит. Осматривал ли её врач после освобождения? Вряд ли».
Он возвращается на свою лежанку, сворачивает спальный мешок. Двигаясь почти бесшумно, забирает кружку, канистру с водой и повешенное накануне вечером на просушку полотенце. Ксавье уходит на набережную Данюб, где час отводит на медитацию и упражнения с подобранным ржавым обрезком трубы. После он ополаскивается в прохладной воде канала, умывается и возвращается в маленький лагерь. К тому времени просыпаются Сорси и Гайтан. Ксавье с уважением наблюдает, как парень помогает девушке подняться со скамьи, как осторожно обувает Сорси и поддерживает, когда она делает первые самостоятельные шаги.