– Вообще, это были свиные стейки, – первым приходит в себя Генри.
Гайтан краснеет, поднимает на Жиля полный ненависти взгляд. Мальчишка тут же утыкается в чашку с чаем, неважно, что чая там на самом донышке.
– Ты, шутник мерзкий. Я тебя… – начинает Гайтан, но тут Дэвис и Ксавье разражаются хохотом, и здоровяку приходится умолкнуть.
Жиль нервничает. Он то и дело поглядывает на часы, ёрзает, пытается вслушиваться в общение Ксавье с Дэвисом, но не улавливает смысл. Ему то кажется, что минуты летят, а старшие не собираются торопиться, то чудится, будто часы замерли и время застыло. Отец Ланглу замечает, что мальчишка мается, быстро заканчивает завтрак.
– Пожалуй, нам пора ехать, – вежливо говорит он гиду.
– Ах да! Я буду вас сопровождать. Наш мэр попросил устроить вам обзорную экскурсию по городу в ближайшие дни.
– А кто такой мэр? – интересуется Жиль.
– Это основной градоуправленец, – поясняет Дэвис. – Я так понял, у вас такой должности в Азиле нет?
– Нет. У нас Совет Семи. И между ними поделены обязанности, – отвечает Ксавье. – Одному человеку невозможно отвечать за всё.
– Так и у мэра целая толпа сотрудников и помощников! – восклицает Дэвис. – Например, я. Мэр у нас координатор, а мы – части управляющей и исполняющей системы.
«Нет, – думает Жиль. – Никому нельзя доверять то, за что отвечаешь ты сам. Я точно не смогу так».
Всю дорогу до больницы Гайтан сидит, отвернувшись от Жиля. Мальчишке даже становится неловко за дурацкую шутку, он пару раз окликает Йосефа, намереваясь извиниться, но Гайтан лишь раздражённо дёргает плечом.
– Отвали. Или я тебя в Фортена впечатаю, – мрачно обещает он.
– Вот уж не надо! – испуганно восклицает библиотекарь, сидящий на заднем сиденье третьим.
На парковочной площадке позади Лондон Бридж Хоспитал их уже дожидается Дэвис, восседающий верхом на странном двухколёсном аппарате. Колёса агрегата располагаются не перпендикулярно, а параллельно земле, они больше метра диаметром. Между ними установлены друг за другом два сиденья и похожий на велосипедный руль перед ездоком.
– Ничего себе! – удивлённо восклицает Жиль. – Вот это машина!
– О, это ховербайк, – похлопывая агрегат по рулю, говорит Дэвис. – Штука экологичная, удобная. Используется исключительно как личный транспорт. Они тут повсюду.
– Странно, – вполголоса говорит Ксавье Жилю. – Я ж тебе ещё вчера их показывал. Ты не заметил?
Мальчишка пожимает плечами и почти бегом направляется к крыльцу больницы. Стеклянные двери бесшумно пропускают Жиля, и он мгновенно оказывается в водовороте утренней суеты учреждения. Мимо проходят мужчины и женщины в знакомой уже синей униформе, что-то вполголоса обсуждают. Куда-то спешат медсёстры в одинаковых голубых косынках. Одни везут на тележках подносы с аппетитно пахнущим завтраком, другие на ходу читают какие-то заметки. Мимо провозят к лифту каталку с лежащим человеком, и Жиль невольно всматривается в его лицо – бледное, немолодое лицо мужчины.
– Excuse me, – окликает мальчишку одна из медсестёр. – Can I help you?[43]
Жиль вспоминает вчерашний урок английского, мнётся и выдаёт:
– Hello. I can’t speak English well. Where is doctor Taylor?[44]
– А! – понимающе улыбается медсестра и манит мальчишку за собой.
Он бы и сам туда пошёл, не перехвати его медичка по пути, и в первую же очередь к двери палаты, где вчера остались Амелия и девушки. Там уже стоят Гайтан, Ксавье и Фортен, и лица у них удивлённые. Жиль прислушивается: из-за двери доносится заливистый смех.
– Кажется, у них всё хорошо, – улыбается Ксавье Ланглу и вежливо стучится.
– Come in![45] – откликается мелодичный голос доктора Тейлор.
– Нам всем можно? – уточняет Гайтан, просунув голову в приоткрытую дверь.
Сорси встречает его взрывом хохота, Акеми тоже смеётся, прикрываясь подушкой. Мужчины смущённо мнутся на пороге, потом Гайтан всё-таки пропихивается вперёд.
– Фигассе! Живая! – обрадованно вопит он при виде сидящей на кровати подруги. – Здрасте, мадемуазель Мара.
Доктор склоняет голову в лёгком приветствии, пересаживается с кровати Сорси на стул рядом.
– Доброе утро, джентльмены. Как видите, у нас всё в порядке. У меня есть десять минут на ваши вопросы, и я пойду сдавать дежурство.
– Мы можем их забрать? – кивая на Сорси и Акеми, спрашивает Гайтан.
– Пока нет. Мадемуазель Сорси требуется восстановительное лечение. Иначе она не выдержит путь домой, – отвечает женщина. – Это займёт от семи до десяти дней.
– Мадемуазель Тейлор, как её рана? – интересуется Ксавье.
– За рану не волнуйтесь. Вчера пришлось заново наложить швы, дорога их растревожила. С утра я сделала перевязку, сегодня придётся полежать. Завтра-послезавтра начнём вставать и ходить. Но не раньше.
– Гайтан, не делай такую рожу, – толкает приятеля в бок Сорси. – А то я при всех расскажу, над чем мы тут так ржали.
