– Месье Ланглу, у нас есть веские причины для недоверия. Давайте так… Что вам рассказали про ситуацию с ведовством в Англии?
– Немногое. Что девочек поражает примерно тот же недуг, что наших детей. Только животные, созданные ими, оживают.
– Ну, хоть это правда. Где вы об этом услышали?
– Неважно, – отрезает Ксавье.
– Ладно-ладно, – разводит руками Дэвис. – Я сделаю вид, что ничего не знаю о беженцах, которые ушли через Евротоннель. И даже не скажу вам, что уйти им помогла великолепная наша Мара Тейлор, которая вроде как на нас работает. А вы сделайте вид, что не знали об этом.
Священник присаживается на край койки, где спит Амелия, Дэвис садится напротив на стул.
– Давайте так, месье Ланглу. Я вам рассказываю про наши разборки с ведьмами, а вы – о том, что мисс Тейлор делает для Амелии. Хорошо? Это называется «сотрудничество».
– У вас в стране все так любят торговаться? – сурово спрашивает Ксавье.
– У нас умеют это делать, когда надо. А продаётся и покупается всё, месье Ланглу. Вопрос лишь в цене. С вами я торговаться не хочу. Несолидно.
– Ну, тогда я весь внимание, – складывая руки на груди и внимательно глядя на Дэвиса, говорит отец Ланглу. – Я так понимаю, пока его величество не примет решение о нашей дальнейшей судьбе, нас отсюда никто не выпустит. Следовательно, времени у нас много. А я привык внимательно слушать.
– Хорошо. Раз я тут с вами застрял на всю ночь, придётся включать гида. Кофе хотите?
– Нет, спасибо. Мне ничего не нужно. Попросите отыскать какой-нибудь еды для Амелии. Она после приступов просыпается голодной. Да и не ужинала сегодня.
Дэвис стучит в дверь камеры, снова лязгает засов. Генри обменивается несколькими фразами со стоящим за порогом охранником и возвращается.
– Девочке сделают бутербродов и чаю, когда проснётся. Гайтана Йосефа отпустили. Он очень беспокоится о вас и о том, чтобы парню из обслуги отеля вернули его ховер.
– Гайтан – хороший парень. Не стоит его недооценивать. Вы полезли бы ради детей к вооружённым людям? А к зверью?
Гид задумчиво качает головой.
– Ладно. Что вы слышали о викке, месье Ланглу? Это секта, одна из древнейших языческих сект Британии.
– Увы, я не силён в сектоведении. В Азиле почти все католики.
– Если по сути, то это вера, основанная на поклонении древнейшей богине – Триединой. Этакое возвышение женщины как венца творения, сосуда магии, мудрости природы и прочий матриархальный бред. Адепты викки практикуют единение с природой, обряды, направленные на улучшение урожая, охраняющие домашнюю скотину, восхваление Триединой в разных ипостасях в течение года. Основной принцип виккан – не причинять зла живому своими поступками. Многие из них даже мяса не едят. Вроде мирные такие сумасшедшие, но… Всё было хорошо до последних нескольких лет. Точно никто сказать не может, когда и как это случилось, но их обряды внезапно обрели необъяснимую силу. Я материалист, месье Ланглу, но и мне пришлось уверовать в колдовство.
Дэвис наклоняется вперёд, поставив на колени острые локти и опираясь подбородком на сцепленные пальцы.
– Месье Ланглу, сперва в Англии появились животные, которых ну никак не могло здесь быть. Слоны. Жирафы. Носорог. Обезьяны. Зебра. Фламинго. Пеликаны. Моржи. Да, сейчас все они в зоопарке. И все они сходили сегодня с ума, крушили вольеры и рвались на свободу. Спросите, кто населял зоопарк раньше? Животные Англии и десяток «иностранцев», которым посчастливилось лет триста назад полюбить наш климат и согласиться поразмножаться в неволе. Так вот, откуда взялись новички? Ответ вы знаете. Их создали дети. Девочки от пяти до четырнадцати, все выходцы из семей виккан. Они впадали в подобие транса, лепили из того, что под рукой, зверей… и те оживали. Это было странно, но поначалу не несло в себе угрозы. Детей пытались обследовать и изучать, но наука в итоге развела руками. Дальше всех продвинулась Мара Тейлор. Она нашла зону мозга, ответственную за… м-м-м… колдовство. К сожалению, инактивация этой зоны инвалидизировала детей, и их временно оставили в покое. Год назад активность наших «звероделов» резко возросла. Альма Отис, возглавляющая викку, потребовала аудиенции его величества. Георг Восьмой очень любопытен, он принял эту ненормальную. Отис заявила, что Триединая даровала миру ещё один шанс и просит выпустить своих детей за пределы Англии. Потребовала снарядить экспедицию через Ла-Манш и наладить отправку животных на континент. Сами понимаете, её требование отклонили. Отис была склочной тёткой, грозила гневом Триединой, её адепты устраивали демонстрации, трясли плакатиками. Всё это можно было бы игнорировать. Но…
– Простите, Генри, перебью вас. Когда она заявила о возрождении мира за пределами работающих фильтров?
– Июнь прошлого года.
– Именно тогда над Азилем исчез Купол, а пустыня за его пределами зазеленела. Ваша мадам не была безумицей.
