Генри почтительно кивает и разражается длинной тирадой на английском, из которой Жиль понимает только их с Ксавье и библиотекарем имена. Пользуясь тем, что Дэвис говорит, Жиль исподтишка рассматривает огромный зал. Чем-то он напоминает богатые дома Ядра. Картины с изображением сцен битв на стене, букеты из живых цветов в больших вычурных вазах, тяжёлые бордовые шторы на окнах. Как называется такой стиль? По истории тебе же вдалбливали, вспоминай. «Барокко? Барокко вроде», – размышляет Жиль, разглядывая обращённую к нему спинку стула. Поднимает глаза, ловит обращённые к нему взгляды присутствующих: заинтересованные, оживлённые. Интересно, что Дэвис такого про него сказал?
– Прошу к столу, – распоряжается Георг Восьмой, и присутствующие садятся.
Генри Дэвис усаживает Ксавье Ланглу напротив короля, Жиля справа, Фортена слева от священника, сам присаживается рядом с библиотекарем. Жиль осторожно подталкивает Ксавье в бок и шепчет, склонив голову:
– Король говорит по-французски? Зачем?
– У монархов Англии свободное владение французским – семейная традиция. А в данный момент это знак уважения его величества к гостям, – вполголоса поясняет Ксавье.
К столу подходят официанты, аккуратные, худенькие, одетые в одинаковую чёрно-белую форму. Перед Жилем ставят тарелку с чем-то непонятным, ранее никогда не виденным, рядом тонкие девичьи руки оставляют округлые чаши с овощным салатом, подают хлеб, нарезанный треугольниками. Жиль таращится в тарелку, не решаясь приступить к трапезе.
– Вилку в левую, нож в правую, – тихо подсказывает Ксавье.
Мальчишка кивает, подцепляет зубцами вилки непонятное блюдо, отправляет кусочек в рот. Вкус странный: вроде бы и мясо, к которому он уже привык в Лондоне, но есть что-то, напоминающее и рыбу. «А что Акеми сегодня ела на ужин? – думает Жиль и грустнеет: – Мы не пришли, она наверняка волнуется. А вдруг обидится?»
Люди за столом переговариваются вполголоса, что-то обсуждают. Жилю ужасно неуютно, хочется закрыть левую щёку ладонью, уйти отсюда под любым предлогом, но нельзя.
– Месье Ланглу, – обращается к Ксавье король, – как вам нравится в Лондоне? Не возникло ли у вас и ваших спутников проблем в городе?
– Благодарю, ваше величество, – спокойно отвечает отец Ланглу. – Лондон превзошёл все наши ожидания. Красивый город, веками хранящий свои традиции и сокровища. Люди внимательны и добры.
– Сильно ли Лондон отличается от Азиля?
– Да, сир. Кардинально.
– Чем же? – любопытствует монарх.
– Азиль живёт лишь за счёт грамотного распределения когда-то накопленных ресурсов. У нас отсутствует бóльшая часть технологий, используемых в Англии, – отвечает Ксавье и умолкает.
– Это печально. В каком состоянии медицина, образование, искусство? Давайте начистоту, месье Ланглу.
– С вашего позволения, сир.
Ксавье медлит с ответом, между бровей залегает глубокая складка. Жиль понимает, что говорить правду ему сейчас хотелось бы меньше всего. Но того требует король.
– Медицина в упадке, сир. Образование у большинства – три года. Высшее доступно далеко не всем. Искусство… – Он смолкает, качает головой: – К сожалению, всё, что у нас было, изношено донельзя за двести с лишним лет. Не из чего создавать, металлургия и приборостроение недоступны с нашими ресурсами. Всё, на что направлены наши старания, – выживание города. Все силы брошены на переработку отходов и выращивание нескольких растительных культур внутри города. Освоение земель под сельское хозяйство вне Азиля только предстоит.
– Сочувствую, месье Ланглу. Я так понимаю, до недавнего времени вы занимали пост одного из градоуправленцев, верно?
– Да, сир.
– Значит, вам потребности народа известны, как никому другому. Что больше всего сейчас нужно Азилю?
– Как всегда, сир. Лекарства и еда.
Король хмурится. Жиль смотрит на него и вдруг понимает, что он не может себе представить общества, отличного от того, в котором живёт. Его люди не живут на улице, не роются в отбросах в поисках хоть чего-то съестного, не умирают от лихорадки. В Азиле все работают, чтобы выжить. Здесь же у людей всё есть. Развлечений больше, чем дел. Сытое, благополучное общество. Хочется ли Жилю видеть Азиль таким?..
– Месье Бойер, – вдруг обращается к нему король. – Если меня правильно информировали, вы – будущее вашего города. Вы же вскоре заступите на должность Советника, не так ли?
– Так, сир.
– Должность Советника наследуется в высших кругах Азиля, так?
– Да, сир.
– То есть те, кто отвечает за благосостояние города, находятся в отрыве от народа?
– Жиль, осторожно, – шёпотом просит Ксавье, делая вид, что расправляет салфетку на коленях.
Мальчишка и сам понимает, куда клонит монарх.