– А где наша девочка? – спрашивает Фортен.
– Она во дворе, – улыбается Акеми. – У неё завёлся друг.
Жиль проходит к окну, сдвигает в сторону занавеску. Амелия в длинной больничной рубашке с завязками на плечах сидит на скамейке напротив вчерашнего коротко стриженного мальчишки. Оба что-то друг другу изображают на пальцах, смеются.
– Привет, веснушка! – окликает девочку Жиль.
– Привет, Жиль! А это Ронни, он тут работает! – представляет нового приятеля Амелия. – Мы учим слова! Он такой смышлёный!
– Они с раннего утра там сидят, – говорит Акеми, тихонечко подойдя к Жилю и проводя пальцами по его опущенной руке. – Амелия даже завтракать не идёт.
– Мадемуазель Тейлор, у вас таким юным разрешают работать в больнице? – удивляется Ксавье.
– Ронни – исключение из правил. У нас запрещён детский труд. Ронни у нас добровольный помощник, – снова Мара Тейлор улыбается странной, «вспыхивающей» улыбкой и резко меняет тему: – Месье Ланглу, нам бы поговорить тет-а-тет о вашей малышке. У неё большие проблемы. В пять утра был приступ. Я его видела.
– В нашей стране это не считается проблемой, – ровно отвечает Ксавье. – Это особенность, а не заразная болезнь.
– Здесь такие особенности заканчиваются в лучшем случае эвтаназией. – В голосе доктора звучит сталь. – Поднимемся в мой кабинет. Поговорим без свидетелей.
Они выходят вдвоём, и Жиль наконец-то решается обнять Акеми.
– Как ты? Как спала ночью? Ты как себя чувствуешь? – шепчет он между поцелуями.
– Мне хорошо. Нам дали завтрак, Мара выписала мне и Амелии пропуск в бассейн, – спокойно и монотонно перечисляет Акеми. – Но попросила Амелию водить либо в послеобеденное время, либо вечером. Мы же в карантине.
Жиль садится на подоконник, пропуская во дворик Фортена, косится на Сорси и Гайтана, тянет к себе в объятья Акеми. Она задёргивает за собой занавеску, обнимает Жиля, прижимает его к себе.
– Я почти не спал сегодня, – сообщает он, ласкаясь щекой к её груди.
– И я. Больница – странное место. Кто-то плакал над нами, за дверью постоянно беготня, машины подъезжали каждые час-два… В пять Амелии стало плохо, я её понесла во двор. Сорси Мару вызвала, дура…
– Почему ты её по имени зовёшь? – морщится Жиль.
– Она настаивает. Жиль, мне кажется… кажется, что Мара знает об одержизни больше, чем мы. Но она не говорит об этом, – тихо-тихо поизносит Акеми. – И не в карантине мы здесь совсем. Вас же к нам пускают… Медсёстры ходят, вон мальчик ещё этот, Ронни. Но нам за порог нельзя.
Во дворе Амелия заливисто хохочет, ей вторит Ронни. Фортен что-то спрашивает вполголоса, дети притихают – и снова смеются. Жиль оборачивается, смотрит на них через плечо. Амелия что-то показывает на дереве, Ронни приподнимается со скамьи, вглядывается.
– It’s a bird[46], – говорит он.
– Бёд, – повторяет Амелия. – Птица!
– Пти-ца, – кивает Ронни – и они опять смеются, довольные друг другом.
Простая, искренняя радость понимания, узнавания, познания…
Мара Тейлор стоит у открытого окна кабинета, с улыбкой смотрит на детей.
– Бёд… Бёд в небе! Ронни, это как называется? Не-бо, во-о-он оно! Вотс здец?
– The sky. A bird in the sky, – чеканя каждое слово, отвечает Ронни.
– Скай! Скай! – торжествующе выкрикивает Амелия, подняв к небу руки.
Мара отходит в глубь кабинета, присаживается в кресло за рабочим столом. Без улыбки смотрит на сидящего напротив Ксавье Ланглу.
– Давайте начистоту, месье Ланглу. Я отлично чую, когда мне врут. Зачем вы прибыли в Англию? – спрашивает она, слегка прищуриваясь.
– Мы ещё не приступили к диалогу, а вы уже говорите о лжи, – спокойно отвечает ей Ксавье. – Будто я как минимум шпион. Цель визита я изложил ещё на таможне. Мы прибыли, получив сигнал. Внезапно подала признаки жизни аппаратура, с помощью которой лет двадцать назад, а то и больше, мы связывались с другими выжившими городами.
Доктор Тейлор откидывается на спинку кресла, переплетает на столе перед собой пальцы рук.
– А что вы сказали на таможне про девочку?
– Правду, мадемуазель Тейлор. То, что это моя дочь. И что она больна. И что с собой её взяли из-за того, что у нас есть слабая надежда на то, что ей смогут помочь здесь.
Ксавье старается говорить спокойно, ничем не выдавая охватившего его волнения. «Что-то знает эта странная женщина, но к чему ведёт? – думает он, стараясь смотреть не на собеседницу, а словно сквозь неё. – Что она хочет от меня услышать и не повредят ли мои ответы Амелии?»
– Хорошо, месье Ланглу. А теперь я хочу услышать от вас правду. Именно об этом я попросила сразу же.
– Какую правду? О чём, доктор?
Глаза у неё завораживающие. Чёрные, словно омуты в Орбе. Похожи на раскинутые крылья птицы: приподнятые к уголкам, с длинными ресницами, подведённые тёмным контуром. Взгляд держит крепко, обволакивает, тянет-разматывает душу, словно нить.