Возле семейки выдр толпится народ. Амелия и Ронни протискиваются через толпу и наблюдают сквозь прозрачное пластиковое ограждение, как выдры ходят на двух лапах – совсем как люди. А когда выдры начинают общаться между собой, детям кажется, что это чирикает стая птиц.
– Иди! – Ронни тянет Амелию за руку, оттаскивая то от одного вольера, то от другого. – Много животные. Иди!
Ему хочется показать ей всё-всё, а она никак не может оторваться от созерцания то бегемота, то носорога, то кормления целой стаи пингвинов. То девочке хочется обнять очередную статую, то рассмотреть картинку и найти на надписи знакомые буквы.
– Элефант? Это написано «элефант», да? А мы его увидим? А он большой? Покажи!
И вот она уже несётся по дорожке дальше, не дожидаясь Ронни. Ему остаётся только бежать, огибая людей и не теряя из виду мелькающие впереди рыжие косички. Несколько раз Ронни ловит заинтересованные взгляды, которыми лондонцы провожают Амелию, и ему это нравится всё меньше и меньше. Нехорошее предчувствие появляется у мальчишки, но он отгоняет его, сосредотачиваясь на скачущей вприпрыжку впереди малышке в цветастом платье.
У площадки, где гуляют слоны, Ронни наконец-то ловит Амелию за руку.
– You’re too fast for a girl![71] – запыхавшись, выдыхает он.
– Are they elephants?[72] – спрашивает она, показывая пальцем на слонов.
– Да.
Животные за тройным ограждением ведут себя странно. Беспокойно потряхивая огромными ушами, подходят ближе, вытягивают хоботы, словно ощупывая воздух перед собой.
– What is that? A hand? A nose?[73] – смеётся Амелия, разглядывая гигантов. – Или это хвост?
Она крутит рукой возле своей попы, изображая хвост, Ронни прыскает в ладонь.
– This is called a trunk[74], – поясняет он.
Слоны тянутся к детям, качают головами, переступают ногами-колоннами. Амелия прикладывает ладонь козырьком к глазам, задирает голову, разглядывая спиленные бивни, морщинистые лбы животных.
– Они плохо пахнут. Но всё равно такие здоровские! – хлопая в ладоши и подпрыгивая, восторгается девочка. – Интересно, а что они кушают? Они добрые же, да, Ронни? Они здороваются! Мы им нравимся? Hello-hello, elephants![75] Ронни, они на тебя смотрят!
Ронни медленно пятится, накидывает на голову капюшон. Слоны беспокойно топчутся, один из них вскидывает к небу хобот и протяжно трубит. Амелия испуганно вздрагивает, отпрыгивает назад. Самый крупный слон отступает на несколько шагов, быстро движется вперёд, толкает ограждения из древесных стволов. За ним то же самое повторяет второй, третий… и вот уже все пятеро слонов тоскливо трубят и таранят брёвна, отделяющие их островок от людей. Посетители у вольера возбуждённо переговариваются. Амелия ни слова не понимает, но голоса нервные, испуганные. Она оборачивается на Ронни и видит, что мальчишка смотрит на слонов, чуть не плача.
– Ронни? – окликает она его.
Мальчик вздрагивает, качает головой, хватает Амелию за руку и быстро уводит прочь. Слоны грустно трубят им вслед. И их голоса словно что-то меняют вокруг. Животные в вольерах подходят ближе к ограждениям, беспокойно мечутся туда-сюда, повизгивают, пищат, протяжно рычат, похрюкивают, щёлкают клювами.
– Ронни, don’t be so fast! – раздражённо восклицает Амелия, пытаясь высвободить руку, но мальчик сильнее, он продолжает тащить её за собой. – What’s happened?[76] Я хочу дальше смотреть зверей! Пусти-и-и-и-и!
Ронни лишь упрямо мотает головой и прибавляет шаг.
– Я устала! – ноет Амелия недовольно. – Я хочу сесть! Ты понимаешь? Стой! Не будь плохим!
Наконец мальчишка замедляет ход, плюхается на скамейку возле вольера с крупными мохнатыми тёмно-коричневыми животными, в которых Амелия мгновенно признаёт медведей.
– Ронни, это медведи, я знаю! Как по-английски «медведь»?
– A bear, – бурчит Ронни, с трудом переводя дыхание. – Emily, listen… We must go. We must return to the hospital. Do you understand me?[77]
Медведи позади него ревут так, что Ронни натягивает на голову капюшон, сутулится, словно пытается спрятаться, зажимает уши ладонями. И не слышит, как Амелия вдруг ахает, тихонечко окликает его:
– Ронни… плохо…
И только когда какая-то женщина начинает истерично призывать полисмена, Ронни поднимает голову и оборачивается. Ужас на мгновенье превращает его лицо в застывшую нелепую маску. Мальчик срывается с места и несётся к лежащей ничком Амелии, повторяющей: «Жить… жить…» В тот же момент медведь одним прыжком преодолевает ров с водой, не касаясь ограждения под током, врезается в пластиковый щит там, где виднеется едва заметная трещина.