– Сир, если вы хотите сказать, что те, кто управляет городом, ничего не знают о его нуждах, и меня используете как пример, вы ошибаетесь, – звонко чеканит Жиль. – Да, большинству наплевать, что происходит в нескольких километрах от их благополучных домов, где семьи привыкли есть досыта. Только я восемь лет прожил вне Ядра. И прекрасно знаю, чем живёт азильская беднота. И умирал от пневмонии. И крыс жрал, иначе меня убил бы голод. И я знаю, что нужно моему городу. И отец Ланглу знает, потому что, кроме градоуправленца, он ещё и священник. И его прихожане – та самая нищета, которая…
Лёгкий тычок локтем в бок заставляет мальчишку замолчать. Король поглядывает на Жиля с куда бóльшим интересом, чем читался на его лице до того, как мальчишка заговорил. Георг Восьмой делает аккуратный глоток из бокала с вином, отрезает маленький кусочек мяса, лежащего на тарелке, прожёвывает и снова обращается к Жилю:
– Месье Бойер, сколько вам лет? Семнадцать?
– Меньше.
– Скажите, что вы можете сделать для своего народа?
Жиль долго молчит, потом отвечает:
– Для того чтобы изменить общество, надо менять законы, по которым оно живёт. Законы должны быть направлены не только на сохранение моего города, но и на его развитие. А когда ты голоден, ни о каком развитии думать невозможно. Получается, наравне с законами надо менять снабжение жителей города едой. Сейчас, когда исчез Купол, у нас появилась возможность растить себе еду за чертой города. Надо осваивать землю. И заниматься этим нужно сообща, а не так, чтобы одни работали, а другие съедали бóльшую часть наработанного. Вот так вот…
Король кивает, усмехается:
– Да вы идеалист, юный Советник. Но направление ваших мыслей мне нравится. Давайте сменим тему на что-то более лёгкое. Как вам Англия, месье Бойер?
– Никак, сир. Дома лучше. – В голосе Жиля проскальзывают нехорошие нотки, от которых Ксавье становится трудно дышать.
– Честный ответ. Чем же вам не угодил Туманный Альбион? Погода не понравилась?
Король смеётся, ему вторят присутствующие, потому ответ Жиля слышат не все.
– В Азиле не убивают детей лишь потому, что они делают странные вещи.
– Жиль, замолчи, – умоляет Ксавье. – Простите, сир, мой ученик слишком юн, а юности порой свойственны престранные суждения…
Георг Восьмой хмуро отмахивается, жестом обрывая речь отца Ланглу.
– Месье Бойер, вам совет на будущее: не стоит лезть во внутреннюю политику другого государства. Если бы вы знали, сколько сил было брошено на борьбу с малефикратией[79] за последние два года, вряд ли бы остались столь категоричным в оценке наших действий. Да, мы знаем о недуге вашей маленькой спутницы. Мы приняли вас в виде исключения. Из уважения к вам и пути, который вам пришлось проделать.
– Да что вы знаете о её болезни? – чеканит каждое слово мальчишка. – Мы добирались к вам через всю страну за помощью, а услышали «Скажите спасибо, что её не убили»! Ребёнка семи лет!
Ксавье под столом резко дёргает Жиля за рукав, заставляя замолчать. На тронутых сединой висках священника поблёскивают капли пота. Широкая ладонь с сильными пальцами стискивает запястье мальчишки. «Молчи!» – то ли приказывает, то ли умоляет взгляд из-под опущенных ресниц.
Монарх с бесстрастным лицом поворачивается к Жаку Фортену:
– Месье Фортен, я слышал, вы не только большой знаток истории и точных наук, но ещё и прекрасно рисуете?
– Да, сир! Благодарю, сир! – энергично трясёт кудрями библиотекарь. – Я специально взял с собой в путешествие блокнот, чтобы запечатлевать то, что меня удивило, заинтересовало, поразило…
– О, да он у вас с собой! Можно взглянуть? Мне очень интересно.
Подтянутый молодой человек в сюртуке с блестящими пуговицами, стоящий за спиной монарха – видимо, секретарь, – склоняется к его плечу. Георг Восьмой что-то негромко говорит ему, и тот быстрым шагом обходит стол и берёт у Фортена блокнот, затем относит книжицу с обтрёпанными краями королю. Его величество внимательно изучает каждую страницу, улыбается, рассматривая детали. Фортен всё это время сидит напряжённый и прямой, словно проглотил прут.
– Месье Фортен, когда-то я и сам учился рисовать у лучших художников Англии. – В голосе монарха скользят мечтательные нотки. – Я оказался не таким уж и способным учеником, но видеть руку мастера научился. И я вижу её в ваших работах. Даже в самых простых. Примите моё восхищение! Портреты особенно прекрасны.
Пока король любуется рисунками, присутствующие за ужином потихоньку переговариваются, не забывая про трапезу и напитки. Жилю и Ксавье еда в горло не лезет. Мальчишку снова накрывает отголосок приступа Амелии, пропадает чёткое зрение, становится тяжело дышать. Ксавье с мрачным спокойствием размышляет о том, чем может кончиться для них то, что перед монархом устроил его ученик. «Что дозволено своенравному подростку, непростительно молодому политику. Куда ж тебя понесло, сынок…» – сокрушается отец Ланглу.
Внезапно приоткрывается входная дверь, пропуская одного из одетых в яркую униформу гвардейцев его величества. Офицер почтительно кланяется и застывает по стойке смирно. К нему спешит королевский секретарь. Они обмениваются несколькими фразами, гвардеец вручает секретарю запечатанный конверт, который тотчас передают монарху. Георг Восьмой отрывает белоснежный бумажный край, достаёт сложенный втрое лист бумаги, вчитывается и мрачнеет с каждой секундой.