– Может, и не была. Но среди виккан пошла волна колдовства, которая противоречила главному принципу секты. Начались странные смерти, виновниками которых были домашние животные. В одном городке лошадь сбрасывает седока и превращает его голову в месиво копытами. При этом присутствует пятилетняя дочь жертвы. Как сказала девочка, отец избивал беременную жену и та скинула плод. Через два дня в другом городке стая гусей забивает до смерти местного любителя секса с малолетней племянницей. В Лондоне собаки рвут сутенёра, в Шеффилде – мужика, спустившего с лестницы десятилетнего сына. Ребёнок полез разнимать их с матерью и остался инвалидом. И началось… Отис снова явилась требовать аудиенции. И за ней в Лондон пришли звери. Ощущение, что они со всей Англии собрались. Одних медведей на улицах Лондона перестреляли сотни три.
– Не проще ли было удовлетворить её просьбу? – интересуется Ксавье. – Экспедиция и переправка животных на континент не сильно отяготили бы…
– Не сильно, – перебивает Дэвис. – Но в этот раз она требовала признания викки официальной религией нового мира, себе и ближайшим помощникам – мест в парламенте. Как сказал бы ваш Гайтан, баба оборзела и подняла бунт. В городе на неделю пришлось вводить режим чрезвычайной ситуации. Войска отстреливали зверьё, полиция и служба безопасности искала Отис. Та ушла в леса вместе с семьёй и группой адептов и долгое время там отсиживалась. А потом её сдала собственная сестра. Вы её знаете. Мара Тейлор. На неё хорошенько нажали, и она согласилась посотрудничать. И привела нас к Альме.
– Что с ними стало? – мрачно спрашивает Ксавье.
– Кого-то удалось арестовать, кого-то подстрелили при сопротивлении задержанию. Альма Отис с семьёй заживо сгорели в своём доме. Могли выбраться через окна, но не стали. Как мы поняли, это было самоубийство. Но это было только началом. Зверьё продолжало нападать на людей, и во всех случаях при нападении присутствовали девочки. Девочки, которые их создали. Правительство приняло решение об уничтожении ведьм. Но чем больше мы их вылавливали, тем сильнее расцветала сила в тех, кто остался. Рассказать вам про восьмилетнюю дочь пасечника, которая неделю терроризировала целый город?
– Нет, избавьте.
– Пятилетнюю Маргарет дразнили соседские мальчишки. Они все утонули в пруду. На глазах взрослых их атаковали рыбки. Безобидные рыбки, которых Маргарет слепила из песка накануне. Рыбки защекотали шестерых мальчишек от семи до тринадцати. Дети захлебнулись на мелководье, никто не успел ничего сделать. Родители погибших мальчиков закололи Маргарет вилами. Продолжать?
– Нет.
Дэвис держит паузу, всматриваясь в лицо отца Ланглу.
– Два месяца назад наступило затишье. Один-два случая в неделю, не больше. Мы решили, что всё, дожали ведьм. И тут появляетесь вы. С маленькой Амелией, которая страдает странными припадками и – вот совпадение! – создаёт фигурки животных. Хоть те и не оживают. Месье Ланглу, о чём бы вы подумали на моём месте?
Ксавье устало трёт седые виски. Сколько сейчас времени? Час ночи? Два? Проспит ли Амелия до утра или уже через несколько часов её скрутит очередной приступ? Как тогда быть? У него ничего не осталось, из чего можно было бы сделать фигурку.
– Я не могу быть на вашем месте, Генри. Потому что сейчас я отец этой девочки. И буду откровенен с вами до конца: вам не от детей защищаться надо, а их защищать от насилия. Ребёнок не станет лицемерить. Если ему больно и страшно и он находит в себе силы обороняться – он будет защищать себя и тех, кто дорог. В основе всех описанных вами происшествий лежало насилие над ребёнком или его матерью. И реакция на него девочек, наделённых даром. Вы считаете это достаточным поводом для убийства детей?
Дэвис молчит, отводит взгляд. Ксавье подаётся вперёд и задаёт ещё один вопрос:
– В зоопарке пострадал кто-нибудь?
– Нет, – неохотно откликается Дэвис.
– Тогда в чём вы обвиняете Амелию? Почему мы до сих пор здесь? Может, вы не там ищете, а, Генри? Если никто не пострадал, было ли это вообще преступлением против граждан? Кто тут жертва? Люди, что отделались лёгким испугом, или семилетняя девочка, которую вы имели совесть допрашивать? Вы ведёте себя так, будто Амелия в чём-то виновата и вина её доказана. Или у вас в стране презумпция невиновности отменена?
Дэвис бледнеет, тут же краснеет. Резко встаёт с места, одёргивает лацканы пиджака, склоняет голову перед Ксавье и покидает камеру, не ответив ни слова. Священник приставляет стул к койке спящей Амелии, складывает руки на его спинке и проваливается в неглубокий сон, полный тревог.
С рассветом одержизнь возвращается с новой силой. Только на этот раз Ксавье Ланглу зря просит о помощи и долбит кулаком по двери. Стены камеры прекрасно поглощают любые звуки, а охранника Генри Дэвис снял с поста и отправил спать в приказном порядке.
Тонкие женские руки бережно поправляют укрывающий Амелию пиджак, подтыкают серое одеяло. Ксавье следит за движениями этих рук как заворожённый, боясь шевельнуться. Знает же, как хрупки утренние сны.