Пластик лопается, и медведь грозным тёмным шаром выкатывается прямиком к детям. Ронни обнимает Амелию, удерживая её бьющиеся руки, и медленно поднимает голову, встречаясь глазами со зверем:
– She’s like me. And you will not touch her. You must guard us. Do it!!![78]
– Всё в порядке? – спрашивает Ксавье Ланглу, сбавив шаг, чтобы Жиль поравнялся с ним.
Хоть мальчишка и держится молодцом, вежливо пожимает руки в ответ на приветствия, хранит спокойствие и доброжелательность на лице и не дёргает с ненавистью галстук и застёгнутый до последней пуговицы воротник рубашки, как это бывало в Азиле, Ксавье всё кажется, что с самого сегодняшнего утра что-то с ним не так. Взрывной характер воспитанника, приступы несдержанности и резкости, свойственные Жилю на фоне мнимого полного спокойствия, не дают отцу Ланглу расслабиться. Да, перед выездом он серьёзно поговорил с Жилем о том, чем может обернуться резкое слово в присутствии монарха и насколько важна вежливость не просто для маленькой группы путешественников, но и для всего Азиля. Ксавье Ланглу не сомневается, что Жиль это и без него понимает, но юности свойственны странные поступки.
Жиль старается не глазеть по сторонам, держать спину прямо и слушать одновременно негромкие реплики Дэвиса, Ксавье и Фортена. Последний в неописуемом восторге от Букингемского дворца и его помпезных интерьеров. Вот кто ведёт себя точь-в-точь как восторженный ребёнок: крутит головой во все стороны, восхищённо восклицает непонятные Жилю слова то при виде тяжёлой развесистой люстры, то запнувшись об очередную украшенную вензелем завитушку на лестнице, то рассмотрев обрамление закрытых дверей, мимо которых они проходят. Фортен – единственный из них, кому разрешили с собой что-то взять: вот и сейчас он нервно тискает растрёпанный блокнот с зарисовками, из которого торчит карандаш.
«Странно. Такое ощущение, что в Англии всё наоборот, – размышляет Жиль, размеренно шагая за Ксавье. – Да, у них тоже есть старое и новое. Только почему-то старое ценится больше. Старое здесь – признак статуса. Чем старее дом, тем богаче его владелец. На улицах люди одеты в новую одежду, пользуются технологиями, о которых мы даже не слышали. А у нас люди попроще в мусоре живут… Вот мы сейчас в доме короля. Ничего нового, одно роскошное старьё, золотые штуковины, которые у нас в городском музее выставлены. Охрана вся одета так, будто я смотрю старую детскую книжку про Англию. Будто за сотни лет здесь ничего не поменялось. Почему так? И не спросишь же, это вроде как невежливо…»
Жиль прислушивается к тому, что говорит идущий рядом с Ксавье Дэвис.
– У нас не принято привлекать к себе внимание, – вполголоса толкует одетый с иголочки Генри. – Спрашивает король, вы лишь отвечаете. Ваши вопросы – только если его величество сам спросит, о чём бы вы хотели узнать. Месье Ланглу, вы умнейший человек, но я вынужден напомнить: никаких неудобных тем.
– Да, Генри, благодарю.
Вчетвером они и сопровождающая их охрана (Жиль даже вспомнил, что называется она «королевская гвардия») останавливаются перед очередными закрытыми дверями, у которых неподвижно замер очередной одетый, как в детской книжке, караул. Дэвис коротко кланяется немолодому мужчине в строгом костюме и что-то негромко говорит ему. Тот открывает перед ними двери, и четверо визитёров входят в огромный, ярко освещённый зал.
Белый, золотой, алый – первое, что бросается в глаза. Красный ковёр под ногами делает шаги почти бесшумными, длинный стол, за которым сидит с десяток человек, кажется бесконечным. Жиль идёт рядом с Ксавье, глядя строго перед собой – как его учили. Он не волнуется, но мальчишку не оставляет ощущение напряжения. Как будто он снова идёт по рельсе высоко над рекой. Воспоминание пробуждает боль в левой щеке, шрамы начинает ощутимо потягивать. Мальчишка подавляет вздох, ловит быстрый взгляд отца Ланглу, обращённый к нему. Опускает ресницы, едва заметно кивая: всё в порядке. Он спокоен, а вот учитель волнуется – и прежде всего за него, Жиля. Нельзя подвести.
Дэвис останавливается, и присутствующие за столом встают, как по команде. Все, кроме одного: пожилого седого мужчины с равнодушным лицом с вытянутым подбородком. Седовласый внимательно смотрит на прибывших гостей, и на мгновенье на его губах появляется лёгкая тень улыбки.
Коротко кашлянув, Дэвис громко и отчётливо произносит:
– Его высочайшее величество Георг Восьмой, Божьей милостью король Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии и других его царств и территорий, глава Содружества, защитник веры, самодержец орденов рыцарства.
Жиль нервно сглатывает, с ужасом представляя себе, что вот этим длинным совершенно незапоминаемым придётся обращаться к королю. Сидящий седой мужчина видит замешательство на мальчишкином лице, усмехается, машет Дэвису рукой и говорит:
– Не смущайте наших гостей, сэр Дэвис. Лучше представьте их уважаемым пэрам.